Беспризорник

      Данилу выволокли из зала, потом вниз по ступенькам, мимо умывальников и столовой дотащили до класса русского языка и литературы. Только громкий хлопок двери заставил ученика вздрогнуть и съежиться в маленький комок. Он попытался спрятаться от разъяренного взгляда и сильных рук, которые развернули его на сто восемьдесят градусов и хорошенько встряхнули, так, что у Данилы зубы застучали. — Рыжая бестолочь! У тебя есть хоть что-то, что ты ценишь больше себя?! Ты вообще понимаешь, как ты обидел Мишу?! — голос Руслана громом обрушивался на Поперечного и звенел в голове. — Миша был единственным, кто терпел тебя, и ты не смог сохранить даже это!       Данила знал. Он все понимал, если бы сейчас ему дали возможность и топор, он, не задумываясь, казнил бы себя. Не ему ли знать, как звучит из уст близкого человека слово «бездарность»? Не ему ли понимать, как это влияет на творчество, угнетает, заставляет порвать все работы, которые он любил и гордился, а потом наблюдать, как вместе с порванными листами в лужах смывается частичка его самого?       Он слишком хорошо это знал. Так, что в уголках глаз начали скапливаться слезы.       Он попытался отстраниться от Руслана. Схватился за его руки, оттолкнулся, но только разозлил Вихлянцева. Его щеку обжег удар и заставил голову метнуться в другую сторону. Данила не попытался защититься. Так было намного легче: получить наказание от других, а не видеть в глазах людей осуждение, а потом попытаться линчевать себя в собственной ванной. — Я мог простить тебе сволочное отношение в мою сторону, я мог закрыть глаза на курение и запах перегара по утрам, твое нежелание учиться, но это я тебе не прощу. Я поговорю с Мишей, и если окажется, что это не первый раз, — Руслан отпустил Данилу, распрямился, и, посмотрев на него с высоты своего роста, понизил голос, — я сделаю все, чтобы ваши пути разошлись.       Поперечному только и оставалось, что развернуться и побежать из класса, не смотря на своего учителя. Он бежал из школы, так быстро, как мог. Он знал, где искать Мишу, может быть, он смог бы даже все исправить и извиниться за свои слова, насколько бы ужасными они не были. Когда его память услужливо кидала его обратно на сцену, на тот момент, когда он произносит их, его ломало и у него сбивалось дыхание.       Было у них с Мишей любимое место в маленькой роще возле школы. От главной тропы отходила маленькая дорожка, которая вела в гущу низеньких деревьев и выводила к искривленным кленам, образующим своеобразный шатер, как только наступало время появляться листьям. Там-то и обосновались они с Мишей: притащили сломанную лавочку без спинки, два матраса и зарыли там тумбочку с дверцей, открывающейся наверх. Они складывали туда еду на черный день, и, когда им не хотелось идти домой, они всегда могли прийти сюда и провести время до глубокой ночи с комфортом.       Поперечный вбежал в их «шатер» и провалился еще глубже в свою боль. По всей небольшой площади были разбросаны сломанные ветки кленов, лавочка перевернута, а один из матрасов был завален грязью и отодвинут в самый дальний угол. Он опоздал.       Слабость ударила его по ногам, он, немного пошатываясь, дошел до чистого матраса и свалился на него. Данила задержал дыхание и зажмурился. Его терроризировали воспоминания о всем, что здесь произошло: начиная от того, как они сидели в обнимку и заканчивая живым обсуждением идеи для их общего мультфильма. Миша взял на себя роль сценариста, Данила — исполнителя. В груди все болело и пульсировало, он заскулил сквозь зубы.       Если Руслан не врет, если они с Мишей так тесно связаны, если Вихлянцев захочет защитить его… он будет полностью прав. Даниле не хватит пальцев на руках и ногах сосчитать, сколько раз он срывал собственное несчастье на Мише. А он, беззащитный и открытый для лучшего друга, принимал удары, снова обвивался своими тонкими руками вокруг парня и просил рассказать, что случилось. Но Данила ни разу не переходил на творчество, когда выкрикивал что-то оскорбительное. Он почему-то чувствовал, что перешел линию, в этот раз простыми слезами и тихим бормотанием проблем он не обойдется, он вообще не мог убедить себя, что сможет вернуть после этого доверие Миши.       Данила свернулся на матрасе и обнял свои колени. Внутри росла черная пустота, замораживала сердце. Он вдруг почувствовал, как сливается с немного прохладным воздухом, который всегда сохранялся в тени кленовых листьев. Дыхание стало тихим, почти не ощутимым, будто весь паренек тает и растворяется в этом месте и становится лишь странной густой дымкой грусти.       Организм Данилы работает очень занятно: он сам не уловил момент, когда картина земли и листьев сменилась темнотой поглотившего его сна. Был бы он чуть глупее, он бы благодарил всех известных миру богов, что вместо пожирающей его безысходности ему дали просто заснуть. Но у него отняли драгоценное время, за которое он смог бы что-нибудь придумать.       Проснулся Данила уже под вечер, когда ничего от него и его привычного мира не осталось. По коже гулял холод, а вокруг из-за деревьев было так темно, что Поперечный своих рук не видел. Как только последняя пелена сна была снята и бережно сложена рядом с ним, как напоминание, что всего несколько минут назад ему было хорошо в забытьи, внутри него все болезненно сжалось.       Дома его ждала разъяренная мать. А может и не ждала — он за все это время душу из нее вытряс и не был уверен, что она его ждет. Он окончательно убедился в этом, когда подошел к своим окнам: в них не горел свет. Мама, скорее всего, еще когда освободилась с работы, поехала к своей подруге, которая жила в пригороде, с ночевкой. А ключей Даниле она не оставила. А он сам оставил свою сумку в школе.       Настолько паршиво Данила себя не чувствовал с того момента, как их с матерью бросил отец. Она начала ходить на работу, еще через несколько дней здоровый румянец сменился такими же синяками под глазами и бледностью, как у Данилы. Только они были серыми, иногда почти сизыми. А Поперечный смотрел на нее и не мог ничего сделать, ему было так же плохо. Она возвращалась со смены, задерживаясь на часов пять, и кричала на Данилу, кидала в него все, что под руку попадется. А он не мог осудить ее: он сам видел в себе худшее напоминание о ее несчастном браке.       Данила оглянулся. Ему не хотелось ночевать в своем районе, да и подъезды в нем были грязноваты для этого дела. Ему требовалось тепло и возможность не быть избитым. Такое надо было искать ближе к центру. Идти до него было далековато, но ночь, как полагал Данила, только начиналась.       Еще через несколько минут бездумной ходьбы по городу он обнаружил, что его организм, несмотря на всю паршивость ситуации, решил все усложнить и затребовать еды. Поперечный хотел вернуться в рощу, но осекся и пошел дальше искать себе ночлег. Скорее всего, Миша все забрал, да и не найдет он сейчас путь к школе в этих незнакомых улицах.       Прогулявшись по проспекту, Данила обнаружил, что ему наскучили одинаково уставшие или счастливые лица проходящих мимо людей и он свернул во дворы. Этот район пришелся ему по душе: в нем было тихо и светло из-за фонарей, которые выглядывали из-за каждого угла. Он пошел дальше от шумной улицы, забредая все глубже и глубже. Он случайной считалочкой, сочиненной на ходу, выбрал подъезд и зашел в него. Этот, в отличии от Данилиного, был тоже освещен и в нем приятно пахло выпечкой.       Поперечный поднялся на второй этаж и сел на лестницу. Бетон был холодным, но Даниле оставалось только смириться с дискомфортом и надеяться, что он отморозит себе только почки. Он прислонился к стене, устроился поудобнее и закрыл глаза: надо было отдохнуть. Да и заняться было больше нечем. — И какого черта ты здесь забыл? — прямо за спиной Поперечного раздался недовольный тон, заставивший парня чуть не свалиться с лестницы.       Позади него стоял Руслан Эдуардович собственной персоной, в домашней растянутой майке и широких синих шортах с мешочком косточек. Данила про себя подумал, что его учитель все-таки очень старается быть святым: так подкармливал он сам бездомных животных. На лице Руслана было презрение и недоверие, все же его смутило то, что его ученик оказался в его подъезде. — Ночую, — только и сказал Данила, даже и не думая начинать диалог.       Вихлянцев прошел мимо Данилы, затем послышался хлопок подъездной двери. Поперечный поежился и снова закрыл глаза. Он надеялся, что его учитель больше не попытается с ним заговорить, если он сольется с серостью бетона, на котором он сидит. Снова хлопнула дверь и послышались шаги. Они остановились где-то рядом с Даней и послышался тяжелый вздох. — Поднимайся, — наконец изрек Руслан приказным тоном, но Данила только открыл глаза и устало уставился на мужчину. — Мне повторить? — Выгоняете меня? Подъезд, вообще-то, общий, не имеете права, — почти не шевеля губами, монотонно пробубнил парень. — Поднимайся, пока я добрый. Как твой учитель, я не могу тебя здесь оставить, — отмахнулся Руслан от попытки Поперечного пошутить.       Данила недоверчиво нахмурил брови, но комментировать это никак не стал. Он послушно поднялся с холодных ступенек и последовал за учителем на его этаж. Атмосфера казалась Поперечному слишком напряженной, чтобы пытаться заговорить и он пялился на ровную спину мужчины, думая, что ему надо по-настоящему.       Квартира Руслана показалась Даниле очень уютной. По углам и полкам были рассованы книги, как догадывался парень, совершенно легальные и не представляли никакого интереса. Остальные вещи, однако, были разложены по своим местам с завидной дотошностью, и Дане пришлось приложить силы, чтобы подавить желание сдвинуть лежащую под идеальным углом расческу. — Ты ничего здесь не трогаешь, не ходишь без моего ведома. Если бы это был не ты, я был бы более гостеприимным, однако… — Руслан неопределенно пожал плечами и провел ученика в свою комнату. — Можешь расположиться здесь и даже поспать, если захочешь. — Я хотел бы поесть. Я не был дома с тех пор, как убежал из школы, — тихо, но все равно борзо сказал Данила и повернулся к Вихлянцеву. — Почему? — только и спросил мужчина, кивнув Дане в сторону кухни, и сам пошел за ним. — Ключи остались в сумке, и, как я понимаю, сама сумка в школе. Я прибежал в наш шалаш с Мишей и заснул там, — отчитался Поперечный, садясь за белый стол. — Ты не пересекся с Мишей? — тон Руслана снова стал жестким и неприятным, Данила сморщился. — Я думал, я успею догнать его. Он был там, разворотил все и убежал. И не факт, что к себе домой, конечно. Я просто почувствовал слабость и прямо там и свалился, — мрачно заключил Поперечный, наблюдая за действиями своего учителя. Он чувствовал, что был не на своей территории. — Ты редкостный дурак, тебе никто об этом не говорил? — смягчился Руслан и поставил тарелку с разогретой гречкой парню под нос. — Много раз. И я сам, и дома, и Миша, и вы. Спасибо, я знаю свое место, можно и не напоминать, — Данила сжал ложку так, что пальцы побелели. — Остынь и ешь. Не думай, что сможешь вызвать у меня сейчас жалость, — хмыкнул Вихлянцев: от него не укрылся этот жест. — Да не пытаюсь я вызвать у вас жалость! Я вообще не понимаю, почему вы меня не оставили в подъезде, и почему пытаетесь промыть мне мозги, наставить на «правильный» путь! — парень вскочил из-за стола и весь подался вперед. — Тебе больно. Тебе настолько больно от всего этого, что все вокруг тебя становится несчастным, заражаясь от тебя, — Руслан, как бы он ни хотел добиваться всего по-честному, но уже вышел из себя и откровенно пытался манипулировать своим учеником, давил на чувства. — И ты срываешь это на нас всех уже несколько лет. Ты сделал больно Мише, единственному человеку, который слушал тебя. Он много говорил о тебе, очень беспокоился, что не может дать тебе ту защиту, которая тебе нужна. Ему было больно за тебя, а сейчас ты просто… — ДА ЗНАЮ Я! Я знаю, все знаю, я знаю, какой я мудак, как давно надо было мне отрезать язык и пальцы, чтобы вообще не смог говорить, я знаю, насколько он хороший человек и насколько я не достоин такого друга, — кажется, Данилу правда прорвало. — Знаю, что должен был отдать ему роль, отдать все, что могу. Ты вообще не представляешь, сколько раз я обязан ему жизнью.       Руслан подошел к Поперечному и взял его за предплечья. Он попытался вырваться, да так и обмяк в руках Вихлянцева. Силы снова покинули его с пугающей скоростью и он повис на Руслане, его осторожно опустили на пол и обняли. Это было сделано не из проснувшейся нежности, скорее чтобы Поперечный не увидел лицо Руслана. По нему можно было заметить, как учитель мечется между привычной неприязнью и жалостью к чужому несчастью. — Я просто не смог держать язык за зубами, а теперь все сыпется и разламывается на части. Я не смогу вымолить у него прощение. Это будет правильно, я… — Поперечный даже не нашел в себе сил воспротивиться неожиданному контакту и уткнулся куда-то в шею Руслана. — Если постараешься и правда раскаешься в своих словах — все возможно, — задумчиво сказал Руслан и провел рукой по спине парня. — Раз ты все так воспринимаешь, не все потеряно. — Он возненавидел меня. А я даже сделать ничего не могу, только реветь на плече у человека, который терпеть меня не может, — пробормотал Данила и правда всхлипнул. — Так, а вот здесь постой. Никаких слез, это все только ухудшит. Вот, возьми, — Вихлянцев, не вставая с пола, потянулся, взял со стола несколько конфет и практически насильно впихнул их в парня. — Ты на меня смотреть не сможешь потом из-за этого. — А вам это так важно? — прожевывая вкусный шоколад, спросил Данила и удобнее устроился на полу, практически садясь на колени к Руслану. — Мне давно уже не нравится наша вражда, которая ничем, кроме твоего неожиданно испортившегося отношения ко мне, не обусловлена, — хмыкнул учитель и посмотрел Дане в лицо. — Я понимаю, что у тебя случилось что-то плохое и ты так со всеми, но, пока ты мне не дал понять, что с тобой и могу ли я помочь, я не могу снисходительно относиться к тебе. — А чего сейчас успокаиваете? — Данила недоверчиво прищурился. — Ты ребенок. Кроме того, я поступил не совсем честно, когда привел тебя в свой дом и начал давить на тебя. Я делал так раньше довольно часто, но потом убедился, что это отвратительно и старался не пользоваться такими методами. Видишь, не один ты такой несдержанный, — усмехнулся Вихлянцев. — Вы тоже мудак, получается. Все равно я вам ничего не расскажу, ни сейчас, ни через месяц, ни через полгода, — Поперечный, заметно успокоившись, закрыл глаза и слушал, как бьется сердце учителя. — Ага, и еще какой, — согласился Руслан. А теперь отлипай от меня и иди спать, сейчас все порядочные дети должны видеть десятый сон или делать домашнее задание. Второе тебе вообще незнакомо, поэтому попытайся сделать хотя бы первое, хорошо? — Я не маленький ребенок, но спать хочу. Любые эмоции меня выматывают моментально, — Данила осторожно встал, подождал, пока Руслан тоже встанет и поплелся в сторону комнат. Остановился в дверном проеме и с мольбой в глазах взглянул на своего учителя. — Можно сначала в душ сходить? — Тебе не во что переодеться, чистюля, — заметил Вихлянцев. — Или ты снова рассчитываешь на мою рубашку? — В точку! — парень нашел в себе силы даже слабо ухмыльнуться и на секунду в его глазах мелькнул озорной огонек. — Даже не понимаю, с чего я такой добрый. Найдешь прямо в ванной все, что тебе нужно, а теперь иди с глаз долой, я должен подумать, что я с тебя возьму за это, — Руслан почувствовал, как все напряжение снова рассасывается и тоже улыбнулся. — Если что, я люблю по-собачьи, — протараторил Поперечный и шустро проскочил в ванную комнату.       Руслану оставалось только рассмеяться от неожиданности и, пожав плечами от удивления, пойти прибираться на кухне. Ну и юморок был у его ученика, конечно.