избей меня среди обломков и стыда

      — Неужели ты всерьёз решила, что мне наплевать на моего отца? — Вэриан с пренебрежением хмыкнул. — Неужели ты подумала, что я буду рад его заточению?       — Но ты же…       Рапунцель умолкла, поджав губы. Алхимик фыркнул, возмущаясь её мнению на его счёт. Она действительно была уверена, что Вэриан прибежит к ней с улыбкой на лице и распростёртыми объятиями, потому что Квирина не стало? Не то что не стало — кто знает, сможет ли сын, снова разочаровавший его, вытащить отца из камня, заставить гордиться? Разве можно быть таким злорадным эгоистом? По собственной вине Вэриан сейчас одинок.       И Рапунцель не виновата.       Угрюмый мальчишка стоял перед принцессой и шмыгал разбитым носом, из которого всё ещё текли кровавые дорожки: здоровье отощавшего алхимика было расшатано, а ловушки по дороге к хранилищу напомнили о разбитых в кровь костяшках. Рапунцель с ужасом отметила несколько новых очерченных худыми пальцами синяков, тщательно скрываемых чрезмерно большими перчатками. Вэриана снова покалечили.       Рапунцель не знала, что Вэриан намеренно причинял себе боль, лишь бы вернуться к привычному состоянию — когда Квирин ещё был здесь, рядом. Мальчишка постепенно превращался в мазохиста. Потому что ему недоставало сильной руки, которая так часто наносила удары и так редко ободряюще хлопала по плечу.       — Я использовал тебя, Рапс, — он помедлил, чувствуя некоторую неопределённость: странно называть наследницу трона таким образом, ведь теперь они, вроде, больше не друзья. — Теперь ты должна меня ненавидеть.       — Нет-нет, постой, мы всё сможем исправить! И с камнями, и с тобой, и с твоим отцом…       «Она точно не понимает».       Вэриан сильнее сжал в кулаке увядшие лепестки цветка, который когда-то сиял золотом и вселял надежду на жизнь и прощение. Волшебные волосы Рапунцель также не могли исцелить алхимика, и ему не оставалось ничего, кроме как стоять, среди обломков и стыда, вслушиваясь в треск своих ломающихся костей и разбитого вдребезги сердца.       — Мне нужен был цветок, ты единственная могла помочь его достать, — Вэриан потёр переносицу, игнорируя головную боль. Слова давались ему с трудом. — Ты так и не поняла? Мне безразлична судьба королевства. Своего отца я люблю больше, чем Корону… даже больше, чем тебя.       Рапунцель так сильно схватилась за голову, что почувствовала, как стучит кровь в висках. Девушка потянулась было к мальчику — он обычно покорно приближался и обхватывал руками её талию, — но в этот раз Вэриан с невероятным выражением страха отшатнулся. С него как будто сняли всю кожу, и каждое прикосновение кого-либо оставляло глубокие кровяные порезы по всему измученному художественно точными ударами телу.       Рапунцель ещё раз убедилась, что вся магия в ней испарилась, пропала без следа. Принцесса желала излечить маленького алхимика своим светом, стать для него маяком в непросветной тьме, но все свечи разом погасли под напором снежной бури, когда Рапунцель не сумела сдержать клятвы: быть рядом и штопать все раны — и физические, и духовные. Как просто.       — Помнишь, я стоял перед тобой на коленях, умолял о помощи? — Вэриан по-детски наклонил голову набок. — Ты повернулась ко мне спиной. Видимо, ты решила, что спасать моего отца необязательно, ведь теперь никто не поднимет на меня руку.       Рапунцель проглотила комок в горле. Ещё никогда ей не было так страшно за Вэриана, хотя жизнь его приносила чудовищные страдания и боль. Ежедневно, ежечасно, каждую минуту и секунду.       В его голосе глубоко и тяжело звучала скорбь, несвойственная подросткам. Алхимик с трудом шагал в невидимых кандалах, которые сам защёлкнул на своих ногах, ключ выбросил в бескрайнее море тоски. Рапунцель была готова утопиться в нём, но достать единственный способ спасти Вэриана.       — Это было очень низко с твоей стороны — решать, нуждаюсь ли я в отце или нет, — продолжал мальчишка, непринуждённо и безразлично, словно это не он сейчас впился ногтями в кожу ладони до боли. — Зато теперь я знаю, как ты сдерживаешь свои обещания.       Рапунцель не успела остановить его, заключить в объятия и никогда больше не отпускать, как юноша скрылся за ядовитым облаком дыма и растворился в нём, ещё раз доказывая, что магии не существует. Как просто.       Принцесса правда очень старалась. Принимать решения, которые в любом случае имели бы большие последствия, было тяжело, но девушка всё же надеялась, что «вера в мечту», «доброта к окружающим» и прочая ерунда — отвратительная ложь — помогут ей исцелить раскромсанного на кусочки плоти мальчишку. И когда Квирин стал менее различим за плотной тёмно-оранжевой стеной янтаря, Рапунцель даже грешным делом подумала, что так будет легче и лучше. Источник всех бед маленького друга исчез, и, казалось, теперь ничто не угрожает ни жизни Вэриана, ни его особым отношениям с самой наследницей престола. Рапунцель мечтала о таком исходе очень, очень-очень долго, но боялась поделиться своими мыслями с кем-либо, особенно с Вэрианом — обещание поддерживать любой его выбор давило на узенькие плечи, на которых помимо этой вселенской тяжести были навешены королевские обязанности, — и при этом держать спину всегда нужно ровно, ты же принцесса. Маленький алхимик навсегда бы оставался верен любимому папочке и никогда бы не понял возможности побега из родного дома — отец же его любит. Эта нездоровая любовь напоминала о чём-то, что в будущих столетиях назвали бы «стокгольмским синдромом». Рапунцель было ничуть не менее больно лицезреть ссадины и ушибы, чем Вэриану их получать, но она не догадывалась, не замечала, что после той бури их стало гораздо больше.       Вэриан винил себя, винил Рапунцель, и весь мир тоже — не подозревал, что он ограничивался двумя людьми. Когда цветок не помог, алхимик почувствовал себя реально паршиво. Впрочем, жаловаться на новый, появившийся с ювелирной точностью синяк уже было некому. Рапунцель рыдала, уткнувшись Юджину в плечо.       Потому что прикасаться к Вэриану ей нельзя было.       Даже когда под ногами взорвались фиолетовые бомбы, а Вэриан не приказал, а бесцветным тоном попросил возвращения долга. В темноте трудно разглядеть его лицо.       Даже когда кончик давно не волшебных волос был намотан на замысловатое устройство. Алхимик стоял к девушке спиной, глаз его не было видно за стёклами очков. Рапунцель остро почувствовала присутствие своего отца рядом: знала, что в какой-то параллельной вселенной она пришла сюда с ним; знала, что помощь уже в пути, скоро стража ворвётся в обветшалую хижину и отыщет обессиленную принцессу на полу, которой пришла в голову такая бредовая мысль — явиться к безумному обезумевшему алхимику в одиночку.       Рапунцель не разрешалось прикасаться к Вэриану, даже когда он рухнул на колени перед ядовито-оранжевым камнем — не дал ни одной трещины — и зарыдал, прикрыв лицо голыми руками, без перчаток и в многочисленных шрамах. Рапунцель видела это.       — Это… это не твоя вина, — прошептал он хрипло, повернувшись к девушке и стиснув кулаки. — Это моя вина.       Принцесса поражалась тому, как маленький алхимик из Старой Короны перекладывал всю вину на себя, независимо от обстоятельств. Чёрт, только не сегодня, не сейчас. Рапунцель молилась всем богам, чтобы Вэриан первый раз в жизни винил кого-нибудь другого. Кого угодно. Её, например.       Но этого не произошло. Когда стража действительно ворвалась в полуразрушенный домик на окраине деревни, когда наручники щёлкнули на тонких слабых руках в порезах, а Рапс просто молча наблюдала за этим со стороны, Вэриан закричал, упираясь:       — Нет, постойте! Я ведь ещё не спас отца! — Рапунцель закрыла уши руками, вслушиваясь в собственные всхлипы. — Я нужен ему! Он ещё будет гордиться мной, вот увидите!       Рапунцель помнила, что Вэриан по-прежнему смертельно боялся прикосновений; гвардейцы слишком жестоко волокли мальчишку к тюремной карете; у него было такое лицо, будто его разрывали на куски. Живьём закапывали в неблагодарную землю. Топили в том бездонном море.       — Рапунцель, ты же обещала, что мне не сделают больно!..       Принцесса Короны знала, что его навряд ли оправдают. Украл могущественный артефакт из засекреченного хранилища. Наверняка умолчит про то, что Рапунцель была вместе с ним. Привык принимать удар на себя.       Может быть, он умрёт в тюрьме — от того, что очень часто с заключёнными обходятся не лучшим образом. Они будут трогать пальцами, стирая их в кровь, швырять на пол, хватать за руки. Для Вэриана это равносильно смерти.       Может быть, в какой-то параллельной вселенной всё вышло куда хуже и уж там-то Вэриан точно виноват. А это самое страшное, что могло бы случиться. Рапунцель надеется.       Камни продолжали разрушать королевство, Вэриан бился о прутья решётки, пытаясь восполнить былые болевые ощущения, а Рапунцель накладывала бинты на измученное сердце.