Ты плюс я

      Куцая луна нагло лыбилась с серого неба. И Адаму хотелось наклонить голову ниже к плечу, чтобы зеркалить эту улыбку полностью. Он ухмыльнулся еще шире и обмахнул губы языком. Никакой крови на них, понятное дело, уже не осталось, но Адам будто все еще ощущал ее вкус. Настоящей, живой, толчками вытекающей из трясущегося в оргазме человека. Адам сыто прищурился, сдерживая дрожь удовольствия, и притормозил на светофоре.       Как законопослушный гражданин, гуманист и карманный буквоед Московской оборотнической стаи, он понимал, что кровь из пакетика — единственная, на которую он имел право! — это оптимальный вариант. Гретый, напичканный всякими добавками и «витаминами». Потому что после каждой нелегальной встречи с донором Адам понимал, с каких хренов вампирам раньше рвало башни. Кайф был нереальный. Даже насытившись, остановиться было трудно. Хотелось высосать закатывающего глаза человека до дна. Оставить бескровную кучу костей и мяса ликанским псинам и сыто переваривать хоть в пресловутом гробу, хоть на двадцати тюфяках и перинах. И это понимал, в свою очередь, чистокровный вампир, вынужденный прятать зубы и делать вид, что суррогатов достаточно.       Слава богу, не все были такими трусишками, как он. Не все пресмыкались перед волками. По-настоящему сильные вампиры уходили в тень и организовывали «Собрания» — чистенькие притоны, в которых вампиры могли позволить себе живого человека. Безусловно, пришедшего добровольно — за своей дозой удовольствия, закатывающимися глазами и множественными оргазмами. У некоторых вампиров с донорами даже зарождалась любовь и отношения. Но эта тема была скользкой, потому что за союзами вампиров с людьми оборотни следили ревностней, чем служба опеки за усыновленными детками. Тотальный контроль, под которым донорство становилось недоступно.       Адам достал из бардачка жвачку и тоскливо закинул ядрено-мятную подушечку в рот. Приятно-соленое послевкусие смылось тут же, заменившись жгучей химией. Но конспирация в данном случае была куда важней послевкусия.       Каким-то чудом свободное место для парковки обнаружилось почти напротив подъезда. Адам радостно всунулся туда и выскочил на улицу, довольно потягиваясь. Май вышел неожиданно теплым, и воздух не успел до конца остыть, радуя теплолюбивого вампира.       Адам был сыт, приятно вымотан качественным сексом и готовился задавить часов десять — не меньше. Но тут в темноте возле подъезда — опять лампа не горела, а зрение не успело перестроиться — мигнула красным сигарета в затяжке. А потом полыхнули желтые глаза. Адам чуть не подпрыгнул, удерживаясь от позорного омежьего взвизга.       — Хуль те надо, дебил? — прошипел он, чувствуя, как лезут когти и клыки.       Так, в сущности, унизительно! Потому что ему пока никто ничем не угрожал, а он, Адам, всегда славился своей выдержкой. И это было совершенно недостойное зрелого вампира поведение. Да еще и подозрительное. А рисковать Адам не мог. Только не с Богданом. Потому что ебаный Богдан был главным карательным орудием в руках ебаной Прокурорской стаи. Адам ненавидел всю их кодлу. Но это не мешало ему обмирать от страха, делая еще пару шагов к подъездной двери. Богдан, не сводя с него глаз, выдохнул дым и широко улыбнулся.       Вообще, он был колоритным. Так при виде него и не скажешь, что валит неугодных пачками. Чисто сопляк. Даже с учетом волчьей почти вечной молодости и жопных суматовок. Весь обитый татухами — только рожа виднеется на фоне нательной живописи. В распиздяйских шмотках, хотя прокуроры костюмы, наверное, только в душе и снимают, даже спят в них — Адам готов был забиться на свой правый верхний клык, самый острый и любимый. И курящий, несмотря на солидный для такой херни возраст. Даже Котик Антипов — уж на что дурной! — и тот курить бросил. А этого дуболома Адам без сигареты и не видел, наверное. Был бы человеком — высрал бы уже свои легкие. Адам недовольно поморщился и выразительно махнул рукой, отгоняя дым. Богдан затушил сигарету и метко защелкнул в урну — Адаму даже смотреть не надо было, чтобы увериться в точном попадании.       — То есть, — тихим вкрадчивым грудным голосом поинтересовался Богдан, — просто хотеть увидеть тебя я не мог?       Адам цыкнул и закатил глаза. Честно говоря, весь этот фарс со странным издевательским флиртом ему уже начал надоедать. С кем-то другим поиграть в такое было бы, наверное, даже забавно — у Адама рыльце было все же в пушку. Но не с оборотнем. Не с прокурорским Мьельниром точно!       А тот словно мысли читал — лыбился довольно, не сводя ощупывающего взгляда, который будто под кожу залезал, забуривался в напряженные мышцы. И молчал. Только голову чуть склонил, добавляя глумливости.       Несмотря на эмоциональную встряску, Адам все еще был сыт и мечтал о долгом восстанавливающем сне, так что играть в это дерьмо не собирался. Было бы что сказать — сказал бы! Он боком просочился к двери и пикнул электронным ключом.       Почти вошел. Почти захлопнул за собой дверь, чтобы монстр не просочился следом.       — Когда решаешь поиграть с законом и понарушать правила, не стоит забывать об осторожности. Потому что иначе, — Адам даже не почувствовал движения, просто теплое дыхание скользнуло по ужасно голой шее, — придут большие серые волки и надерут жопки маленьким распоясавшимся вампирам. Не надо играть с нами в сильных и независимых, — прошипел Богдан Адаму в ухо.       И стоило бы сыграть в непонимание, списать ступор на изумление от инсинуаций, но Адам сипло выдохнул:       — Почему ты говоришь мне?       — Значит, — Богдан положил подбородок ему на плечо, — в мою доброту, мягкость и сопереживание вам, недотепам, ты не веришь?       Богдан устроил одну руку на косяке двери — Адам видел ее боковым зрением, — а второй придерживал ручку двери, накрыв большой палец Адама. И это так реалистично создавало иллюзию добротной серебряной ловушки, что Адам боялся даже пошевелиться.       — Ах да! — почти прошептал Богдан. — Я же Мьельнир! Безмозглая железная колотушка, ведь так, Адаша? Я же не могу сопереживать.       Он так медленно, буквально по слогам, выдавил последнее слово, что Адам вполне живо представил, как после из него самого так же медленно выдавят кишки. Потому что фраза была однозначно Адамова. Говоренная не раз и не два. В доверенных кругах, которые резко быть таковыми сейчас перестали.       — Правда глаза колет? — зло выпалил Адам, разворачиваясь. Роль жертвы его порядком утомила.       Богдан фыркнул, снова склоняясь к его плечу, и Адам передернулся от сыпанувших с шеи мурашек.       — Ты правда думаешь, что такое может меня задеть? Адаша, — насмешливо протянул Богдан, — меня как только не называли. А Мьельнир — это, в общем-то, даже почетно. И недалеко от правды.       — Отвали, — невпопад прохрипел Адам.       Богдан хмыкнул, покачал головой и пожал плечами:       — Да я ведь и не держу тебя, сладкий. Беги в свою кроватку.       И словно действительно отпустил — Адам рывком развернулся и припустил вверх по лестнице.       — Не забудь одеялом с головой накрыться! — с явным смехом в голосе крикнул Богдан ему вслед.       Адам ускорился, наплевав на возможных очевидцев, и рванул выше, игнорируя лифт. Стоять, ждать, что сзади втолкнут в тесную коробушку и навалятся, преодолевая обязательное расстояние в несколько сантиметров, было невыносимо. И плевать, что шаги Адам, скорее всего, услышал бы. Что смог бы пусть не отбиться, но хотя бы попытаться оттолкнуть. А еще Адам знал, что Богдан не пойдет и не попытается проделать все это дерьмо. И еще Адам понимал, что до дрожи жалеет об этом «не». Потому что несколько лет назад, в момент первой встречи, Богдан что-то испортил в нем. Нерушимое, такое непоколебимо гетеросексуальное, в чем не давал усомниться даже кукольный Тимоха — альфа вообще-то! — в которого Адам был нежно влюблен. И никто вообще, кроме тупого, высокомерного разрисованного Богдана, пропахшего дымом, волком и кровью.       Адам сдавленно, со всхлипом вздохнул и накрылся одеялом с головой. Во сне он прятался в шкафу и, давясь липким страхом, ждал, когда распахнется хлипкая дверь.       Вставать утром не хотелось. Тем более чистое ночью небо заволокли подозрительные тучи, явно готовые пролиться дождем. Кое-кто любил майскую грозу, но не Адам. Он терпеть не мог сырость, грязь и холод. И уж точно не горел желанием переться в ебеня, чтобы организовывать встречу стай. Еще и на начальном этапе подготовки, когда никто ничего не знает и все мечутся от одного к другому, действуя Адаму на нервы.       В итоге все свалилось на него. У правящей верхушки постоянно возникали дела большой или маленькой важности, так что лично присутствовать и контролировать процесс они не могли. Зато ежедневно менять решения — пожалуйста! И Адам, злой, как недотраханный омега, мотался туда-сюда, иногда забывая даже покушать.       Установившаяся жара расстроила еще больше. Потому что Адам в такую чудную погоду хотел рвануть покататься на яхте, да хотя бы просто уже погулять — омеги забрасывали непрозрачными намеками и откровенными приглашениями. И Адам, разрываемый дурацкими вопросами и предложениями, честное слово, готов был сорваться. Вот хотя бы на Никитку, который с трагичным лицом вещал что-то об очередных изменениях. Он тоже вымотался, так что реагировал в разы более эмоционально. Адам перевел взгляд на окно, вгляделся в перья легких облаков, чуть прищуриваясь, и почувствовал взгляд.       Даже оборачиваться не надо было, чтобы понять, кто может так бесцеремонно пялиться на него. И это несколько пугало. Вот только что забыл Богдан, отсвечивающий за плечом главы Прокурорской стаи, в их муравейнике, Адам понять не мог. В ушах тоненько зазвенело. Адам нахмурился и перевел взгляд с встревоженного Богдана на причину бессонного месяца — господина Громова собственной персоной, неугомонное руководство, вот уже неделю под разными предлогами откладывающее личную встречу. Адам кровожадно улыбнулся, показывая, что, несмотря на гребаных прокуроров, Даниила Васильевича не выпустит. А потом звон усилился, и только тогда он понял, что не ел уже сутки, завяз в глупой человеческой привычке стимулировать себя кофеином. Но Адам человеком никогда не был. Он в панике рванул к холодильнику, успел открыть и вытащить коробочку с нарисованным спелым томатом, и его накрыло.       Очнулся на полу. Крупно вздрогнул и инстинктивно потянулся к теплу — чему-то почти горячему для него сейчас. В губы ткнулась соломинка, и чей-то голос глухо, сквозь послеобморочную вату, приказал:       — Пей.       Адам послушно присосался, жадно глотая холодную жижу. Обычно он старался нагревать кровь хотя бы до комнатной температуры, но сейчас было не до капризов.       — Совсем ты заездил Змейчика, — почти нежно проговорил над головой прокурорский вожак.       Думать о том, что за ласковым «Змейчиком» стоит пригретая на груди змея, Адаму не хотелось. Вообще возвращаться в реальный мир и снова послушно кувыркаться под бессмысленные команды — не хотелось. Он сильнее прижмурил глаза и принялся цедить кровь чуть медленнее. Так можно было еще немного «не подозревать», кому принадлежит теплое тело, к которому так старательно жался Адам.       — Адаш, давай я тебе Христофора Никитича в помощники дам?       Голос у Даниила Васильевича был донельзя виноватый — самое оно, чтобы выторговать себе чуть больше свободы в подготовке, но даже думать об этом у Адама не было сил. И все же надо было приходить в себя. Адам приоткрыл один глаз, мысленно безуспешно отвешивая себе поджопников, и фыркнул:       — Только если вы готовы полночи вальсировать в кружевах и камзолах.       Христофор Никитич, наверное, застал еще мамонтов, так что взгляды имел весьма устаревшие. Даниил Васильевич тоже это понимал, потому насмешливо хмыкнул:       — Ладно, поищем кого другого.       — Богдана возьми, — ни с того ни с сего предложил прокурор.       Вариант столь неожиданный, что Адам распахнул оба глаза и резко сел, отодвигаясь от упомянутого Богдана.       — А Богдан сможет помочь в организации мероприятия? — скептически поинтересовался Даниил Васильевич, и Адам был с ним полностью солидарен.       Ну, вопросы безопасности — как бы окей. Тут Мьельнир мог бы чего присоветовать, но все остальное…       — Сможет, — уверенно подтвердил прокурор, а Богдан над головой угукнул.       — Ну ладно тогда, — все еще недоверчиво, нехотя выдал свое согласие Даниил Васильевич. — Помогите Адаше, Богдан. Чем сможете.       Вот последнее было прям оскорбительно, даже если Богдан действительно ничего не смыслил в организации. Адам напрягся, ожидая закономерной реакции прокурорского Молота, но тот и не дернулся. Молча снова ткнул соломинкой Адаму в губы и проследил, чтобы тот допил все до конца.       К концу следующей рабочей недели офис смотрел на Богдана влюбленными глазами, и, честно говоря, Адам боялся, что восхищение в собственных уже скрыть не получается. Богдан был шикарен, восхитителен: быстро разобрался в ситуации и принялся решать накопившиеся вопросы. То, что раньше требовало долгих выматывающих переговоров, сейчас решалось после одного звонка. Богдан и посоветовать мог что-то действительно дельное — с мозгами оказался товарищ. Хотя, с другой стороны, тупой не смог бы делать всю работу, которую проворачивал Богдан.       Когда все закончилось, команда закономерно напилась. Адам был, конечно, не в сопли, но мир играл яркими красками, а эйфория затапливала. Он выцепил взглядом Богдана — тот стоял обособленно, то и дело принимая благодарности от сотрудников разной степени нажратости. Богдан улыбался и вид имел вполне благодушный, но Адам видел, насколько ему все это не нравится, насколько неприятны настойчивые прикосновения и попытки влезть ближе. Он даже руки на груди скрестил!       Адаму стало жалко его — то ли из врожденного оборотнелюбия, то ли от алкоголя, но Адам ставил на последнее. Так что он прихватил Богдана за локоть и потащил на свой балкон. Действительно свой, потому что для всех остальных он был негласным табу. Исключительно Адамов уголок для размышлений и релаксации с чашечкой кофе в руке и видом на Москву перед глазами. И теперь вот с Богданом.       — Ну, — в привычной насмешливой манере проурчал тот, — благодари же меня и ты, Адаша.       Адам шагал к нему с твердым намерением хорошенько втащить. За намеки всякие гнусные, порочащие честь альфы, за умение решать кое-что куда лучше Адама, за пьедестал, на который Богдан хитро и совершенно незаметно успел вскарабкаться в глазах всех сотрудников. За все, короче. И Богдан тоже это понимал. Адам видел, как он подбирается и готовится к удару, так же отчетливо, как изумление, когда Адам ухватил его за воротник и притянул к себе. Поцелуй оказался горьким, а губы Богдана — мягкими и нежными, как у омеги. Если бы не щетина, можно и перепутать. Адам с трудом отпрянул, стоило Богдану прийти в себя и начать отвечать — такими темпами и до какой-нибудь совсем несусветной херни докатиться можно. Но Богдан шагнул следом и навис, сверкая желтизной глаз. Адам приготовился огребать и отвешивать пиздюлей, но тот вдруг хрипловато поинтересовался:       — Ты почему со своими друзьями из кровавой богадельни не поговорил до сих пор? Часики тикают, Адаш. У них совсем мало времени, если ты не понял.       Смена темы была слишком резкой. Адам недоумевающе заморгал, чуть запрокинув голову — проклятый оборотень был выше чуть ли не на полголовы.       — Я скажу, — совсем как родителям о школьном собрании.       — Вот и скажи.       Богдан резко развернулся и вышел, и Адаму пришлось проглотить рвущееся с языка: «Вот и скажу». Детсад какой-то! Он даже не стал откладывать — набрал прямо там, на балконе. Долго вслушивался в длинные гудки и только собрался сбросить, на том конце отозвались:       — Ну чего?       Вообще-то, Адам был не каким-то там среднестатистическим вампиром — пост у него был очень козырным, так что с мнением его считались и старались всячески угодить. Поэтому такое вот с ни хуя себе панибратство ему совершенно не понравилось. И тон был соответствующим:       — Со мной Мьельнир говорил. Предупредил, чтобы ты клуб прикрыл.       На той стороне глупо хохотнули, и Адам понял причину фривольного тона.       — Да с хуя ли мне бояться-то? У меня знаешь кто в папиках числится?       Опять наебенился. Слишком часто в последнее время. Наверное, потому и спалился клуб.       — Знаю. И прокуроры знают. И ебарь твой тебя в зубах принесет, стоит только Богдану заикнуться.       — Да ни хуя!       — Ебнутый придурок! — взорвался Адам. — Ты понимаешь, о чем я тебе говорю? Прокуроры! Прокуроры знают о клубе и скоро придут за тобой. Это предупреждение — единственное. Сворачивайся и заляг на дно — хоть на Мальдивах с папиком.       — Ой, Адаш, не еби мозг.       Адам зло сбросил — в чужой пустой череп свой мозг не вделаешь и насильно добро не сотворишь. Он только надеялся, что все обойдется малой кровью. Вообще-то, он забыл думать об этом разговоре на следующий же день, потому что вымотался, а на улице лето, солнце и омеги почти раздетые.       К встрече стай он загорел, оправился и стал как и был — невообразимо хорош и обворожителен. Познакомился — в двустороннем порядке наконец-то — с Костиным Тошей. Тот оказался не только милашкой, но и очень мудрым омегой, видящим куда больше, чем показывал. Словом, удачливый Антипов ухитрился опять сорвать джекпот. Довольный Адам многозначительно похлопал его по плечу и незаметно подмигнул, одобряя выбор. Не то чтобы Косте в этом вопросе было важно его мнение, но гордость за своего омегу еще никому не сделала хуже, а Кот прямо светился от этой самой гордости.       Ну а потом Адам начал выслеживать свой главный интерес на этой вечеринке мохнатых. Но Тим старательно бегал от него, так что выловить его удалось только чудом. Чудо звалось Тимуром. Было Тимовым почти мужем и недоуменно хлопало глазами, пока Адам расточал комплименты, а Тим искрил ревностью, злостью и плохо скрытым страхом. Учитывая, что вымахал он под два метра, это было даже смешно. Адам задавил смех, еще немного потроллил Тима и свалил. Выскочил на балкон и залился смехом, представляя его негодующее лицо.       Краем глаза заметил движение и дернулся, больно ударившись тазовой косточкой — аж искры вспыхнули. Адам зашипел и принялся растирать больное место.       — Экий ты неуклюжий, — фыркнул из темноты Богдан.       Способность становиться совершенно незаметным была одной из феноменальных способностей Мьельнира. Адам поражался ей в той же степени, что и ненавидел.       — Иди ты, — вяло отбрил он, продолжая растирать бок.       — Больно? Могу зализать, — вроде как шутя предложил Богдан.       — Залижи себе знаешь что? — взвился Адам.       Но Богдан вдруг придавил его к перилам, вжал занывшим копчиком.       — Ты ж такой верный и хороший друг, — зло зашипел он, — что ж не предупредил своих клубных кровососиков?       Адам поднял на него глаза и нахмурился. Он вгляделся в совершенно нечитаемый темный взгляд и резко дернулся, отшвыривая тяжеленного Богдана. Старинный особняк, в котором происходило великосветское действо, был на окраине Москвы, так что таиться не имело смысла — Адам мчал на пределе своей сверхъестественной скорости, судорожно сканируя местность.       Клуб горел. Полыхал в клубах дыма. Вокруг все мигало и переливалось в свете пожарных маячков. А Адам стоял статуей и отчего-то понимал, что горит не пустое здание. Но спасать уже некого. Он сжал кулаки и развернулся. Стоящий за спиной Богдан сделал мягкий шаг назад, а потом еще один. Повернулся и сорвался на бег. Адам, мчащийся за ним, понимал, что для него это скорее разминка, совсем не предел, что это просто ловушка для злющего, теряющего тормоза Адама, но продолжал бежать. Богдан завел его в промзону и приглашающе раскинул руки.       Даже дотронуться до себя не дал. Вымотал, выжал Адама — библиотечную крыску — досуха и свалил на землю.       — Говори.       — Ты сука, — выплюнул Адам ему в лицо. Молчать? Херушки. Он все выскажет! — Как же я тебя ненавижу! Всех вас ненавижу!       — За что? — таким тоном, как будто не понимает, как будто ему действительно интересно, за что же вампир может не любить оборотней.       Богдан даже отошел. Уселся на какую-то невысокую херь типа недостены и вопросительно уставился. Ожидая. Как будто у Адама бенефис. Сто лет на блядской сцене. А хули без цветов тогда?       — За то, что мы как звери живем. Как отбросы. Недостойные даже свободы, даже возможности удовлетворять свои потребности.       Богдан изумленно вскинул бровь, но Адам только отмахнулся.       — Почему вы просто не перережете всех нас? Мы как улитки в ящике — вроде есть, а вроде хрен проссышь, зачем завели. Но мы ведь живые. Мы мыслим даже. На хера все это? Что это за существование вообще?       Адам задохнулся на последнем слове, закашлялся, заколотил себя в грудь. Богдан оказался рядом мгновенно. Ухватил за запястья и резко вздернул их вверх. Оборвал кашель и подвесил Адама, заставляя позорно болтаться, силиться дотянуться до земли кончиками туфель.       — Ты когда-нибудь убивал, Адаш? — ласково спросил он, заглядывая Адаму в глаза. — Не тупо махался, как сейчас со мной, а действительно решался кого-нибудь убить? Видел когда-нибудь, как вместо гнилой насквозь твари, которая в земле лежать недостойна, появляется испуганный ребенок, давно, блядь, похороненный, который смотрит на тебя и умоляет: «Не убивай!» Ты когда-нибудь пытался убить невинного? — Он поставил Адама на землю, ухватил за подбородок и стиснул, заставляя смотреть себе в глаза. — Ты когда-нибудь убивал детей?       Адам бы мотнул головой, но не выходило. А Богдан словно считывал, видел все ответы прямо в его голове.       — Нет, киса. Ты даже не мыслил о чем-то таком. Даже пальчиками не касался той грязи, о которой загоняешь мне тут. Ну так и не пизди, кто и что должен был сделать. Ты еще что-то про свободу втирал, да? Мне не послышалось? — Голос Богдана становился все жестче, все отчетливей проступал прокурорский Палач — настолько охуительно страшный, что у Адама затряслись коленки. — Какой свободы ты хочешь? Человеческой? Так она есть у вас, сладкий — жри не хочу. Учиться, работать, путешествовать, заводить семьи — все это вы можете. Никто не ограничивает. Только напомни-ка мне, Адаша, чем большинство из вас предпочитает заниматься? — Адам отвел взгляд. Отвернуться мешали твердые пальцы, все еще стискивающие подбородок. — Вампиры — шлюхи. Не все, — сразу же поправился Богдан, — но большинство. Вы ничего не хотите делать и только ноете о каких-то мифических правах, которые у вас отнимают плохие злые волки. Но мы ведь знаем с тобой, — интимно зашептал он Адаму в ухо, — что единственное право, которое у вас отняли, — это убивать. Почему бы? — наигранно воскликнул он, отстраняясь. — Ты один из немногих, кто пытается расти, кто выше животного дерьма. И единственный, кто не понимает этого.       Богдан выпустил его и снова уселся на кирпич, щелкнул зажигалкой и затянулся.       — О чем ты?       Адаму было страшно спрашивать. Отчего-то казалось, что, если Богдан ответит, все изменится. Что вот сейчас приоткрывается дверь, за которую не надо заглядывать, за которой сидит такой страшный монстр, что куда там оборотням.       Богдан внимательно посмотрел на него и снова затянулся.       — Почему вам запрещено пить кровь через укус? — вместе с дымом выдохнул он.       Адам растерянно открыл и закрыл рот. Официальную вампирскую версию озвучивать не хотелось.       — Потому что мы узурпаторы, сладкий. Почему же еще? Нам нравится издеваться, мучить и ограничивать вас. Это ведь такое охренительное развлечение — других-то и нет у нас. Так? Я ничего не забыл, Адаша? — Богдан, глумливо ухмыляясь, добил сигарету, затушил и отщелкнул прочь. — Так ты хочешь узнать правду? Почему только донорская, в пакетиках? Почему мы разгоняем ваши притоны? Почему так пристально следим за союзами с людьми? — вкрадчиво, проникновенно искушал Богдан. И Адам не хотел, но толкал скрипящую дверь, выпуская монстра. — Хочешь, Адаша?       И Адам кивнул:       — Хочу.       Тошнотно было до звона, губы дрожали, и Адам сжимал их все крепче. Богдан облизнулся и открыл было рот, но вдруг помотал головой:       — Погнали ко мне. Здесь не место для такого разговора.       — Боишься посторонних ушей? — надменно вскинул голову Адам.       — Ох, сладкий, вот мне-то только ушей и бояться, блядь, особенно посторонних. Да и тайны никакой нет. Это просто ты до сих пор не в курсе.       — Насчет…       Но Богдан резко спрыгнул, ухватил Адама и потащил за собой. Он был такой охренительно быстрый! Адам с горечью понимал, что отпусти Богдан руку — и он не успеет, отстанет почти мгновенно. И все-таки практически волочиться тряпичной куклой, запредельно по-омежьи, было не стыдно. И Адам с легкостью принимал этот ускоритель, не пытаясь вырваться и заставить двигаться в своем ритме. Ебаный Мьельнир!       Квартира его оказалась небольшой студией, хотя поговаривали, что прокуроры купаются в роскоши. Но не Богдан. Все весьма четко: поесть, помыться и поспать — необходимый минимум в обрамлении идеального порядка. Творческому во многих смыслах Адаму такое было даже дико. Он не был грязнулей, но там и тут разбросанные мелочи добавляли уюта любому жилищу. А это стерильная лаборатория какая-то. Адам стянул и бросил на спинку дивана свой запачканный, рваный теперь пиджак. И прям полегчало. Он повернулся и напоролся на веселый взгляд Богдана. Вскинул вопросительно брови и нагло посмотрел в ответ. Но Богдан только фыркнул, помотал головой и ничего не сказал, не сделал.       — Садись.       Адам с ногами устроился на диване и принялся наблюдать, как он наливает что-то смутно напоминающее виски в два бокала. Что-то — пробирающее вампиров и оборотней. Богдан бросил в бокалы льда, протянул один Адаму и уселся рядом. Адам сделал глоток и выжидающе посмотрел на него — оттягивать рассказ не хотелось, но Богдан только покачал головой и подтолкнул бокал под донышко — пей, мол. Адам вздохнул и поболтал лед. Он, вообще-то, не слишком любил такие вот паузы. Они напрягали. С другими людьми он всегда либо разговаривал, либо трахался — иначе все это на общение походило слабо и смущало с каждой секундой все больше. Но Богдан вдруг устало выдохнул и расслабленно откинулся на спинку дивана, прикрывая глаза. Напряжение спало. Адам прислушивался к себе, косился на Богдана, но было комфортно. Сидеть в молчании, понимая, что вот сейчас говорить не нужно, что можно думать о своем и не поддерживать диалог. Что Богдану тоже комфортно.       Условный виски шибал в голову. Адам подался вперед и оперся локтями о колени.       — Ты убил их? — вяло спросил он.       Наверное, в бокале был даже не модифицированный алкоголь, а что-то еще, потому что стало поразительно пофиг. Вопрос, крутившийся на задворках сознания, даже эмоций особых не вызвал — хотя должен был.       Богдан тихо хмыкнул:       — Я не душу котят в коробке. Но мои люди, да.       — Почему?       Но Богдан снова подтолкнул бокал:       — Допей сначала.       Он был весь вялый и вяло говорил, так что Адам подумал, что его тоже неслабо вставило. Видеть Богдана пьяным было приятно. Как-то предвкушающе, пусть даже Адам и не планировал ничего, кроме очень важного разговора. Но в другой ситуации, в другое время он однозначно был бы не прочь… Богдан распахнул абсолютно трезвые глаза.       — Ах ты сука, — вяло промычал Адам, выливая в себя остатки.       Богдан расхохотался.       — Ну Адаша, ты ведь не думал, что такая муравьиная доза может хоть как-то на меня повлиять?       Думал, конечно… Уверен был. И гыгыкающий засранец прекрасно об этом знал. Адам грустно вздохнул и почувствовал на спине горячую ладонь. Она скользнула вверх и остановилась возле шеи. Так приятно, что хоть вой. Адам передернулся. Богдан принялся поглаживать его шею большим пальцем, медленно обводя позвонки.       — Ты все еще уверен, что хочешь поговорить? — ласково поинтересовался он.       Нет, Адам не хотел. Он решительно не желал узнавать сейчас что-то. Но должен был. Гребаное «должен» всю жизнь портило ему планы, смешало уже столько карт, что очередной раз даже не удивил.       — Угу.       — Стефан Бьянки, — ни с того ни с сего выдал Богдан. — Знаешь такого?       Адам кивнул. Эпатажного Степку Белова он знал. Слегка приятельствовал, но не более — слишком разные характеры и интересы у них были.       — Где он сейчас? — продолжал задавать вопросы Богдан.       Адам нахмурился и неуверенно пожал плечами. Он и правда толком не в курсе был. Говорили то, что Степка свалил с богатым любовником за границу, то, что он ударился в дауншифтинг и стал егерем где-то в глухих лесах, то вообще, что ушел в монастырь. Зная Степину отбитость, Адам ничему бы не удивился.       — Хорошо. Клуб «Лунный рассвет» почему закрылся? Ты ведь был там частым гостем.       Адам повернулся к Богдану. Он не улавливал связи.       — Не знаю.       — Ты мне врешь, хоть и говоришь правду, — зло усмехнулся Богдан. — Официальная версия, которую ты сейчас так неумно от меня прячешь, — владелец клуба встретил омегу-человека и решил создать с ним семью в куда более толерантной Европе. Так?       Адам поджал губы.       — Так, — резюмировал Богдан.       — А неофициальная? — зло выплюнул Адам, потому что ощущение пиздеца усилилось.       Богдан лениво покопался в смартфоне и протянул картинку. Небольшое поселение в лесу — вроде тех, что строят оборотни на время формирования стай, только попроще, победнее. Зато с большой пристройкой, очень напоминающей конюшню или хлев. Адам внимательно вгляделся, пытаясь понять, что же это такое. Ферма?       — Ты правильно приглядываешься, — хмыкнул над ухом Богдан.       — Кто это? Фермеры?       Богдан хохотнул.       — Фермеры, да не совсем. Это вампирское поселение. Которое построил хозяин «Лунного рассвета» и куда свалил Бьянки. Зачищенное нами неделю назад.       Насчет зачистки Адам догадывался, так что даже не вздрогнул. Смешно предполагать, что вампиров оттуда направили в спа, если фотки хранятся у Мьельнира. И все-таки…       — Я не понимаю, — хмурясь, признался Адам, увеличивая фотку, укрупняя конюшню или что это там такое.       — Вампирское поселение. Ферма, Адаша, — вкрадчиво проговорил Богдан.       И этот тон сказал все. Адам недоверчиво вскинул глаза — но Богдан смотрел ровно.       — Ты хочешь сказать…       — Кровь, Адаша, для вашего брата — дерьмовый наркотик. Вы полагаете, что ассимилировались, цивилизовались, что старые всратые истории про вырезанные человеческие деревни и поехавших от крови вампиров — дремучее прошлое. Но это не так. Человеческая кровь от фактического донора имеет накопительный эффект. И рвет вам башню. Мы не просто так ограничиваем, запрещаем. Нам похер. Было бы. Если бы не вот это.       Он перелистнул фотку, и Адам подорвался с места. Чудом сходу нашел туалет и склонился, выблевывая все съеденное и выпитое. Подвешенные за ноги человеческие тела, словно туши, все изрезанные клыками и когтями. Некоторые выпотрошенные. И кровь везде, которая сейчас вызывала только ужас.       — Это, в общем-то, мелочи, — мягко проговорил Богдан, усаживаясь рядом на корточки и протягивая стакан с водой. — Есть варианты поселений и пожестче. Замешанные на секс-рабстве, с порванными на британский флаг людскими задницами. С педофилами. Все начинается очень мило — я каждый раз это слышу перед зачисткой — любовь до гроба с человеком, вдали от ужасных оборотней. А потом одной крови становится мало.       — Что ты имеешь в виду? — часто сглатывая от набегающих спазмов, спросил Адам.       — Ты ведь пил кровь у человека во время оргазма? — Богдан даже не ждал ответа. — И как? Вкус отличается. Охуенно, да, Адаш? А ты пробовал кровь у того, кто загибается от страха? От боли? У того, кто умирает? У них темнели глаза, когда они рассказывали мне об этом. Даже страх передо мной был слабее. Понимаешь? Очень быстро становится неважно, кто это — преступник или любимый многодетный папа и дедуля, которого дома ждут родные и, плача, спрашивают меня: «Вы же его найдете, Богдан?» А я уже нашел.       Он открыл видео. А у Адама даже рука не поднималась, чтобы взять телефон. Но он не мигая смотрел, как толпа вампиров — он многих знал — перебрасывалась завывающим от ужаса дедулей. Из категории божьих одуванчиков, крохотных и тихих.       — Ох уж эта ваша страсть к перфомансу, — посетовал Богдан, и в тот же момент Степа оторвал дедуле голову. На гогочущих вампиров хлынула кровь, а Адам заорал.       Он выл, отбивался от Богдана, растирал по лицу слезы и хотел сдохнуть от ужаса, чужой боли и безысходности. Холодная вода заставила снова заорать и немного прийти в себя. Исцарапанный Богдан подхватил его и усадил в ванну, принимаясь стягивать мокрую одежду. Стянул свою — Адам отстраненно смотрел на это, постукивая зубами от нервяка и холода, — уселся сзади и, заткнув пробку, включил теплую воду.       — Давай-ка, — он сунул Адаму под нос изрисованное черным запястье, — а то опять в обморок грохнешься.       — Пить волчью кровь нельзя, — еле выдавливая из себя звуки, прошептал Адам.       — Она невкусная, но пить ее можно.       У Адама просто не было сил, чтобы спорить. Он больше ничего не хотел уже. Решать, обсуждать. Его выжали и вывернули наизнанку. Осталось подвесить на веревке. Он потянулся и прокусил горячую кожу зубами. Вкус был настолько знаком, что Адам дернулся:       — Это же…       Богдан положил подбородок ему на плечо и кивнул:       — Волчья кровь, особенно в сочетании с некоторыми химическими добавками, угнетает жажду и усиливает контроль, так что половина в ваших комбикормах — именно она.       Вкус был действительно так себе, но почему-то Адам облизнулся и снова прокусил зажившее запястье. Богдан тяжело выдохнул в шею.       — Почему вы просто не убьете нас? — Адам задавал этот вопрос уже второй раз, вот только смысл поменялся.       Раны снова затягивались, и Адам завороженно смотрел, как в плотном рисунке на их месте появляются прорехи чистой кожи.       — Потому что мы санитары леса, а не матушка-природа. Только ей под силу решить, какому виду перестать существовать. Все остальное — евгеника.       — Но это… — Адам прерывисто вздохнул.       — Это мы контролируем. Сейчас в разы лучше с современной техникой и нашими знаниями.       — Почему я не знал? — вышло горько до безнадежности.       — Потому что ты чужой, — предсказуемо ответил Богдан. — Ты часть оборотнической стаи. Тебе никогда не расскажут что-то подобное.       Адам разлепил пересохшие губы и снова приложился к Богдановому запястью — специально в новом месте. Он и так знал все это.       — Свой среди чужих, чужой среди своих, — горечь сочилась, как кровь из свежей ранки.       — Понимаю.       Адам фыркнул — ну да, конечно!       — Хотя нет, — продолжил Богдан, — я чужой и среди чужих тоже.       — С хуя бы? — презрительно поинтересовался Адам.       — Я Мьельнир. Прокурорский Палач. От меня несет кровью так отчетливо, что большинство оборотней передергивает при встрече. Со мной мало кто решается иметь дело, сладкий, куда уж там дружить!       — Ты типа рассчитываешь, что я тебя пожалею? — Адам с тихим всплеском повернулся и недовольно взглянул на Богдана.       — Было бы неплохо, — весело улыбнулся тот.       Но Адам не собирался сочувствовать. У оборотней была только одна слабость — их Пара, но она же была и силой. Твой идеальный партнер. Всегда понимающий и думающий в унисон. В отличие от Адама, Богдану просто нужно было подождать.       — Иди на хрен!       — Почему ты никогда не играешь по моим правилам? — обиженно заканючил Богдан Адаму в плечо. — Ведь так хорошо началось — родство душ и все такое. Нет бы поддержать! Только посылаешь меня все время.       Тяжкий вздох вырвался сам собой. Адам рад был бы поддержать, но…       — Чтобы что? — сдерживаясь, спросил он. — Перепихнуться?       — Перепихнуться мне и так есть с кем.       — Вот и перепихивайся, — огрызнулся Адам.       Разговор о каких бы то ни было отношениях сейчас был не к месту. Адам хотел спать, блевать и сдохнуть. Можно даже в обратной последовательности. Он всегда считал себя сильным и мужественным альфой, но на деле оказался слизняком.       — Пойдем спать, — устало вздохнул Богдан, отбрасывая шутовство.       Адам ощущал такую слабость, словно и не пил кровь. Он готов был лечь прямо в остывающую воду. Глаза резко, просто в одну секунду, стали слипаться. Слишком. Слишком много всего. Он на секундочку прикрыл их — тем более Богдан начал вылезать, — а проснулся уже утром в постели.