***
Жизнь путников вернулась в привычное русло. Репетиции в филармонии, концерты у музыкантов, работа с детьми в детском доме. Патрисия сумела приковать внимание Валки, привязать её. Нет, воспитательница любила всех своих детей, но Патрисия вызывала особые родные чувства. Валка занималась с ней больше остальных, сама не знала почему. Патрисия подозревала, что причина в медальоне, но после, узнав Валку лучше, поняла, что цели Хеддок чисты. Правда появилась новая мысль, что именно медальон и притянул Валку к ней, но девочка отмахнулась от этой мысли. Не хватало ещё, чтобы он взял контроль над её жизнью. По крайней мере, осознавать этого она не хотела. Время потекло размеренно, не быстро, но и не медленно. Странная поездка начала забываться, всё путешествие стало размываться, становясь воспоминаниями. Последним явным воспоминанием остался шрам на груди Иккинга, оставленный медведем, но и он вскоре стал привычен, и перестал вызывать видения. Единственной, кто помнил всё до мелочей была Астрид. Фиолетовоглазая намерено гнала от себя эти мысли, но к её величайшему сожалению те вновь и вновь возвращались во снах, а мысль «скоро будут все ответы» вставала перед взором, будоража сознание. К величайшему удивлению, Астрид обнаружила, что барьер стал толще, крепче. Она уже не могла разбить его одной мыслью, а боль, появляющаяся при попытке его пересечь стала более явной. Кто-то закрыл её прошлое, укрепил барьер, и девушка даже догадывалась кто. С одной стороны ей стало легче, исчез соблазн сломать барьер, а значит час Х был отложен на неопределённое время, с другой, мысль о том, что она потеряла контроль над ситуацией слегка пугала. Всё, что осталось, доверится словам Амманы, и просто надеяться на скорое разрешение всех вопросов, конец поисков. Поэтому Астрид постаралась отогнать все мысли прочь, и заняться повседневными делами. Например поступление в авиаучилище. Девушка знала: она пилот. И она наверняка могла бы восстановить свои права, и поступить куда-нибудь, начать зарабатывать. Это была бы неплохая помощь Иккингу. Осталось лишь выбрать училище, и пройти курс. Раз уж приходится ждать, можно и поискать нужную информацию.***
— Мам? — тихо спросила Астрид, смотря на хмурое небо. Лесничая оторвалась от капкана, оборачиваясь на зов дочери. — Кто ты? — Милая, мы с тобой много раз обсуждали это, — ответила Аммана, тыкая палкой в спусковой механизм. Железные зубья ударили по палке, дробя её в щепки. — Сволочи, — ругнулась Хофферсон, поднимая капкан. — Нет, я не прошу тебя говорить откуда ты, или что-то другое. Я просто хочу понять, кто ты, — жалобно сказала девушка, смотря на мать. Аммана тяжело вздохнула, оборачиваясь к дочери. После легонько улыбнулась. — Это так важно? — спросила она. Астрид кивнула. — Я дух. Не сказать что леса, но дух. Это всё, что я могу тебе сказать. — Друид? — уточнила девушка. Аммана чуть сморщилась, но всё же кивнула. — Ладно… спасибо… — Пожалуйста. Идём, впереди много работы, — и Хофферсон направилась вглубь леса. Астрид долго думала, что же происходит вокруг неё? Её мать оказалась непонятно чем, какой-то иной силой, недоступный людям, оттого слегка пугающей. Но Аммана старалась как могла показать, что к дочери её отношение искренне, а помыслы чисты. Тем не менее, Астрид стала подмечать странные моменты в их жизни. К примеру, она никогда не видела мать спящей. Ела и пила Аммана так же крайне мало, при этом была очень сильной и выносливой. Порой девушке казалось, что мама просто не может устать. Единственный момент упадка был после сражения с Ульваром, но и он вроде как не просто человек был. Девушка не знала, что ей делать. Довериться матери, и ждать ответов? Если это так, то когда эти ответы придут? Аммана старше чем кажется, это Астрид поняла, когда мама сказала, что участвовала в Первой Мировой. Что если для неё «скоро» — для Астрид никогда? Девушка была в крайней степени замешательства, всё больше и больше пытаясь узнать хотя бы частичку правды. Ведь она поняла, что не знает абсолютно ничего. Но увы, всему своё время, и Аммана не позволяла Астрид узнать больше дозволенного. Поэтому Хофферсон младшая смирилась, лишь изредка возвращаясь к вялым попыткам что-нибудь выспросить. Сама Аммана слышала всё, и тихонько смеялась над дочерью, над Адели, над всеми участниками этой пьесы. Финал куда ближе, чем они все думают. И Аммана уже была готова к нему.