Лоно Мадонны, или Полтора года в Тоскане

      Пролог       Небо Тосканы. Конец июля. Ночное южное небо, усеянное огромными, словно драгоценные камни в короне российского императора, лениво мигающими на тёмно-синем бархате звёздами. Рай художников и поэтов, благодатная итальянская земля!       Владимир Корф нынче возвращался домой поздно, огромная круглая южная луна уже позолотила неширокую мощёную дорогу к вилле, на которой они с Анной жили второй год. На виноградниках со дня на день начнётся сбор ранних сортов. Сегодня с управляющим Паоло Рамони, не по-итальянски степенным синьором, чья лошадка трусила немногим позади горячего вороного Диабло барона, успели объехать четыре участка, остались всего два. Возможно, завтра успеется домой засветло. Вот и служебные постройки имения выплыли из ночной мглы. Кинул поводья заспанному конюху, выскочившему с безбожно чадящим фонарём при стуке копыт хозяйской лошади, достал из седельной сумки бережно завёрнутую в холщовую тряпицу первую созревшую гроздь, найденную на самом дальнем склоне снизу крайней лозы, укрытой от лишних ветров соседством с апельсиновым деревом. Кивнул Паоло на прощание и направился к дому.       Проходя мимо колодца, вырытого прямо у бокового входа в виллу, Владимир задержался – непреодолимо захотелось холодной воды. Ледяной, до ломоты в зубах, какая была лишь в России зимой, когда Варвара только вернулась с мороза с двумя вёдрами на коромысле. Ловко повертел колесо, достав свежей водицы, которая жарким итальянским летом даже в самом глубоком колодце не бывала холоднее ступенек парадной лестницы петербургского особняка на Фонтанке, на которых сиживал по ночам в детстве, бывало, улизнув от мсье, в ожидании родителей с бала. Пусть дневная жара и спа́ла с закатом, но еле-еле прохладная вода не принесла ни свежести, ни удовольствия. Остатками собственноручно добытой влаги Владимир ополоснул налитую солнечно-янтарным соком гроздь и вошёл в прохладу виллы.       Жена уже спала. Она лежала на просторном супружеском ложе спиной к нему, голенькая, сбив простыни в изножье, в свете полной луны соблазнительная попка так и манила прикоснуться, огладить. Присев на край постели, мужчина любовался расцвеченной золотом лучами ночного светила атласной кожей, сдержанным сиянием рассыпанных по подушке волос, тёмная полоска вогнутости позвоночника вызвала в кончиках пальцев жаркий зуд от желания прикоснуться, а хрупкость и изящество тонких щиколоток наполнила рот, будто слюной, непреодолимой потребностью поцеловать, лизнуть, ощутить позабытую с утра их беззащитность в своих властных ладонях. Припомнив, как страстно началось сегодня их утро, Владимир едва не застонал от мгновенно накрывшего желания. Положил на подушку ещё влажную гроздь, быстро скинул одежду и мысленно поблагодарил Паоло, предложившего смыть усталость в речушке, что протекала в четверти часа пути от дома. Он не привык прикасаться к любимой, не приведя себя в порядок – если бы не та речка, пришлось бы идти в купальню. Потревоженная смелыми ласками женщина чувственно потянулась, запустила пальцы в тёмные волосы целующего сзади шейку мужа.       - Вернулся… – сонный голосок сладкой музыкой прокатился по нервам, отозвался внизу живота приятным напряжением.       - Любимая, я так соскучился.       Впрочем, подтверждение его слов уже красноречиво упиралось в низ Аниной спины, ровно туда, где сходились две упругие половинки, от одного вида которых у любимого всегда начинали хищно блестеть глаза и руки сами непроизвольно тянулись ласкать, гладить, властно проникать бесстыжими пальцами ниже, дальше, туда, где горячие влажные складки женской плоти уже ожидали их власти и нежности. Не обманув ожиданий своей обожаемой девочки, Владимир потёрся возбуждённым жезлом об манящую попку, чуть отодвинул плавным жестом округлое бедро. Ножка послушно скользнула по постели согнутым коленом, открывая мужу доступ в горячее лоно, уже жаждущее своего желанного гостя. Но Владимир рассудил иначе. Резко сев, он потянул лёгкое тело жены на себя, призывая встать на колени, наклонившись вперёд. Анна блаженно застонала в предвкушении, она безошибочно угадала желания супруга: в этой позе он бывал особенно неистов, предпочитая быстрые, резкие движения, сотрясающие всё тело, сводящие с ума силой страсти. Когда исторгнув громкий, тягучий, ничем не сдерживаемый крик, она уткнулась без сил лицом в подушку, Владимир не дал ей долгой паузы. Вот муж уже переворачивает, тянется за янтарной гроздью, играет с невероятно чувствительными сосками жены, проводя по ним нижней виноградинкой.       - Виноград? Уже? – только и хватает сил выдохнуть Анне.       Кивнув с лёгкой улыбкой, муж отрывает от грозди пару ягод, протягивает к распахнутому ротику, но не кладёт, дразня, обводя вокруг губ, целует легонько. Зажимает одну виноградину зубами и в поцелуе кормит любимую жидкой сладостью, раздавив дар итальянского солнца языком прямо во рту жены. Повторив угощение несколько раз, проводит тёплой гроздью ниже, под налитой, высокой грудью, спускаясь к твёрдости пока ещё совсем немного выступающего животика, округляющегося с каждым днём. Следом за ласкающими ягодами перемещаются и жадные, страстные губы.       - Любимая, ты угостишь меня виноградным десертом?       - Конечно, любимый… – Анна в трепетном ожидании прикрывает глаза, расслабляясь, и раскрывается перед мужем полностью, широко разводя колени.       Ещё не остывшее от вихря страсти лоно слегка подрагивает под ласковыми мужскими пальцами. Гроздь уложена возле самых женских ягодиц. Откусывая по одной ягодке, Владимир греет их теплом своего рта, а затем осторожно, предварительно целуя вход, проталкивает языком в сладкую пещерку возлюбленной, заполняя её тёплым лакомством, заставляя истекать любовными соками ещё сильней, ещё обильней. Когда Анна почувствует внутри напряжение наполненностью овальными плодами, она положит ножки на плечи мужа и станет кормить его приготовленным десертом. Лёгкое движение бёдер, умелое сокращение мышц – и очередная виноградинка окажется во рту ожидающего угощения супруга. Сладчайшая солнечная ягодка, приправленная соусом женского вожделения – самый желанный десерт супругов Корф поры созревания винограда на личных владениях. Едва покончив со столь пикантной трапезой, два перевозбуждённых тела рвутся друг к другу, желая как можно скорее потушить в страстных объятиях умело разожжённый огонь. Взлетев к небесам в процессе приготовления экзотического десерта не менее четырёх раз, Анна алчет простого удовлетворения плоти, без изысков, без премудростей – быстро, жадно, грубо! Владимир чувствует потребности любимой, читая их во взгляде, в нетерпеливо изогнутой шее, в обнявших его бёдра ножках, в неистовом дрожании тонких рук на плечах. И он даёт жене то, что ей сейчас необходимо, просто и без затей накрывая собою, врываясь всей мощью своего желания, и любит, любит, любит не сдерживаясь, почти зверски, но это приводит их обоих к пику практически одновременно, спустя всего несколько минут. Укладывает её, не находящую сил пошевелиться, усталую на бок, чувствуя ее спинку и попку животом.       - Любимая, bella mia… – шепчет на ушко. – Твоя кожа стала ещё более золотистой. Опять была в Лоне Мадонны?       - Да, милый. Ты сердишься?       - Нет, конечно нет. Мне нравится, что ты становишься похожей на золотую статуэтку. Но это же может быть вредно для ребёнка.       - Что ты, совсем напротив! Доктор Массимо сказал, что час-другой солнечных ванн только на пользу будущим матерям.       - Он точно это сказал? – хитро прищурившись, переспросил Владимир.       - Ты мне не веришь? – встрепенулась Анна, с тревогой заглядывая в глаза мужу. – Ты думаешь, я посмела бы тебе лгать, тем более в том, что касается ребёнка?       Глядя на расстроенное личико жены, барон мысленно обругал себя за неудачную шутку, целуя её в висок.       - Прости, родная. Я не хотел тебя обидеть. Просто я за вас очень волнуюсь – и за тебя, и за ребёнка. Ведь путь неблизкий. А вдруг с тобой что-нибудь случится по дороге или прямо там, в бухте?       Анна прижалась к мужу, стремясь стать как можно ближе, превратиться в единое целое. Она понимала опасения Владимира…       * * *       1.       Анна впала в горячку, когда срок беременности не достиг и семи месяцев.       Именно этого и опасался доктор Штерн с самого первого визита, как только был вызван к молодой баронессе спустя неполных три месяца после венчания. Качая головой, доктор осмотрел юную даму. Нельзя было со всей определённостью заявлять, что у барона Владимира Ивановича Корфа не будет законных наследников вовсе, покуда он состоит в браке с Анной Петровной. Но дитя, зачатое супругами вскоре после свадьбы, не увидит свет – опытный доктор понял это с первого взгляда. Мало того, что будущая мать была хрупкого телосложения, бледна, тонка почти до прозрачности. Штерн видел Анну на её свадьбе, и это была совсем другая женщина. Как и обычно, сдержанна и приветлива, на свадебном балу она неярко светилась изнутри тихим счастьем, возможно, как и у прочих новобрачных, чуть приправленным боязнью брачной ночи. Совсем другое дело её сестра, вышедшая замуж теперь же: судя по слухам, тихо, но неумолимо бродившим по уезду, Елизавете Петровне бояться было уже нечего. Видно оттого являла она собою контраст с недавно обретённой сестрицей: беззаботно счастливая, беспрестанно смеющаяся Лиза не отрывала сияющих глаз от мужа. Анна же скромно держала прекрасные очи долу, будто боялась спугнуть своё хрупкое счастье. Словно чувствовала…       Анна Корф стремительно худела вместо того, чтобы начать прибавлять в весе, хотя казалось бы – далее уже некуда. Кожа, до того ровного тёплого оттенка топлёного молока, покрылась сплошной сеточкой голубых и фиолетовых жилок, проступивших изнутри, тяжёлые тени залегли под глазами, прежде прекрасные розовые губки подёрнулись серостью.       - Владимир Иванович, Вы бываете теперь близки с женою? – прямо спросил доктор.       - Нет, – ничуть не удивил вопрос барона. – С тех пор, как я пригласил Вас к Анне Петровне впервые, ей не делалось лучше.       Доктор одобрительно кивнул. На момент нынешнего визита четвёртый месяц он наблюдал баронессу в тягости, срок прошёл половину и состояние её становилось всё отчаяннее. Казалось, дитя начало пить жизненные соки своей матери с самого момента зачатия. Он видел подобные случаи в своей практике. Исход мог быть двояким: либо случался выкидыш, либо мать умирала вместе с плодом, так и не сумев родить, пусть и ранее положенного срока. Штерну оставалось лишь молиться и ждать, надеясь только на чудо.       На исходе седьмого месяца доктор был вызван в поместье Корфов ранним утром. «Началось. Господи, спаси и сохрани! Помоги нам!» Перекрестился, собрал инструменты и поспешил усесться в присланную за ним повозку. При подъезде к владениям барона возница вдруг резко затормозил.       - Сдурела ты, что ли, ведьма?!       - Дело у меня к твоему седоку.       Штерн узнал голос Сычихи. Не успел выйти из повозки, как она сама подошла вплотную, обожгла угольками чёрных глаз:       - Знаю, к ним торопишься. Долго не задержу. Вот, возьми.       Вложив в протянутую ладонь маленький пузырёк, Сычиха кивнула, не отрывая взгляда от встревоженных глаз доктора:       - Себя не вини. Не на тебе грех тот будет. А ей, – указала глазами куда-то за кромку леса, – и в далёкой обители не уйти от возмездия. На ней грех, ей и отмаливать. А себя не вини, – повторила местная ведьма дворянских кровей, покачав головой, – не жилец он был сразу. Да ты знаешь.       И быстро развернувшись, скрылась в придорожном молодом ельнике.       Одного лишь взгляда на пациентку доктору было достаточно, чтобы понять: если сейчас же не вызвать выкидыш, он потеряет и мать, и ребёнка. С грустным вздохом взглянув на маленькую иконку Спасителя над домашней лампадкой в углу комнаты, Штерн откупорил ведьмин флакон, осторожно понюхал. Всё верно: горец, первоцвет, жеруха, ещё что-то, не поддающееся определению на запах. Знает толк в травах Сычиха, спору нет. И ведь не только в местных. Где только берёт?       Но времени на рассуждения уже не оставалось. Развёл содержимое флакона в кружке чистой воды, дал Анне. Всё, теперь только ждать. Сколько? Судя по хрупкости баронессы, не слишком долго. К полудню силы природы, поддержанные травами и знаниями местной колдуньи, исторгли из чрева измученной порчей женщины нежизнеспособный плод.       Прописав покой, лёгкую диету и обильное питьё знаменитого Варвариного взвара из шиповника, доктор Штерн выехал из поместья в сторону церкви. Там столкнулся он вновь с выходящей из храма Сычихой.       - Помогло снадобье, знаю. А ты совестью не терзайся, не твоё это. Хоть в храм лишний раз никому не зазорно пойти, а ты всё же в этом грехе не кайся. Нет его на тебе.       Не успел ошарашенный доктор и слова в ответ вымолвить, как ведьма пропала, будто сквозь землю.       Силы возвращались к Анне на удивление быстро. Спустя неделю уже не было никаких признаков того, что женщина всего несколько дней назад была на волосок от гибели. Муж узнавал и не узнавал прежнюю свою Аню. Она стала ещё прекраснее, чем была, вот только единственное, что к ней не вернулось – желание жить. Она равнодушно приняла новость о возвращении Репниных из долгого, длиною почти в год свадебного путешествия по Италии, вместе с родителями и Натали. Теперь молодые Репнины приглашали Корфов в гости, в Петербург.       - Поедем, Анечка? Соскучилась по Лизе?       - Не хочется, Володя. Я лучше дома останусь.       - Аня, так нельзя. Ты изводишь себя, мучишь. Ежедневно ходишь на кладбище, потом в церковь, потом помогать в лечебницу к Штерну. Я дома тебя почти не вижу. Ты стала забывать, что ты моя жена, Анна. И это мне совсем не по нраву.       Баронесса поняла слова мужа по-своему:       - Прости, пожалуйста. Я забыла тебе сказать – сегодня с утра, покуда ты с управляющим на плотину ездил, был доктор Штерн. Он остался доволен осмотром и сказал, что я могу вернуться в нашу спальню. Не подумай, прошу тебя, что я пыталась скрыть это. Я действительно собиралась лечь с тобою сегодня же, я не стала бы…       - О чём ты, Аня! – возмущённо прервал её муж, присаживаясь рядом и заглядывая в лицо вопрошающим взором: – Неужели ты думаешь, что для меня важно лишь скорее вновь обладать тобою! Ты считаешь, что в нашем браке меня более ничего не интересует?       Устало опустив глаза, юная женщина вздохнула.       - Чего же ещё нужно?       Погладив жену по прохладной щеке, барон ласково коснулся губами тонких пальчиков.       - Нужно, чтобы ты хотела жить. Снова жить, Анечка. Я тоже скорблю по нашему сыну, но я-то знаю, что мне есть ради чего жить дальше.       - И ради чего? – в голосе жены не было ни малейшего интереса.       - Ради тебя. Ради себя. Ради нашей любви. И наших будущих детей. Ведь доктор ничего не говорил о том, что нам запрещено иметь детей, не так ли?       Против воли у Владимира вышло это слишком соблазняющим тоном, и он осёкся под равнодушно уставившимися прямо ему в лицо холодными очами.       - Я же сказала, Володя, с сегодняшней ночи мы снова можем зачать дитя. Роду Корфов нужен наследник, и ты заботишься об этом. Я понимаю.       - Да ничего ты не понимаешь! – взревел барон так, что Анна вздрогнула всем телом. – Прости, прости меня! Я не хотел тебя пугать. Но я не могу, когда ты такая… Чужая, холодная… Совсем не моя, такая далёкая, – покачав головой, Владимир заглянул в глаза жены, в которых, наконец, отразились какие-то чувства. Пусть хоть и испуг, но для первого раза ему и того было довольно. Его Аня не разучилась испытывать нормальных человеческих эмоций – а остальное он сам себе мысленно поклялся исправить. Он обязательно придумает, как растопить лёд в душе любимой женщины!       Спустя некоторое время дела заставили Владимира отправиться в уезд. Возвращался из поездки на закате, поёживаясь от последнего в эту весну морозца. Пустив коня неторопливым шагом, едва пересёк границу своих владений, он с тоской размышлял о том, как вернуть жене радость жизни.       - Всё думаешь, – внезапно раздалось чуть не над самым ухом, и Корф по военной привычке стремительно потянулся к седельной сумке за оружием.       - Тётушка! Разве можно так подкрадываться!       - Подкрадываться, – ухмыльнулась Сычиха. – Я уже полверсты за тобой наблюдаю. Опять думаешь об Анне вместо того, чтобы действовать? Снова ждёшь, пока не потеряешь? Мало тебе было ребёнка?       - Так из-за ребёнка она теперь и живёт, будто кукла заводная.       - Вот и увози её скорее от мёртвого младенца! Он ведь прóклятый, так сильно прóклятый, что даже могила его забирает её жизнь.       - Кем проклятый, тётушка? – устало вздохнул племянник.       - А разве это важно? – покачала Сычиха головою. – Кто проклял, тот своё получит. Ты о себе думай, не о других. Увози её отсюда, Володя!       - Хорошо, – не стал спорить со спятившей родственницей Корф.       Вдруг он припомнил об одном известии в письме друга и, обрадовавшись пришедшему внезапно воспоминанию, пустил коня в галоп. Дома отыскал три послания, что получил за неполный год от Мишеля из Италии. Вот, так и есть, нашлось в последнем: «…Несколько дней отец изводит всех дурным настроением. Сосед решил продать всю собственность в Тоскане и уехать во Францию. Граф Маддини владеет виллой в двух милях от отцовской, несколькими виноградниками, плантацией оливковых деревьев и апельсиновым садом, винодельней и ещё чем-то крайне полезным, но дело не в том. Батюшка окончательно лишается превосходного партнёра по шахматным баталиям, вот в чём источник испорченного настроения Александра Михайловича. Вчера с утра он довёл до слёз Лизу, пришлось серьёзно просить его быть деликатнее. Maman обиделась за то, что я смею делать батюшке внушения…» Что же, барон, возможно, это тот самый шанс, который судьба даёт вам, чтобы изменить всё. Шанс?       Анну он нашёл в оранжерее. Она сидела, сложив руки на коленях, глядя на цветущую орхидею фаленопсис, но вряд ли замечала стайку белых лёгких цветущих бабочек на тонких стеблях.       - Дорогая, будь готова завтра ехать в городской особняк. Возможно, ненадолго, всего на несколько дней, если сама не захочешь остаться в столице дольше. Но мне непременно нужно срочно встретиться с Мишелем, поэтому выезжаем завтра.       - Хорошо, как пожелаешь, – ответила жена, не отрывая взгляда от трепещущих лепестков.       Послав лакея с запиской к Репниным сразу по приезду в городской особняк, Владимир получил приглашение на семейный ужин нынче же. Сие обстоятельство Анна восприняла столь же прохладно, как и любое другое с момента преждевременных родов. Не смогла её порадовать и встреча с Лизой и Натали. На ужине баронесса держала себя вежливо, но безучастно. Владимир же смог найти удачный момент, чтобы заговорить со старшим князем о вилле его соседа. Оказалось, что к моменту отъезда Репниных из Тосканы покупатель ещё не сыскался. Более того, у Александра Михайловича с графом Маддини был общий поверенный во Флоренции. Пообещав написать ему об интересе барона к приобретению собственности синьора Маддини завтра же, князь не смог, к своему великому огорчению, назвать даже примерную сумму, которую граф желает выручить за имение. Тем не менее, поблагодарив радушного хозяина за участие, каковое он любезно согласился проявить в столь хлопотном деле, барон с супругой отбыл домой, весьма довольный вечером. Анна же не чувствовала ничего, кроме крайней усталости.       К концу зимы многомесячная переписка с флорентийским поверенным, в которую вступил Владимир при активном содействии Репнина-старшего, окончилась достигнутыми договорённостями: Корфы приезжают в Тоскану, осматривают собственность на месте и, если не находят причин для отказа, покупают имение за оговорённую сумму. Если же по каким-то причинам сделка не состоится, они остаются на вилле до осени, чтобы совершить обратное морское путешествие в Крым к началу русской зимы. Ещё через три недели Владимир и Анна отправились в долгое путешествие к Чёрному морю, откуда должны были добраться до Ливорно с двумя пересадками: в Афинах и Неаполе. Продолжение следует...