Ты плюс я

      Он честно пытался найти достаточно веские аргументы, чтобы сдаться, чтобы убедить себя в том, что Адаму лучше без него. Он ждал, что Адаша найдет себе хорошенького омегу и начнет вить с ним пусть не семейное, но гнездышко. Адаша был мил, приветлив, обходителен — этакий идеальный кабальеро, но на этом все. Он ограничивался интрижками и галантными ухаживаниями, а всерьез смотрел только на Тимофея Антипова, который, будь он из чуть менее влиятельной семьи, наверняка попал бы к Богдану в отряд. В общем, аргументов не было. Были только подтверждения и все новые рейды. Богдан все чаще проходил мимо рвущихся из рук, рыдающих родителей, чтобы открывать все новые потайные комнаты, подвалы, в которых сидел их «милый ребенок» в окружении трупов или, в лучшем случае, полутрупов людей, которых ждали такие же зареванные родители. Вот только был один маленький момент: люди ни в чем не были виноваты.       И тяга не ослабевала. Хотя с Богданом Адаша не был мил ни единой секунды. Он поливал его тоннами завуалированных и не очень оскорблений, был безгранично саркастичен при каждой встрече, а порой почти откровенно убегал. И все это вызывало только одно умиление. Шипящий, яростно сверкающий глазищами Адаша напоминал Богдану котенка с этими его смешными детскими атаками, когда шерстка дыбом и хвостик-свечка вверх. Прелесть. Богдан не мог сдержаться и иногда «трепал за ушком». Адаша вспыхивал, фыркал и сверкал глазами. И ни разу, ни единого разочка не выразил хотя бы зачаточного интереса, крохотулечной симпатии. Богдан бился полтора года. Прогресс отсутствовал. Может быть, Валентин был прав. Может быть, Адаше не нужен был омега. Может быть, ему не стоило заводить детей. Но ему стопроцентно, со всей очевидностью не нужен был Богдан.       Богдан думал, что терпелив. Но оказалось, что терпение, хваленая выдержка по отношению к Адаше испарялись, как спирт на ветру. И когда птичка на хвосте принесла то, как в узких кругах зовет его Адам, его одного и зовет с несвойственной грубостью, у Богдана лопнуло терпение. Он купил бутылку вина, аккуратную корзинку с итальянским содержимым и поехал к тому, чьему мнению мог доверять хоть немного. Кто хоть как-то понимал Адама.       Валентин даже дома был безупречен и как всегда невозмутим. Будто знал о появлении Богдана. Он вздернул бровь, чуть изогнул губы, хмыкнул и жестом пригласил войти.       Богдан готовился, по дороге даже отрепетировал речь, но под взглядом Валентина совершенно растерялся, мямлил какую-то откровенно несвязную чушь, будто бестолковый девятнадцатилетний сопляк. И это бесило, вгоняло в краску, но мысли от переживаний только больше разбегались и совершенно не выстраивались в то, что удовлетворило бы этого притязательного омегу.       — Это все очень мило, конечно, — явно сдерживая улыбку, сказал Валентин, когда Богдан окончательно отчаялся и замолчал. — Я мог бы начать тебя успокаивать и говорить, что нужно время, но есть ли смысл?       Богдан вскинул голову, а Валентин фыркнул и чуть пожал плечами. Он чуть отпил вина и довольно прищурился.       — Два момента. Но если что, я ничего тебе не говорил. Первое — все эти Адашины… недовольства, грубости… Они ведь касаются только тебя, не так ли?       Валентин внимательно смотрел на Богдана, а тот чувствовал, как от внезапного понимания лезет довольный волчий оскал.       — Второе. Совет. При следующей встрече попробуй его игнорировать. Будь вежлив и равнодушен. Сам не подходи, а старайся избегать.       Богдану казалось очевидным, что Адам просто будет счастлив, если его оставить в покое, но послушно кивнул. Валентин кивнул в ответ, показывая, что тема закрыта, и вдруг посерьезнел:       — Что с фермами?       И Богдан принялся отчитываться. Когда они закончили, было уже поздно, стоило поблагодарить и отчалить. Но Богдан, неожиданно даже для себя, вдруг спросил:       — Почему вы такой?       Ляпнул, испугался и судорожно заметался между необходимостью извиниться и позорным желанием просто сбежать и больше никогда не попадаться Валентину на глаза. Но тот вдруг весело расхохотался, и Богдан решился:       — Извините, сам не знаю, почему сказал такое…       Валентин замахал на него руками и, пофыркивая, ответил:       — Потому что всем нужно побыть маленькими и позадавать вопросы, которые рождаются в голове вот прямо здесь и сейчас. Просто у кого-то есть для этого детство, а у кого-то это детство вероломно отбирают. Ладно, мы ведь скоро предположительно породнимся. Генетика Пары, все дела…       Валентин устроился в кресле поудобнее и поджал ноги. Он вгляделся в Богдана, словно что-то решая, а потом кивнул и совершенно спокойно произнес:       — Психологическая травма. Собственно, ничего особенного. У меня был альфа. Я очень сильно любил его, а он влез в… — Валентин замялся, — не очень хорошую компанию. Потом втянул меня. И в итоге погиб.       Богдан чуть нахмурился, не до конца понимая.       — Меня шантажировали им. Заставляли делать не самые приятные вещи. И теперь я боюсь показывать посторонним свои чувства. Пусть лучше все думают, что Бажен — это так, послушный статусный песик, чем узнают, что… — Валентин поджал губы и мотнул головой.       — А специалисты?       — А зачем? Дружок, защитные механизмы потому так и называются, что они защищают. Ломать их без необходимости не следует. А у меня необходимости нет. Бажена это не беспокоит. Он знает о моем к нему отношении, о причинах такого поведения. Он может дать мне понять, если я перехожу грань, и я остановлюсь. Это… своеобразная игра между нами.       — А остальные?       Валентин выразительно закатил глаза и недовольно посмотрел на Богдана.       — Вот мне не плевать, — фыркнул он. — Я не люблю людей, вампиров и оборотней. В массе своей. Для некоторых делаю исключение, а остальные могут катиться в старый морщинистый зад старейшинам. Мне нравится ставить на место всяких козлов, нравится самоутверждаться за их счет, — развел руками Валентин. — Вай нот?       Богдан улыбнулся, давя смех.       — Действительно. А Адам? Что с ним?       — Он боится меня. Из-за тех самых козлов. Чем ближе я, тем больше страх. А во время пикировок страх становится меньше. Уж тебе ли не знать. Еще за кого-то невинно пострадавшего от моих издевок у тебя головушка болит, милый друг?       Богдан затряс головой и фыркнул, не сдержавшись.       — Тогда топай домой и тренируй каменное выражение лица.       Богдана учили галантности, но по верхам. Его ролью всегда был «плохой полицейский». Так что он действовал совершенно инстинктивно, когда на прощание склонился к руке Валентина и поцеловал ее. Только так получилось выразить все восхищение и уважение. Валентин довольно улыбнулся и благосклонно кивнул.       Засыпал Богдан наконец-то без внутренних бурь.       Подходящий момент наступил до смешного быстро. Согласия Богдана никто не ждал, и руководство явно удивилось его готовности съездить на мелкое, камерное можно сказать, вампирское собрание. Пообщаться кое с кем, обсудить кое-что и вежливо прояснить прокурорскую позицию по кое-каким вопросам. Богдан был в курсе и даже готов, хотя всегда терпеть не мог подобные собрания. Массовые скопления вампиров неизменно скатывали настроение в минус, ибо темы на них были поверхностными, а пафоса, с которыми их обсуждали, было в избытке. Но не в этот раз. Потому что следить за сменой настроения у Адаши оказалось упоительно. Поначалу он был насторожен. Косился, подозревал и угрожающе щурился. Вот только Богдану совершенно незачем было смотреть в упор на объект наблюдения. И он мило улыбался одному из самых отвратных представителей кровососной тусовки, краем глаза отмечая, как на Адашином лице проступает недоумение.       Богдан успел обсудить все нужные вопросы и вагон совершенно ненужных. Он устал от разговоров и неудобного костюма. Не срезанная бирка на рубашке колола шею. Богдан передернул плечами, но зуд не унимался. Пришлось не слишком интеллигентно почесаться.       — Что, блохи замучили? — раздался рядом ехидный голос.       Богдан быстренько переквалифицировал широченный оскал в вежливо-отстраненную улыбку и повернулся к Адаше.       — Не привык к костюму, — честно признался он. — Прошу меня извинить, — он отсалютовал нетронутым бокалом с шампанским и удалился.       Изумление на Адашином лице стоило убитого на глупости вечера. И да, Валентин был прав — игнорирование приносило плоды. Прямо здесь и сейчас. Весь вечер Адаша почти не отходил от Богдана. Конечно, провоцировал, шипел и плевался ядом, но без какой-либо инициативы со стороны Богдана. И теперь-то отчетливо было видно, как тянет, выворачивает наизнанку, выдавая за ненависть другое. Как ребенок, честное слово. Богдан убегал, намеренно общался с другими, оставляя злющего Адашу за бортом. А тот, смешной, все старался подобраться ближе под видом игры в детектива. И когда уже Богдан уходил, решился — загородил дорогу, напустив на себя грозный вид.       — Хрен ли ты вынюхиваешь здесь? — Еще и нахохлился весь, маленький боевой воробушек!       — Дела, Адаша, — все так же честно и искренне ответил Богдан.       — Знаю я твои дела, — тут же фыркнул Адам.       Надо было сдержаться. Наверное.       — И какие же, по-твоему, у меня здесь дела? — вкрадчиво, двигаясь ближе, спросил Богдан.       Ему зверски нравилось делать так. Адаша не успевал следить за ним, и когда дистанция внезапно сокращалась, он совершенно терялся. Напускная бравада тут же слетала, он трогательно хлопал глазами и будто бы съеживался. Богдан бы принял это за страх, Богдан бы тут же отступил и больше не делал так, если бы не был волком. Если бы не был прокурором с отточенными органами чувств, которые слишком отчетливо видели за страхом совершенно другое, то, чем оно было изначально. Желание. Сквозь наведенную ненависть, шаблоны и предрассудки, которыми так старательно пичкала Адашу Московская стая. Именно в эти моменты просыпался выросший мальчик, который видел в Богдане не «безмозглую железную колотушку», а того, кому разрисовывал все тело, а потом осторожно косился в сторону туалета, одергивал рубашку, краснел и старательно не смотрел в потемневшие глаза. И сейчас этот краснеющий, отводящий взгляд мальчик отчетливо проглядывал во взрослом и независимом Адаме. Слишком отчетливо, чтобы Богдан мог продолжать игру.       — Ну так зачем я приехал, Адаша? Может, чтобы разогнать ваш приют бездельников?       Богдан протянул руку и поправил воротник Адашиной рубашки. Намеренно мазнул пальцем по открытой шее, но Адам не отстранился, только вздрогнул и опустил взгляд ниже. Богдан хищно улыбнулся и шагнул еще ближе. Неприлично близко для того, кто игнорирует.       — Или, может, чтобы передать кое-что Корсакову?       Адам сглотнул.       — Или, может быть, — Богдан делил слова паузами и на каждой склонялся к замершему Адаму, — я приехал, чтобы увидеть тебя? Решай сам, — прошептал он ему на ухо, с восторгом ощущая, как Адам крупно вздрагивает у него в руках.       И прежде, чем Адаша опомнился и как-то испортил такой замечательный момент, Богдан быстро ушел. Прекрасная точка прекрасного вечера. Богдан планировал заехать в свою квартирку, переодеться и принять душ, а потом завалиться в купе и в дороге перебирать воспоминания об этом вечере, строить новую стратегию, вынашивать планы, но, стоило вставить в замок ключ, зазвонил телефон. У них с братом были строго оговоренные дни для разговоров. Богдан их ждал и специально освобождал время. И уж точно никогда Петя не звонил посреди ночи.       — Да, — резко бросил Богдан в трубку.       Он почти сразу узнал говорившего. Петина правая рука, сильный, смелый волк, который сейчас был в таком ужасе, что чуть не стучал зубами. Через десять минут Богдан уже гнал в сторону Карелии, наскоро вызывая своих и получая разрешение на зачистку. Именно этого так боялся Богдан, когда изредка пересекался с супругом брата. Легкомысленный на грани глупости. Вот и доигрался. Слава богу, что Парой не был. Но Петька любил его, и теперь всю стаю лихорадило.       Три месяца Богдан приводил Петю в себя, муштровал его стаю, всячески развлекал Ваньку, обожаемого племянника. Ну и, конечно, методично, планомерно и показательно вырезал ту гниль и мразь, осмелившуюся причинить боль его семье.       А стоило Богдану закончить и вернуться, его тут же погнали в Москву, где какой-то мажористый хрен, напрочь слетевший с катушек, почти потерявший себя и волка, украл человеческого омегу. Конечно же, москвичи попытались прикрыть своего. Вот только омега оказался непростой, и делу дал ход аж сам глава Северной стаи.       Встреченный в суде Адаша, оттащив Богдана в какой-то закуток, шипел сквозь зубы оскорбления и всячески поносил его, ибо, по Адашиному мнению, именно в самый нужный момент Богдану припекло куда-то умотать и именно по причине его попустительства и произошло все дерьмо. Адаша чуть ли не тряс Богдана. А тот настолько сильно был рад просто видеть его, просто ощущать рядом, что даже не обижался и не оправдывался. В какой-то момент перехватил Адашины руки, вывернулся и подул Адаму в лицо. А потом клацнул зубами перед удивленной мордашкой. Чтобы, так сказать, не расслаблялся.       Конечно, его неблагоразумная, ненужная Прокурорской стае симпатия уже не могла оставаться незамеченной. Богдану намекали. Но только в мире для Богдана больше не осталось ничего дороже Адаши. Даже семья сильно сдвинулась на второй план. Петя не так уж нуждался в нем. Он бы справился и, скорее всего, сам бы перерезал всех ублюдков. Просто Богдан ускорил и облегчил все это. А Адаша нужен был Богдану и — теперь Богдан видел это совершенно отчетливо — Адаше нужен был Богдан. Так что аккуратно оброненную фразу о скорой зачистке одного из московских притончиков Богдан понял совершенно правильно. И, вопреки любой логике, открыто подошел к Адаму и столь же открыто его предупредил. Хотя мог бы прикинуться глухонемым — своих вампиров ни одна стая в обиду бы не дала, и Адашу москвичи непременно придержали бы на период карательных мер. Но Богдан устал прятаться. Устал делать вид, что он играет. Ему многое прикрутили, многое убрали, сделали из волка-защитника машину для убийств. Но тягу к Паре прокуроры убрать не смогли. Так что Богдан совершенно не интересовался, следят ли за ним, когда зажимал Адашу у подъезда. Он был слишком занят. Потому что Адаша наконец-то сдавался. Он огрызался по-прежнему, а то и сильней, но не вырывался, льнул сам и даже наконец-то осознавал это. И когда Адам уже наверняка спал в своей мягкой тепленькой пижамке, Богдан все сидел в машине под его окнами и раскладывал на составляющие сотню способов, как можно было бы пробраться внутрь. И только когда почти рассвело, когда зажужжал вибрацией телефон, Богдан оторвал взгляд от новенькой многоэтажки, мазнул пальцем по кулону, забытому Адашей в прошлой жизни, и мягко вырулил на дорогу.       — И как это понимать?       Начальство, в лице Мартина, редкостной гниды и тварины, вроде бы говорило мягко, но Богдан умел слышать, он знал, что ярость не клокочет в каждом слове исключительно колоссальным усилием воли говорившего.       — А есть варианты? — равнодушно проговорил Богдан. — Я передаю дела и ухожу.       — Кому? Этому сопляку? Который провалит простейшую операцию?       Богдан еле заметно поморщился. Егорка пусть и не был лучшим из прокуроров, но такой характеристики явно не заслуживал. Да и Богдану про ученика слышать подобное было оскорбительно.       — Бажен передал мне дела в этом же возрасте.       — Ты другой.       Богдан осклабился:       — Так это не мой косяк.       Егора взяли по протекции. Он грезил работой в прокурорских рядах. Ничего не отпугнуло. А вот способностей не хватало. Богдан был уверен, что Егор возьмет свое элементарно железной волей и неплохими мозгами, но со временем. А руководство рисковать не хотело.       — Ты. Никуда. Не уйдешь. — Слова сопровождались отстукиванием своеобразного ритма по столешнице.       Богдан снова поморщился и хмыкнул. Конечно же, в него встроили крючочки, чтобы в любой момент можно было развернуть машину для уничтожения в нужную сторону. Вот только никто не знал, что эти самые крючочки успешно повыдерганы одним ушлым вампиром, взявшим Богдана под свое крыло почти восемь лет назад.       — Я теряю концентрацию. Он моя Пара. Тягу не побороть.       — Все можно побороть.       Богдан медленно вскинул взгляд в надежде, что ослышался, что просто неправильно понял. Но Мартин смотрел вполне определенно, подкрепляя гниль в глазах гадкой ухмылкой. Чужие страдания Мартин обожал. Богдан помотал головой.       — Да-да, Богдаша. Все можно поправить. Или мягко — твоими силами и кое-какими воздействиями. Или жестко.       — Жестко?       — Ну конечно! С москвичами не так трудно договориться, как тебе кажется. Они отдадут этого твоего вампиреныша, стоит только намекнуть. Или предложить им, например, южного омежку. Там как раз один достаточно вырос.       Богдана замутило.       — А еще можно прислать твоему брату не его супруга в коробочке, а, например, сына. Ты ведь любишь племянника, правда, Богдаша? Ты сможешь увидеть, как твой род вырежут из-за слетевшего с катушек вожака? Сможешь собрать своего вампирчика из кусочков? Как долго он будет регенерировать, как думаешь? Он вспомнит тебя перед смертью? Это даже любопытно…       Не то чтобы Богдан был не в курсе прокурорских методов. Розовых очков он давно не носил. Но в своих планах он не учел одного — собственной значимости. Богдан давно воспринимал себя очередным Палачом, Мьельниром, колотушкой, которую легко заменить. Он уходил вовремя, когда пора было передавать дела. Он был расходным материалом, так что даже вообразить не мог, что его не отпустят. И теперь не знал, как дальше быть.       Дверь с грохотом распахнулась. Начальственные глаза изумленно и несколько испуганно расширились. За стеной хрипела охрана.       — Доброго утречка! — мерзопакостным голосом пропел Валентин.       — Уже день. — Зубовный скрежет был настолько отчетлив, что Богдан даже слегка заулыбался.       — Да мне насрать! У меня лично утро, и, признаться откровенно, оно не особо задалось, потому что мне пришлось тащиться в ваши ебеня.       Валентин под злое изумленное молчание величественно опустился в соседнее с Богданом кресло и недоуменно вскинул бровь:       — А разве Богдан не должен сейчас третировать и всячески истязать молодое поколение?       Богдан, искренне не понимающий, что происходит, пробурчал нечто непереводимое.       — Вот и иди. Тебя позовут, — отрывисто бросил ему Валентин.       — Позвольте… — вякнул Мартин.       — Не позволю. — И от ледяного тона Валентина даже у Богдана побежали мурашки. — Иди.       Богдан тут же вымелся за дверь. Бажен со скучающим видом развалился на диване. Ни охраны, ни секретаря не наблюдалось.       — Иди-иди, разомнись. Валя сейчас со всем разберется.       Богдан не поверил, конечно. Но в середине тренировки улыбающийся Бажен позвал его обратно.       — Срок тебе — до мая. — Мартин разве что не плевался в Богдана словами. Ручка в его пальцах печально похрустывала. — Разработаешь план по вампирским фермам и по контролю жажды.       — А в мае что?       — Будешь свободен. Но имей в виду, — прошипел Мартин, — никаких препаратов ты не получишь. Достойному прокурору — достойная пенсия, — глумливо пропел он и уставился в окно, показывая, что разговор окончен.       Богдан, не прощаясь, выскочил в приемную, но там было пусто. Он судорожно набрал Бажена, но ему спустя пару гудков ответил Валентин.       — Не твое дело, — не размениваясь на манеры, отрубил он.       — Но…       — Не лезь. Все хорошо будет. Как брат?       Богдан проглотил все имевшиеся вопросы и вздохнул:       — Нормально.       — Вот и славно. Береги себя. — И Валентин сбросил.       Богдан снова вздохнул и убрал телефон. Он совершенно не привык чувствовать себя беспомощным кутенком, которого таскают за шиворот все кому не лень. Но и жалеть себя Богдан не привык, да и времени на это не было.       Он еле успел до мая. А потом все завертелось и вылилось в то, во что вылилось. И теперь Богдан все никак не мог поверить в реальность происходящего. Солнце пригревало, Адаша шуршал в водичке, волны тихо плескались о берег. Атмосфера была такой убаюкивающей, что Богдан на секундочку прикрыл глаза…       За неимением лучшего Адаша слепил из песка и воды жидкий куличик и свалил его на живот прикорнувшего Богдана, а потом с жизнерадостным и самодовольным хохотом принялся удирать. Если в силе сравняться с Богданом было для него целью недостижимой, то в скорости Адаша даже выигрывал. Он умело носился по пляжу, пока песок не просох, а потом сам прыгнул в руки и быстренько Богдана отряхнул.       — Ну а чего ты, как старый дед, только и дрыхнешь? — возмутился он в ответ на Богданов прищур.       — Потому что я и есть дед, — показательно скорбно ответил Богдан и мягко развернулся к бунгало. — Спать хочу, — он широко зевнул и потянул Адашу за собой.       Спать Богдан не хотел, но от вида сияющих Адашиных глаз, его довольного лица и широченной улыбки отчаянно захотелось подарить-таки припрятанный новогодний подарок. Часть подарка, если быть совсем уж точным. И Богдан до сих пор не был на сто процентов уверен, что подарок стоит дарить вообще, но проконсультироваться было не с кем — Валентин был обижен и стойко его игнорировал, а Бажен мало что понимал в тонкостях Адашиного психологического состояния. Но этот подарок был единственной вещью, которую действительно хотел Адаша. Не этими милыми побрякушками, которыми принято обмениваться на Новый год, а чем-то… стоящим. Ну, заодно тем, что хоть частично, но оборвало бы Адашину связь с ссаными москвичами.       — Чего серьезный такой? Стукнуло тебя солнышко? А надо потому что шапочку надевать. В твоем-то возрасте. — Вымытый Адаша ловко ввинтился Богдану под бок.       Несмотря на привычное уже подтрунивание, он был мягким, нежным и расслабленным. Богдан обожал такое его состояние. Адаша в эти моменты становился очень ласковым и на удивление послушным. Он подстраивался под настроение Богдана, и можно было либо долго и медленно трахать его, удерживая за ноги и пресекая попытки подрочить, либо быть грубым и почти совсем не сдерживаться. Адам в ответ только кусал губы, закатывал от удовольствия глаза и давил стоны. И ни в одном варианте не пытался проявить инициативу. Хотя обычно так или иначе старался подоминировать.       Вот только сейчас Богдану не хотелось подминать его, несмотря на лукавые взгляды и приглашающую улыбку. Он глубоко вздохнул, а потом решительно посмотрел на Адама. Тот мгновенно считал настроение и тоже напружинился, стал серьезным и взрослым.       — Что случилось?       — Я… — Богдан замялся. — Я хотел поздравить тебя с Новым годом.       Адам расхохотался:       — Серьезно? В ноябре? И что там, что там? Парные кольца? Я согласен, можешь не нервничать.       — Не кольца. Пока еще слишком палевно.       — Тогда что? Веничек с совочком?       — Это еще на хрена?       — Подметать за тобой песок, конечно.       Богдан закатил глаза и слегка шлепнул шутничка по попе.       — Ну так что там? Я уже начинаю нервничать. А стресс приводит, между прочим, к раннему облысению.       — Я тебя и лысым буду любить.       — А я себя не буду. Что там у тебя?       Вместо долгих и пространных объяснений Богдан протянул коробку.       Синяя бумага и блестящие снежинки посреди тропического бунгало смотрелись невероятно чужеродно. Красно-зеленое американизированное Рождество вписалось бы куда лучше. Но Адам уже открыл коробку и вертел в руках связку ключей.       — Эм… Кемов, ты купил нам квартиру?       Богдан мог бы. Но не стал. Это было лишним для них. И он молчал, только внимательно смотрел, как медленно Адам начинает догадываться, как сменяется выражение его лица, как затапливает его невероятное, гигантское изумление. Именно то, которого Богдан так ждал.       — Да нет… — еле слышно зашептал Адам, не отрывая взгляда от ключей. — Ты не смог бы…       — Там кое-какие работы пришлось сделать, так что полностью дом будет готов только к Новому году. Я думаю, там и встретим. Ты как?       Адам молчал. Он опустил голову, теребил ключи, и Богдан совсем не видел его лица.       — Адаша?       Адам вскинул голову и зарыдал. Богдан сгреб его в объятия и принялся наглаживать по спине. И эта реакция тоже была вполне ожидаемой. Родительский дом был одним из крючков, за которые москвичи держали Адама. Потому что он не помнил места, и тем более ему никто не собирался сообщать адреса. Адаму то обещали вернуть дом, то отмахивались несуществующими уликами по давным-давно закрытому делу. А Адам, казалось, только и жил ради этого дома, потому что от родителей ему остались только куцые объяснения о смерти в результате нападения. Понятное дело, никаких подробностей ему не говорили — это могло бы повредить запечатанные воспоминания. А сейчас, когда у вампиров рвало крышу, такой вот домашний вампирчик, готовый почти на все, был очень кстати. Но только силы у Московской стаи были дутые, и маячивших за плечом у Богдана северных стай, Валентина, вампирских старейшин и собственной славы Палача оказалось достаточно, чтобы все документы были подняты, собраны и переданы в считанные недели. Но даже если бы пришлось рвать жилы и снова пачкать руки кровью, Богдан сделал бы это. Ради рыдающего на плече Адаши он бы горы свернул.       — Спасибо, — лепетал тот, — спасибо.       Богдан угукал и баюкал его в руках. Так Адаша и заснул в импровизированной колыбели. Богдан уже хотел осторожно переложить его, как зазвонил телефон. Иногда казалось, что Валентин вживил им всем какой-то жучок — никак иначе не объяснялась его способность возникать в самые знаковые моменты. Адаша зашевелился и принял звонок.       — Как дела? Богдан не лает на персонал?       — Здравствуй, дядя, — Адам мягко улыбнулся. — Богдан в порядке. Поздравил вот меня с Новым годом.       — И как? Не лаешь на персонал?       — Пока нет. По-прежнему ничего не помню.       Адаша, ясное дело, про свою амнезию знал, а вот о ее причинах и не догадывался.       — И то хорошо. Рад?       — Да. Очень, — тихо проговорил Адам.       — Ладно. Приезжайте, когда вернетесь. Разберемся с бумагами, а то эти говнари что угодно намутить могли. Надо проверить все.       — Обязательно.       — Ну все, пока. И… Старшенькому привет передавай. Я… Бажен соскучился.       Он тут же сбросил. Адам тихонько захихикал, а Богдан широко, счастливо заулыбался. После той дурацкой истории, когда Богдан попытался не принимать лекарства и чуть не сдох в избушке посреди леса, Валентин устроил ему истерику. Он орал, извергал проклятия и отчаянно лупил Богдана мокрым полотенцем. В итоге расплакался и при посильной помощи Бажена выкинул провинившегося старшего ребенка вон. Пару месяцев он вообще не упоминал о его существовании даже в разговорах с Адамом. Потом стал интересоваться делами — опять же исключительно у Адама. И теперь, кажется, лед тронулся, потому что Богдан снова переименовался в «старшенького».       — Надо будет обязательно съездить к ним после Нового года. Числа второго, да? — спросил Адам.       Богдан покивал. От радости, что прощен, он даже голосу не доверял.       — А к твоим поедем?       — Не-е-е… — протянул Богдан.       Новый супруг брата, Пара, между прочим, только родил. Богдан ненадолго заскакивал к ним по делам и позорно сбежал оттуда в тот же день. Вся стая стояла на ушах. Они бестолково суетились вокруг уставшего от такой заботы омеги, маленького Мира и жутко фонили переживаниями. Так что соваться туда снова Богдана вынудила бы только угроза жизни.       — Ну ладно, — покорно согласился Адам, пытаясь скрыть улыбку. — Но теперь, — он перекатился и улегся на Богдана, — я в неудобном положении.       — М?       — Понятия не имею, что тебе подарить.       — Приставку, — быстро выдал Богдан.       — Приставку? — протянул Адам. — Ну ладно. А ты играть-то умеешь?       Богдан улыбнулся:       — Умею.       — Странно. Я думал, твой потолок — волк, который яйца ловит. Типа игра твоей молодости…       Богдан прищурился и подмял пискнувшего Адашу под себя:       — Сейчас кто-то договорится, и я действительно поиграю в волка, ловящего яйца.       Адам весело расхохотался.       И даже в Новый год подарил приставку. Богдан осторожно развернул коробку, стоявшую под старой елкой, украшенной игрушками из Адашиного детства. Подключил, запустил гонки и протянул джойстик Адаму. И только когда тот начал откровенно лажать, оторвался от игры и наткнулся на застывший профиль. Адам медленно повернулся, сглотнул и вдруг широко улыбнулся задрожавшими губами:       — Спасибо, что дождался.