Где кончается море

В глубине души Уилл всегда знал, что однажды этот день настанет. Всё произойдёт неожиданно и, наверное, незаметно, разделившись на «до» и тёмное, страшное, больное «после». Уилл морально готовился, но, когда с ним заговорила микроволновка, все данные себе обещания обратиться к специалисту решительно задвинул на второй план. Ему хватило смелости признать, что у него поехала крыша, но собственное будущее в роли пациента психушки пугало намного больше. Микроволновка рассказывала смешную историю о том, как однажды ей довелось готовить шоколадные кексы, а те взорвались прямо у неё внутри. Уилл эту историю помнил тоже и вежливо улыбнулся, когда микроволновка дошла до момента с попытками вычистить из внутренностей ошмётки теста. Собственно, это и стало началом конца. Через неделю к микроволновке присоединился чайник, ещё месяц спустя Уиллу пожаловался на холод фонарь маяка. С ним состоялся самый душевный разговор из всех — Уилл признался, что сходит с ума. Поведал о чудесах современной техники: иной раз смотрителю требовалось лишь свериться с таблицей освещённости и переключить тумблер на специальной панели. В ответ фонарь выразил радость, что их маяк был сущей рухлядью и практически всё приходилось делать вручную. «Почему это хорошо?», — удивился Уилл. «Потому что тогда я бы тоже свихнулся от одиночества», — ответил фонарь и захихикал, когда Уилл послал его к чёрту. Симптомы, тем временем, становились более выраженными. Через два месяца в голове впервые прозвучал отдельный, ни на кого не похожий голос, то высмеивающий, то старающийся напугать. Уилл реагировал на него спокойно, даже с иронией, но понимал — ему становится хуже. Звонок в психушку, между тем, день за днём откладывался на потом. Возможно, он просто был рад компании. И пусть его общение ограничивалось бытовыми приборами и фонарём, а со стиральной машинкой он и вовсе не ладил — это было настоящим подарком для человека, вот уже года два как с трудом вспоминающего звучание собственного голоса. Оттого и не получилось поверить сразу, что телефон возле осветительной системы, молчавший четыре года, по-настоящему разразился пронзительной, звонкой трелью. Почти минуту его звона Уилл проигнорировал, будучи уверенным, что это снова продукт больного воображения, но телефон был настойчив, и любопытство взяло вверх. — Мистер Сайфер? Это Стивен. Мы общались пару лет назад касательно смены осветительных приборов. Звоню сообщить, что на всю следующую неделю вам выписан оплачиваемый отпуск. На маяке будут проводиться ремонтные работы. Эта крошка пообтрепалась, так что власти выделили средства на обновление. Вы можете уехать на катере, доставляющем оборудование, только вернуться придётся своим ходом, если не совпадёте маршрутами. Принято? — Принято, — севшим голосом ответил Уилл. Сел прямо на пол рядом с тумбой и добавил: — Можете не заморачиваться, я на машине. Уеду и приеду самостоятельно. — С понедельника до следующего освободите помещение, — добавил голос в трубке и сменился, наконец, протяжными гудками. …Время до понедельника прошло, словно в тумане. Уилл на автомате выполнял работу, на автомате забирал продукты с небольшой пристани у дома, готовил, ел, ложился спать тоже на автомате. Не получалось сосредоточиться на том, что окружало его изо дня в день. Он слишком давно не выходил в свет и опасался, что ему будет трудно находиться среди людей, но переживания эти были скорее приятными. Вырваться из своего маленького предсказуемого мирка на целую неделю — о таком только мечтать можно! Собирать в дорогу Уиллу было нечего. Уже лет десять из вещей он имел только свитер, футболку, ещё один комплект одежды на смену, вытертые до голубизны джинсы и резиновые сапоги в придачу к обычным ботинкам. И куртку, на которую нельзя было смотреть без нервного смеха. Из гигиенических принадлежностей — пожилую электробритву, заставшую трагедию одиннадцатого сентября (к счастью, лишь по новостям — тогда у Уилла ещё был рабочий телевизор), вафельное полотенце, а остальное ему привозили раз в неделю с ближайшей деревни. В дорогу Уилл отправился налегке. Годами скопленные деньги лежали на карте, просроченной полтора года назад, плюс от силы двести долларов наличными. Зарплата смотрителя маяка была небольшой, но у Сайфера просто не было возможности тратить заработанное. Деревня, поставлявшая ему продукты и всякие хозяйственные мелочи, не брала с него денег. Раньше Уильям пытался оставлять нужную сумму в конверте вместе с перечнем необходимого, но конверт не забирали ни разу. Деревня промышляла рыболовством, и её жители, очевидно, испытывали благодарность — в конце концов, от маяка зависела безопасность местных рыбаков. Машина завелась легко и гладко. Несмотря на то, что Уилл уже очень давно никуда не ездил, за автомобилем он ухаживал трепетно. Жаль только, что починить радиоприёмник так и не получилось — слишком уж тот был старым. Шорох автомобильных шин об асфальт звучал похоже на шум океана за стенами маяка, и только пейзажи — зелень, дома, редкие ранние люди — мелькающие вдоль дороги, приводили в чувство. Уильям чувствовал невероятное воодушевление. Ему предстояло провести здесь, в реальном мире, целую неделю, прежде чем вернуться назад. Уилл не был уверен, что из этого будет сложнее, и несколько часов в дороге просто не решался делать остановку и выходить из машины. Радовало и немного настораживало то, что всё вокруг молчало. Руль не пытался рассказывать анекдоты, деревья не здоровались — зато, когда Уилл открыл окно, уже на подступах к деревне, до него доносились обрывки разговоров прохожих. Это были настоящие, живые голоса людей, занятых своими утренними делами. Припарковавшись рядом с крошечной местной гостиницей, рассчитанной едва ли на десять постояльцев одновременно, некоторое время он просто сидел в машине и слушал. Деревенька жила, дышала, шевелилась, постепенно просыпаясь. Всё это было так странно и так здорово, что Уилл ни за что не смог бы подобрать подходящее описание для своей тихой радости. В соседнем городке у него была квартира, но возвращаться туда не хотелось. Лучше уж тут, с людьми. Он уехал достаточно далеко от деревни при маяке, где его могли бы узнать, если бы он представился, и это тоже приносило некоторое спокойствие. За стойкой вихрастый юноша взял с него девяносто долларов и строго сообщил, что за громкое пьянство, дебоширство и прочее непотребное поведение вышвырнет из своей гостиницы к чертям собачьим. — Я даже копов вызывать не буду, — пообещал он и выдал Уиллу ключи. — Но будьте уверены: если придётся иметь дело со мной, вы сами предпочтёте полицию. — Я не пью, — машинально ответил Уилл и улыбнулся, запоздало сообразив, что, наверное, в своём древнем тряпье похож на бездомного с кучей блох и запущенной зависимостью. Парень улыбнулся ему одними губами. — Зря, — мотнул он кудрявой головой. — В этой дыре ты либо спиваешься, как большинство местных, либо ходишь злобный и собачишься со всеми, как я. И, вы уж извините, видок у вас, как у жителя коробки под мостом в пятом поколении, так что… — Только что об этом подумал, — ответил Уилл, запоздало осознавая: он разговаривает. Не сам с собой, не с бытовыми приборами. Разговаривает с совершенно незнакомым человеком, который ему отвечает, и… Уилл быстро сморгнул выступившие на глазах слёзы и понадеялся, что собеседник ничего не заметил. Парень окинул его скептическим взглядом. — Мой дед оставил после себя кучу шмотья. Он был высокий, как вы, и упорно считал себя стройнее, чем был на самом деле, так что рубашки на нём застегивались через раз. Вам могут подойти. Сейчас эти тряпки кормят моль в подсобке. Если не хотите, чтобы вас с местным биомусором безвинно сунули в вытрезвитель, отдам бесплатно. — Если вас не затруднит, — кивнул Уилл. Парень, чуть подумав, достал ещё одну связку ключей и ловко выудил своё хлипкое тельце из-за стойки. — Меня зовут Ламаник, — мрачно представился он. — И если захотите меня отблагодарить, просто пристрелите напоследок, когда будете выезжать. Вещи хранятся в хозяйственной комнате на втором этаже. Ваш номер там же, в конце коридора. Заблудиться сложно, учитывая, что весь этаж — сраные восемьдесят квардратов. Вы что, язык проглотили? — Я очень давно ни с кем не разговаривал, — расплылся в смущённой улыбке Уилл. — И слишком рад тому факту, что говорю сейчас. — Вы же не сбежали из одиночки? — Я смотритель местного маяка. — Лучше так, чем владеть угашенной гостиницей на двух с половиной человек в заднице мира, — закатил глаза Ламаник и открыл неприметную дверь, откуда с усилием выудил пару здоровенных вещевых мешков. — У вас хотя бы хороший вид из окна. Забирайте шмотьё. Смотритель маяка, значит. Это многое объясняет. Переодевайтесь и спускайтесь вниз, угостите меня кофе. В местных забегаловках совершенно тошнотная кухня, но я сомневаюсь, что у вас придирчивый вкус. Уилл подхватил оба мешка, кивнул Ламанику и скрылся за дверью своего номера. Комната ему понравилась. Она выглядела очень простенькой, почти нищей, но Уиллу были абсолютно безразличны бытовые удобства. Аккуратно, чисто, без запаха — а большего и не надо. Не глядя, он выудил из мешка свитер, накинул на себя и посмотрел в зеркало, с некоторым удивлением замечая, что в чужой вещи выглядит моложе. То ли синий цвет был ему к лицу, то ли украшал неглубокий вырез — но скорее всего, что угодно выглядело бы лучше прежней кофты невнятной болотной расцветки. Уилл уже собирался выйти из комнаты, как вдруг запнулся, поражённый внезапной мыслью: а сколько ему, собственно, лет? Последние годы он никак не отмечал свой день рождения, не следил за числом на календаре. Ему потребовалось усилие, чтобы вспомнить нужную дату и посчитать возраст в уме. К Ламанику он спустился тридцатисемилетним комом сплошной фрустрации, но ощущение это развеялось, стоило вспомнить, что сейчас он идёт куда-то вместе с другим человеком и будет разговаривать, и там будут другие люди, с которыми тоже можно поговорить. Счастливая улыбка Уильяма Сайфера выглядела совершенно обезоруживающе, о чём он по наивности своей даже не догадывался. Всё было хорошо, пока Ламаник не привёл его в кафе, а улыбчивая официантка не разлила им по чашкам горячий кофе. Кофейник она оставила на столе. Уилл уставился на собственное отражение в его пузатом боку, а потом кофейник вдруг сообщил: — Хорошая компания, правда? Наслаждайся, пока можешь. Может быть, этот отпуск — твой последний шанс посмотреть на людей. Ты умрешь в одиночестве, а твоё тело успеет разложиться, прежде чем тебя найдут. И никто не придёт на похороны. Как честный человек, лучше ты бросился в море, чтобы государству не пришлось тратиться на кремацию. — Ламаник, так? — Уилл сохранил самообладание только чудом, чудом же не послал болтливую посуду куда подальше вслух. — Расскажите немного о себе. Ламаник настороженно взглянул на него из-под длинных ресниц. Мальчишка был симпатичный, только хмурился слишком уж часто. Уилл старался не слишком пялиться на мелкую россыпь родимых пятнышек у него на лбу и на очаровательные завитки кудряшек, но всё равно пялился — слишком уж приятно было глазеть на другого человека. — Нечего рассказывать, — ответил, наконец, Ламаник. — Я родился в Калифорнии и переехал сюда, когда мне исполнилось двенадцать. У двоюродного деда здесь была целая империя деревенского масштаба. Парочка ресторанов, вот это кафе, супермаркет, выставочные места на ярмарке — всё принадлежало ему. Пару лет назад дед умер, оставив мне наследство в полном объёме. Только вот выяснилось, что к куче имущества прилагались космические займы, и практически всё, чем он владел, он успел заложить. Кредиторы оставили только эту паршивую гостиницу и даже в ней вынесли всё, что не было приколочено. Я не жалуюсь. Дела могли идти и лучше, но у нас кризис. Раньше здесь было больше людей и больше приезжих, а сейчас комнаты занимают подростки, желающие потрахаться в месте, которое не папкин сарай и не разбитая тачка. Но хватит об этом. Лучше расскажите, как смотритель маяка угодил в наше захолустье. — Меня послали в отпуск, пока маяк модернизируют. В ближайшей к нему деревне было бы скучно, в городе, где квартира — тоже, а здесь я бывал от силы пару раз в далёкой юности. Кивнув, Ламаник улыбнулся — на сей раз самую малость приветливей, чем при первой встрече. — Моя история была унылой, но всё равно интереснее вашей. — Однозначно, — кивнул Уилл. — Конечно, интереснее, что ты вообще в жизни видел, кроме моря и чаек? — подвякнул кофейник. Ламаник глотнул кофе и внимательно посмотрел ему в глаза. — Вы странный, — резюмировал он. — И решение ваше странное. Я бы всё отдал, чтобы убраться отсюда. Любой местный житель свалил бы со свистом, а вы приехали добровольно и сидите с таким видом, будто вас не тошнит. — Вы можете уехать, — пожал Уилл плечами. — Продать гостиницу и махнуть в ближайший город, найти непыльную работу, завести семью или собаку. — Да, могу, — тут же окрысился юноша и залпом допил свой кофе. — И что с того? — Почему же не уедете? — А почему вы не свалите с маяка? — огрызнулся Ламаник. — И ведь вам, возможно, придётся. Ремонт маяка не подразумевает автоматизацию всех рабочих процессов? Думаете, там еще понадобится смотритель? — Не знаю, — просто ответил Уилл. — Через неделю будет видно. — Может быть, я и уеду. А может, нет. Может, это вообще не ваше дело. — Хорошо, — покладисто ответил Уилл. — Извините. Ламаник вздохнул, качнул головой и на секунду прикрыл глаза. — Нет, это вы простите. Я… сорвался, - выражение досады у него на лице было даже забавным. - Да что же вы так пялитесь на этот кофейник? — Люблю блестящее, — улыбнулся Уилл. Кофейник сварливо пробормотал: — Ты кажешься людям странным. Всегда казался, потому и сбежал от них к чёрту на рога. Ламаник снова покачал головой и ничего не ответил. Его новый постоялец был чудаковатым. Зато улыбался очень тепло и открыто, был аккуратно выбрит, и в целом сидеть с ним, пить кофе и говорить оказалось приятнее, чем с некоторыми местными особями, желающими присунуть красивому мальчику, который такой симпатяга, что почти девчонка, а раз девчонка, значит, за пидорство это не считается и с перепоя сойдёт. Правда, глядел на него этот мужик… не так, как они. Совсем. Было даже обидно. В этом свитере Уильям стал чуть меньше похож на бомжа и чуть больше — на какую-нибудь смазливую звезду с обложки. Ламанику такое нравилось: правильные черты лица, длинные красивые пальцы, ноги «от ушей», и этот эффектный типаж… Ламаник поймал себя на том, что пялится, и спешно отвёл взгляд. Какая разница, красив он или нет. С ним можно хотя бы поговорить, не чувствуя себя клоуном. Он улыбнулся собственным мыслям и заказал ещё кофе. — Чем планируете заняться, пока вы здесь? — Буду приставать с разговорами ко всему живому, — Уилл позволил себе короткий смешок. — В обязательном порядке только к живому. — Ну-ну, — вклинился кофейник. — Удачи, водоросль. — Угощайте меня кофе почаще, и один собеседник у вас в кармане, — смешно сморщил нос Ламаник. — Так я и сделаю, — душевно ответил Уилл и предумышленно-нечаянно сшиб кофейник локтем со стола. Облегчение от его обиженного вопля испытал столь глубокое, что позволил себе шальную и радостную ухмылку.