Ты плюс я

      Отправляясь на юга, Богдан побаивался, конечно. И оторванность от России беспокоила, но куда больше — собственные реакции. Сможет ли он расслабиться или будет, как полоумная собачонка, впустую брехать на шуршащие волны? Рябь на воде не начнет ли вызывать образы подкрадывающихся вампиров и, как следствие, боевую стойку? Богдан очень подозревал, что через пару дней такой паранойи Адаша психанет и побежит складывать манатки.       Но вот и ничего подобного! Долгий курс подавляющих препаратов, чтобы родная Карелия перестала быть домом, чтобы вообще напрочь убрать территориальную привязку, — и теперь пальмы, мелкий светлый песочек и непривычный океан заставляли давить широченную лыбу и глубоко, со вкусом вдыхать плотный соленый воздух. Вопреки всем законам психологии, Богдан в полной нирване валялся на шезлонге, попеременно подставляя солнцу то живот, то спину. Иногда еще бока, потому что Адаша шипел и глумил его за неравномерную обжарку. Богдан плавал и нырял до последней молекулы кислорода в легких, наблюдая за подводной жизнью. И ни разу не дернулся от стороннего движения или звука. Просто впервые в жизни полноценно отдыхал, удивляясь тому, как оно, оказывается, хорошо бывает.       Единственной причиной, по которой он еще не заснул в своем шезлонге, а прищурившись вглядывался в прибрежную полосу, был Адаша, который, задрав попу к небу, ковырялся на мелководье. И не надо было даже напрягать извилины, чтобы понять, что он ищет там очередную холодную и склизкую бедолагу, чтобы потом швырнуть ее на разнеженного и пригретого Богдана. Еще пару дней назад Богдан был молод и наивен, а теперь точно знал, что, пока Адаша не угомонится на глубине или соседнем шезлонге, расслабляться никак нельзя.       Но Богдан был до щенячьего восторга рад, что в чопорном Адаше наконец-то просыпается его внутренний эмоциональный ребенок, которого он теперь так редко выпускал. А ведь Богдан очень хорошо помнил, когда Адам был насквозь пропитан вот этой вот непосредственностью, восторженностью и хлещущей через край доброй эмоциональностью.       Сам он тогда ненавидел вампиров. Был тем, кого из него так старались слепить. Впитывал прокурорские идеалы, присваивал безоценочно, не рассуждая. Искренне гордился «черепами врагов» и вилял хвостом в ответ на благосклонные взгляды руководства. Богдан был молод, силен, бесстрашен и просто обязан стать идеальным прокурором — безжалостным палачом с совестью в самом зародыше, а лучше вообще без нее. Он и стал бы, если бы не Бажен. Прокурорская громада, атлант, держащий на себе волчье возмездие, чьим преемником должен был стать Богдан. Бажен был строгим, молчаливым и никогда не указывал Богдану, как думать. За умонастроения подрастающего поколения отвечали другие волки. Но только один раз он подошел к Богдану после тренировки и попросил:       — Посиди с племянником, пожалуйста.       — Что? — медленно, в полном ахуе переспросил Богдан.       — Валин брат с мужем сейчас в отъезде, за их сыном надо присмотреть.       Валей был Валентин — Баженова Пара. Редчайшей, неземной красоты вампир, и брат его тоже, разумеется, был вампиром.       — Ты мне предлагаешь побыть нянькой для мелкого вампиреныша, что ли? — все еще до конца не веря, спросил Богдан. Ну, потому что о его антивампирских настроениях не знали разве что слепоглухонемые.       Бажен еле заметно поморщился от «мелкого вампиреныша», но от идеи не отказался:       — Мне уехать надо — ну, ты в курсе. А Валю срочно в Москву вызвали. А Адашу одного не оставить.       Адашу действительно одного оставлять было нельзя. Его родители попали под программу защиты свидетелей, а следовательно, и Адаша оказался под ударом. Оборотней, посвященных, да еще и способных защитить, было немного, и Богдан был из них самым младшим. Понятно, почему его решили припахать. И все же Богдан насупился и уже собрался решительно отказать, как Бажен продолжил:       — Валя именно тебя просил посидеть.       Богдан очень надеялся, что не слишком взбледнул и изменился в лице. К красоте Вали был приложен омерзительный характер и жуткая, подавляющая решительно всех аура. Богдан боялся, наверное, его одного в целом свете. Так что он предпринял последнюю попытку, уже понимая, что свой законный выходной проведет нянчась с вампирским отпрыском:       — Ну, если других кандидатов нет…       — Нет, — тут же отрапортовал Бажен и с довольным видом поколотил кислого Богдана по плечу: — Я тебя вечерком отвезу.       И ведь отвез! Делано незаметно скалился всю дорогу, домомучитель, и явно наслаждался Богдановыми страданиями.       Подъезд панельной пятиэтажки был темным и мерзко вонял кошатиной. Они быстро пробежали до пятого этажа и остановились у покоцанной, обитой бордовым дерматином двери. Бажен выдавил кнопкой звонка заковыристую мелодию и принялся ждать, нервно постукивая ботинком.       — Одного его оставили на три часа. Не надо было, — пояснил он Богдану.       И в тот самый момент, когда напряжение Бажена переполнило и расчертило профиль готовностью вынести дверь, та открылась и на пороге предстал Адам. Он широко улыбнулся, взвизгнул от радости и прыгнул Бажену на руки, тут же крепко стискивая за шею.       — Боялся? — спросил Бажен.       Но Адам расхохотался теми самыми серебряными колокольчиками:       — Ну вот еще! С чего бы?       — А чего не открывал? — недовольно проворчал Бажен, входя с повисшим коало-вампиром в небольшую прихожую.       — Так я окна затыкал, — прощебетал Адам, спрыгнул на пол и гордо выставил зажатую в руке отвертку. — Сто щелей, и из всех дует.       И тут он заметил Богдана. Уставился на него огромными лучистыми глазищами и вопросительно склонил голову.       — Это Богдан. Мне по делам уехать надо. Он за тобой приглядит, — буркнул Бажен, разуваясь.       — Он должен там стоять или может войти?       — Должен войти. Не знаю, чего он там тупит.       Адам засверкал глазами еще ярче — Богдан как будто прикипел к ним, к его глазищам, — расплылся в широченной улыбке и сказал:       — Не бойся, я не кусаюсь. А ты? — И зазвенел опять этими своими колокольчиками, радуясь видовой шутеечке.       Богдан хмыкнул и вошел.       — А я вот кусаюсь, — честно предупредил он.       Адам еще сильнее расхохотался, замахал руками и убежал на кухню. Он оказался очень приятным парнишкой, веселым и общительным. Что удивительно — совсем без подросткового снобизма, замешанного на комплексах и скудности ума. Богдану он нравился. Особенно удивительно было, что сколько Богдан ни искал, он не мог найти привычной вампирской игры. Психологических манипуляций, которыми вампиры развлекались просто так, не от какой-то нужды. Только с прокурорами не складывалось — не было у них слабых мест, за которые можно было уцепиться когтистыми пальчиками.       И вдруг Адаша. Богдан таких наивных и не встречал никогда. Доверчивый просто без края, так сразу раскрывшийся перед незнакомцем.       — Ты совсем не боишься? — спросил он — не мог не спросить, — стоило Бажену уехать, бросив предостерегающий взгляд.       — Чего? — изумился Адам.       — Меня.       — А зачем мне тебя бояться? — все так же совершенно искренне не понимал Адам.       — Ну, я незнакомый тебе оборотень, все дела…       Но Адам широко улыбнулся и покачал головой:       — Не-а!       — И все?       — А что еще-то?       Богдан рассмеялся и заинтересованно посмотрел на него:       — А вдруг кусаюсь все-таки?       — Нет, — уверенно проговорил Адам, уже без доли улыбки.       — Откуда такая уверенность?       — Ну, во-первых, тебя Бажен привел. А он разбирается, кто хороший, а кто не очень. А во-вторых…       — А во-вторых?       — Я тоже немного разбираюсь в других людях. — Он как-то посмурнел, и Богдан неожиданно вспомнил, почему Адам заперт в этой квартире и нуждается в няньке с боевыми навыками.       — И где же ты встречал плохих людей?       Богдан отчего-то думал о вампирах, от которых, собственно, и сбегала Адашина семья.       — Мы ездили в Москву. Те оборотни… — Он насупился и задумался, подбирая слова. — Они не очень хорошие.       — Почему?       — У них взгляд плохой.       Богдан аж зубами скрипнул. Про московские нравы он знал, и какими глазами могли смотреть на кукольного вампирчика, он тоже мог представить. Сколько ему, кстати? Шестнадцать-то хоть есть?       — Ладно, — встрепенулся Адам и улыбнулся, как будто и не было предыдущего разговора. — Как насчет фильм какой-нибудь посмотреть?       Богдану редко удавалось найти время на такие простые радости. Лучшим развлечением был долгий сон на кровати, так что он был согласен на что угодно. И в итоге до полного отключения от реальности увлекся приключениями мужика в железном костюме.       — Круто, — искренне признал он, когда побежали титры.       Адам довольно нахохлился и заулыбался.       Пора было укладываться спать, потому что время, режим и бла-бла-бла, но Адам, словно прочитав мысли, встрепенулся и предложил:       — Как насчет приставки?       Про приставки Богдан, конечно, слышал, но кровавого месива ему и в жизни хватало, так что играть он ни разу не пробовал, о чем резковато сообщил Адаму. Ждал глума, пусть легкого, но Адаша просиял и засуетился:       — Серьезно ни разу не играл? Круто! Я смогу тебя учить! И хоть выиграю наконец-то, а то дядя играть не соглашается, а Бажен меня просто размазывает.       Он поколдовал с настройками, протянул Богдану джойстик и принялся восторженно объяснять принципы игры. Оказалось нетрудно и очень увлекательно. Наверное, прав был Бажен, именовавший их молодежью: детство из прокуроров пусть и вытравляли всеми средствами, но окончательно вытравить так и не смогли. И теперь Богдан с жаром орудовал джойстиком, переживал победы и поражения и шутливо переругивался с Адамом.       Следующим вечером Богдан уходил с уверенностью, что не все вампиры — твари, требующие зачистки. И оказывается, среди них есть и такие, как Адам. А через неделю морщил нос исключительно показательно, когда Бажен снова попросил посидеть с Адамом. Даже согласился почти сразу. И через полгода, если бы кто спросил, кто его лучший друг, Богдан с уверенностью назвал бы имя Адама. Они очень сдружились, созванивались и списывались, проводили вместе почти каждые выходные, потому что родителей Адаши то и дело гоняли то в Москву, то в Питер, а Бажен с Валентином перманентно были заняты. Богдан впервые в жизни не задумывался, а просто наслаждался общением с первым другом, делился немногими жизненными воспоминаниями, которыми можно было поделиться с юным вампиром, не видевшим в жизни ничего, кроме любящих его людей. Он научился жарить попкорн и проигрывать в приставку. Знал все места, где продавали грим, потому что Адаша собирался стать тату-мастером и «набивал руку» на Богдане. Богдан даже распечатал ему целую папку рисунков-образцов. И поэтому, когда его просто поставили перед фактом, что Адам с семьей переезжает на другой конец России, у него будто оборвалось все.       В их последний совместный выходной разговор не клеился, улыбка у Адаши была вымученная, губы то и дело начинали трястись, но он держался. Выискивал темы, которые раньше всплывали сами собой, без малейшего напряжения, и безуспешно пытался шутить. И только у двери, провожая Богдана, не сдержался, горько всхлипнул и стиснул того в объятии. А потом отстранился, нахмурился и сурово потребовал:       — Дождись меня, понял? Чтобы даже не думал подставиться под какую-нибудь фигню.       Богдан тихо рассмеялся и закивал, обещая. Он тогда еще верил, что скоро они встретятся, даже представить не мог, что никаких известий, не то что связи, не будет три месяца, а после он встретит в коридоре Бажена, без глаза, разом сдавшего, выжженного изнутри. Богдан кинулся к нему, схватил за плечи, заглядывая в лицо.       — Живой, — прохрипел Бажен. — Родители только… — Он поморщился и махнул рукой.       У Богдана в голове роился сонм вопросов. Нужно было узнать, в каком состоянии Адам, потому что размытое «живой» очень часто, по опыту Богдана, разом сменялось на «мертвый». Нередко за несколько часов. Где Адам? Когда его можно будет увидеть? И куча других, более или менее значимых.       Но Богдан не то что понимал — он хорошо чувствовал Бажена и сейчас знал, что ответов не получит. Поэтому он прокрался следом за Баженом и принялся подслушивать его разговор со Степаном Андреевичем, старым приятелем, занимавшимся оценкой молодняка.       Уже потом Богдан понял, что ему дали услышать все это, что Бажен прекрасно знал о стоящем за дверью сопляке, которому он не мог, не умел объяснить все это лично. А тогда Богдан дергался и боялся не столько наказания в случае разоблачения, сколько того, что может чего-то не узнать.       Старшие долго молча выпивали, а потом Бажен хрипло проговорил:       — Моя вина.       — Кто? — сухо спросил Степан Андреевич.       — Шелупонь. Просто заряженная идеей. С ручными псами. Но натравил их сам знаешь кто.       — А Адам?       — Я еле успел. Завалил того уебка, который за ним бежал, в последний момент.       — И?       — Его в Москву отправили. С психотравмой, — словно выплюнул Бажен.       — Бля-а-адь, — сквозь зубы протянул Степан Андреевич. — И?       — Ну, они давно хотели ручного вампирчика. А тут такая цель благая. Они ему мозги подчистили, Степ. Последние два года — на хер. Меня не помнит. Вальку — будто только по звонкам. А ты знаешь, как он звонил, когда там все в порядке было.       — Так и…       — Они не просто подчистили. Он боится нас. Любое воспоминание, любой человек, связанный с этими двумя годами, вызывает у него страхи. Что-то в меньшей степени, что-то в большей. — Бажен замолчал ненадолго, а потом выдавил из себя, как будто выстонал: — Вальку опасается, а меня боится до истерики. Степ, я ж его как родного, а он кричит от одного моего вида…       — Ладно, стерпится. И не таких вытаскивали.       Богдан не мог слушать дальше. Основное он узнал уже. В голове звенело, кружилась голова, рот наполнился горечью, и Богдан, сдерживая спазмы, еле успел добежать до туалета. Как будто кто-то наживую вскрывал грудную клетку, рвал там что-то, кромсал. Богдан блевал и все стискивал ее, впустую ожидая, что это хоть чем-то поможет.       Он очнулся на полу туалета следующим утром. Вышколенный организм не требовал будильника. На бортике ванны сидел Бажен.       — Я не оставлю его, — прохрипел Богдан.       — Знаю.       — Он мне не друг. — Странно, но то, что его Парой оказался вампир-альфа, Богдана совершенно не смущало. И наверное, так и должно быть.       — Знаю. Вопрос сейчас не в том, что ты чувствуешь, а в том, что должен сделать.       — Я знаю, что должен сделать, — зло прошипел Богдан.       — Нет, не знаешь. Ты серьезно думаешь, что тебя кто-то пустит к Московской стае? Что ты, сопляк, хоть что-то сможешь им сделать? А если даже доберешься до Адама, то что? Он видит меня и просто орет. Затыкает уши, иногда валится на пол и орет от страха. С чего ты взял, что на тебя будет какая-то другая реакция? Ему отсекли все привязанности, отняли семью и дом. Он боится всего и жмется к москвичам, потому что они, добрые альфы и омеги, приняли его и обогрели, и даже мысли не допускает, что они-то падлы не меньшие, чем те, кто убил его родителей. Как думаешь, он обрадуется тому, кто попытается навредить его новой семье? А теперь помножь это на ненависть к тебе просто потому, что ты часть ненужного москвичам прошлого.       — Что мне делать? — процедил Богдан.       — Ждать. Время для Адама — лучшее лекарство. Мы с Валей поспособствуем. Но для этого тоже нужно время.       — Сколько?       — Лет десять.       — Сколько?! — Богдана снова замутило, хотя в желудке было пусто.       — Я называю тебе максимальный срок. Скорее всего, понадобится меньше. Но пять лет — точно.       — Что мне делать без него пять лет? Я не смогу…       — Сможешь, — жестко припечатал Бажен. — И десять сможешь. У тебя, в конце концов, куча дел.       — Каких еще, на хрен, дел?! — взвыл Богдан.       — Сделать мир безопасным для Адама. И для таких, как Адам. Я ухожу. Не сразу, — остановил Бажен вскинувшегося Богдана, — но свой максимум я выполнил. Теперь твоя очередь. И я надеюсь, что хотя бы теперь ты поймешь, что Палач — это не тот, кто выполняет прокурорские приказания, а тот, кто хоть как-то пытается остановить беспредел. Действуй, сынок.       Если чему и учили прокуроров, то это действовать. Богдан лучше, чем кто-либо, умел стискивать зубы и отбрасывать все, кроме цели. Не имели значения ни внешние обстоятельства, ни любая боль. Он просто шел вперед. Сметал несогласных, выискивал тварей разного рода. Он не боялся ни бога, ни черта. От него пасло кровью, болью и страхом, и скоро к Богдану мог спокойно приближаться только Бажен.       Но Богдану и не нужен был никто. Единственный значимый вампир не знал о его существовании и улыбался исключительно с фото и видео, благо было их хоть отбавляй, ибо Московская стая эксплуатировала Адама нещадно. Выросшего, возмужавшего, совершенно невероятного Адама.       Иногда, когда болеть в груди начинало особенно нестерпимо, Богдан доставал папку с Адашиными эскизами и шел в тату-салон. Это странным образом помогало.       А спустя шесть лет в один из вечеров позвонил Бажен.       — Через месяц в Москве очередной бестолковый слет стай. Прокурорам велено быть.       — Я в курсе, — разгребая фотографии одного из вампирских поселений, пробурчал Богдан.       — Съезди.       Богдан вскинулся и тупо уставился в стену. В Москве открыто он не был очень давно — мешало некое очевидное обстоятельство.       — Пора, — подтвердил Бажен. — Только не питай особых надежд.       Действительно, к Бажену Адам так и не начал испытывать теплых чувств. Терпел, был вежлив — но и только.       Богдан готовился к самому худшему, так что смог пережить ужас в округлившихся Адашиных глазах и поспешное бегство. Как от чумного. Даже в лице не поменялся. Вот только наблюдение за Адамом издалека, со стороны, заставило задуматься, а нужны ли Адаму, а не ему, Богдану, эти возможные, в высшей степени гипотетические отношения. Богдан, устроившись в нише балкона, стискивая кулаки, смотрел на то, как Адам умело флиртует с омегами, улыбается совершенно искренне, и в глазах его типично альфья нега, без малейшего страха. И Богдан вдруг понял, что Адаша может получить вполне себе успешное и счастливое будущее — со славным, несомненно любящим его омегой, стабильной работой и кучкой милых деток. У них будет большая светлая квартира без всяких кредитов, тосты по утрам и абсолютная идиллия. И всему этому Богдан, изодранный и побитый бесплодный волк, альфа, не может противопоставить ничего, кроме собачьей преданности. Но для этого сгодится обычный карманный той-терьер. Может, и к лучшему была вся эта чистка памяти?       Смотреть на Адашу не было сил. Богдан отмахнулся от Бажена и свалил. Несмотря на все аутотренинги, на душе было премерзко, вот только прокурорского Палача вырубить алкоголем или наркотой было невозможно, так что пришлось Богдану переодеваться в привычную одежду и строить из себя Капитана Америку, наматывая километры. Но стоило завалиться домой и принять душ, в дверь настойчиво затрезвонили. За ней стояли Бажен и источающий недовольство Валентин. Последний царственным жестом отодвинул ошалевшего и чуток напуганного Богдана и прошествовал в квартиру.       — Ну и клоповник, — презрительно морщась, обвел он взглядом комнату, — москвичи совсем охренели — еще бы в коробке из-под холодильника поселили.       Валентин устроился в единственном кресле и недовольно поджал губы.       — Да мне нормально, — непонятно зачем начал оправдываться Богдан.       — Нет, не нормально, — отбрил Валентин и зло на него уставился.       Причин его недовольства Богдан не понимал, но от этого взгляда кровь стыла в жилах. В голове судорожно крутились мысли, чем Богдан мог провиниться, но из реальных была только одна: Валентин узнал про то, что Адам — Пара, и этим недоволен. На Бажена рассчитывать не приходилось — как бы хорошо он ни относился к Богдану, но примет сторону Валентина. Тишина стояла гробовая. И Богдан решил сыграть дурачка.       — Чем обязан? — вежливо, совершенно непривычно испуганно спросил он.       — А действительно, — зло зашипел Валентин, и Богдан отступил чуток, — зачем бы это я притащился в эту глушь на ночь глядя, после этого убогого сборища дармоедов и придурков? Может быть, затем, чтобы спросить, какого хрена я шесть лет назад отдал тебе своего ребенка, шесть сраных лет вкалывал, чтобы он не прибил тебя при первом же взгляде, а теперь должен наблюдать, как ты сбегаешь, поджав хвост при первой же неудаче?       До последних слов Богдану было очень страшно, а потом он настолько удивился, что не смог удержать лицо. Видимо, настолько явно, что Валентин сразу перестал шипеть и вгляделся ему в глаза внимательнее. А потом моментом оказался рядом и резко спросил:       — Почему сбежал?       — А зачем я ему? — искренне спросил Богдан. — Что я ему могу дать? А так у Адаши будет нормальная семья…       И как-то замутило, тошно стало. Богдан поморщился, махнул рукой и плюхнулся на диван.       — А я тебе говорил, — тихо заметил Бажен, подпирающий косяк.       — Ой, да помолчи уже. Тут и без твоих дельных высказываний полно идиотизма, — фыркнул Валентин и снова уселся в облюбованное кресло. — И что же, по твоему мнению, нормальная семья?       Богдан хмыкнул и объяснил прописные истины:       — Омега, дети, стабильность, работа…       — А-а-а, — многозначительно и едко протянул Валентин. — Вот я всегда говорил, что прокуроры — это дуболомы, у которых от развитой цивилизации — костюмы, да и те для прикрытия. Ни ума, ни фантазии.       — Ну, Валь, уж фантазии у нас достаточно…       — Вот щас как сделаю больно! Ладно, — выдохнул Валентин и перевел внимательный, уже не такой злой взгляд на Богдана. — Давай поэтапно будем разбираться. Омега? Серьезно? Все Адашины отношения — одна сплошная бутафория. Ему уже достаточно лет. К этому возрасту за плечами у любого нормального альфы, которому нужна «нормальная семья», имеются попытки выстроить серьезные отношения. А Адаша все глазки строит. Из симпатий, которые вообще стоило бы принимать во внимание, у него только одна… — Он чуть склонил голову и вопросительно посмотрел на Богдана, ожидая продолжения.       — Тимофей Антипов, — покорно выцедил Богдан. — Кстати, весьма похожий на прехорошенького омежку.       — Да ну? — делано изумленно вопросил Валентин. — Даже мне, не имеющему внутреннего волка, очевидно, что Тимофей — мощнейший альфа и скрыть его сущность не может даже кукольная мордашка. И именно сущность притягивает моего племянника. Про что ты там еще говорил? Стабильность и работа? Ты шутишь, что ли? Стабильное выжимание из Адама всех соков? Ты про это хотел сказать? Чтобы эти московские уебки вытрясли из него все, а потом вышвырнули в никуда, как они это всегда делают? Они лишили Адашу семьи, дома, сделали из него марионетку, а теперь затыкают им все дыры. Это счастье, по-твоему?       Но у Богдана был железобетонный аргумент:       — Дети.       — Дети, — медленно повторил Валентин, остывая.       Он задумался, опустил голову и тут же у его ног оказался Бажен. Бережно ухватил за тонкие бледные пальцы, чуть сжал и улыбнулся, заглядывая в глаза. И на долю секунды Богдан смог увидеть, что скрывается за этими едкими фразами, на которые Бажен, кажется, даже внимания не обращает. Богдан бы тоже не обращал, будь он на его месте.       — Я тебе сейчас одну вещь скажу, — с тихой, отжитой печалью начал Валентин. — Мы вымираем. Вампиры больше не нужны матушке-природе. Разве ты не видишь? Сколько среди нас бесплодных, сколько тех, кто не может выносить. Нам недоступно человеческое ЭКО и суррогатное отцовство. Но страшно не это. Уж тебе ли не знать? Все эти фермы, нападения… Вампиры деградируют. Мы не можем контролировать инстинкты. И таких, бесконтрольных, все больше. Стоит ли рисковать, чтобы потом видеть своего ребенка в сводках, чтобы прятать его по подвалам и с ужасом ждать Прокурорский отряд?       — Но ведь есть и нормальные…       — Есть. Но для этого нужен сильный отец. А Адаша всегда был мягким, а сейчас еще и поломанный весь… Да и потом, свои дети не отсюда, — Валентин ткнул в пах, — а отсюда, — он похлопал по груди. — Сыном может быть и племянник, и воспитанник.       Бажен повернулся к Богдану, подмигнул и добавил:       — Тут еще один плюс имеется. Если ребенок умничка, то ты им гордишься и все дела, а если косячит — то ты вроде и ни при чем, это все родительское плохое.       — Вот идиот, — закатил глаза Валентин.       Богдан тихо рассмеялся, качая головой. Как-то подотпустило. Ему о многом надо было подумать, но в голове уже не било набатом, что он зря трется рядом с Адашей. Где-то на задворках царапалась мысль о том, что все не просто так, что он действительно нужен этому настрадавшемуся вампиренку.       — Связь не возникает просто так, — уже серьезно сказал Бажен. — Твоя Пара может не любить в ответ, может не принимать твои чувства, но она совершенно определенно нуждается в тебе.       Бажен тяжело смотрел, будто ждал от Богдана, что тот все осознал, что отбросил мысли о лучшем для Адама, но…       — Не спеши, — удивительно мягко проговорил Валентин и поднялся. — Нам пора, — бросил он Бажену. — Мальчику о многом надо подумать.       Богдан усмехнулся — давненько его не воспринимали как мальчика. Он проводил гостей и рухнул на диван.