Лоно Мадонны, или Полтора года в Тоскане

      2.       Увидав в конце долгого пути белоснежную двухэтажную виллу, утопающую в зелени, Анна испытала почти детский восторг. Наконец-то! Путешествие было, бесспорно, самым необычайным приключением в её жизни, тем более что раньше она никуда не уезжала далее Петербурга, но баронесса искренне радовалась, что они достигли, наконец, его цели. Последний день поездки показался ей самым длинным, только с вечерними сумерками карета путешественников пересекла ворота обширного парка, разбитого вокруг сказочно-белого крошечного дворца.       Поначалу она почти не испытывала интереса к пейзажам, мелькавшим за окном кареты, выехавшей из Двугорского, но по мере отдаления от родных мест, где осталось всё, что было дорогого в её жизни, Анна понемногу забывала и свою тоску, и боль, словно бы заново учась видеть мир вокруг. Барон внимательно наблюдал за женою день за днём. Любимая не жаловалась ни на отсутствие остановок от рассвета до заката, ибо Владимир предлагал утолять голод холодными закусками прямо в карете, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от мест, хранивших для них с супругой столь много печальных воспоминаний, ни на скромность комнат на постоялых дворах, где им приходилось устраиваться на ночлег. Но с каждым днём, с каждой верстою, отделявшей её от могильного камня, под которым упокоился несчастный их младенец, на лице жены проявлялись всё чаще и всё ярче разнообразные чувства. Вот в глазах Анны мелькнуло удовольствие при виде чудного изгиба полноводной реки с белокаменным храмом на высоком берегу, а назавтра на прекрасном лице отразилось недовольство отвратительным ужином, поданным на постоялом дворе. Жена равнодушно переносила все дорожные неудобства, односложно отвечая на его вопросы, но уже не была совершенно безучастной к происходящему вокруг.       Первую за много недель улыбку у Анны вызвало море. Прохладные тёмные волны, накатывающие на каменистый берег, и огромное красное солнце, раскалённым шаром, уставшим сиять за долгий день, опускающееся в блестящую пучину – зрелище и вправду было завораживающим. При виде исполненного восторга лица жены барон вознёс мысленную молитву с благодарностью Небесам. Анна оживала!       На следующий день, когда Владимир вернулся с пристани, решив вопрос их отплытия в Афины, что должно состояться через одиннадцать дней, Анна впервые за всё время путешествия обратилась к мужу с просьбой:       - Отведи меня на прогулку к морю, пожалуйста.       Готовый достать для любимой хоть луну с неба, барон с радостью согласился.       Дни до отплытия промелькнули спокойной чередою, не принесшей ничего нового. Супруги гуляли, отдыхали от многодневного сидения в экипаже, вместе дышали морским воздухом. Других желаний жена более не высказывала. Но Владимир не отчаивался, уповая на время, своё терпение и любовь, да на Божью помощь.       Морское путешествие оказалось не столь приятным, как ожидал барон – у Анны дважды открывалась морская болезнь. Потому он ничуть не менее супруги был рад оказаться, наконец, в конечной точке их длительного вояжа.       У входа в виллу их ожидали, судя по полученным с последним письмом от флорентийского поверенного пояснениям, супруги Рамони, Паоло и Лукреция. Высокий, сухопарый итальянец около сорока лет от роду служил долгие годы у прежнего хозяина имения управляющим и надеялся сохранить своё место при новом владельце, так же как и его жена, статная дородная брюнетка лет тридцати с весёлыми глазами и чрезвычайно подвижным лицом, исполняющая обязанности экономки.       - Добро пожаловать, синьоры, – с улыбкой присела женщина в вежливом поклоне. – Я Лукреция, это мой муж Паоло. К вашим услугам.       Неторопливым движением Паоло снял потрёпанную, сильно выгоревшую на южном солнце шляпу и скупо поклонился одной лишь головой, снова водрузив на макушку головной убор.       - Мы взяли смелость пригласить из деревни двух горничных, которые обычно прислуживали синьору графу, когда он жил на вилле, – быстро щебетала Лукреция, Корфы едва успевали понимать не столь привычный для себя, как французский, итальянский язык. – Разумеется, вы можете поменять всю прислугу, если пожелаете, – несколько робко улыбнулась экономка снова.       Горничные, о которых зашла речь, подошли ближе по её знаку. Анна тут же поймала откровенные взгляды, которыми окинули красавца-барона две обладательницы аппетитных форм, что претендовали на право появляться в её будущем доме каждый день. Со стыдом подумав, какие ещё услуги, помимо уборки, оказывали бабёнки в самом соку с похотливыми глазищами холостяку графу, Анна вдруг замерла. Её посетила мысль, после которой она с ужасом перевела взгляд на мужа. Напряжённо сглотнув, слегка побледневший Владимир резко отвернулся от представленных его взору в глубоких вырезах расшитых рубах прелестей и обратился к супругам Рамони:       - Насчёт горничных решит синьора Анна, я в это вмешиваться не буду. Вас же мне представили как отличных работников, синьоры, поэтому я, если в ближайшее время не найду опровержений данным рекомендациям, намерен предложить вам остаться работать на прежних местах с тем же жалованьем, какое платил предыдущий владелец имения.       - Благодарю, синьор, – флегматично приподнял управляющий шляпу ещё раз и прикрикнул на горничных: – Чего уставились, марш разбирать вещи господ!       Синхронно качнув бёдрами, служанки отправились к багажу. Анна, почувствовав руку мужа, что положил её ладонь себе на сгиб локтя с намерением сопроводить внутрь дома, слегка вздрогнула. Последние две минуты она лихорадочно вспоминала, когда они с Владимиром были последний раз близки как муж и жена. Выходило, что ещё в Двугорском! У неё всё закружилось перед глазами: муж молодой, сильный, здоровый, привлекательный мужчина, вокруг столько женщин, готовых абсолютно на всё ради внимания такого обаятельного господина, а она… А что она? Пока она перебирала на все лады внутри себя своё горе, её брак, наверное, уже потерпел полный крах! Ведь за всё это время Владимир ни разу… Боже мой, дома он хоть и довольно редко и весьма деликатно, явно каждый раз готовый смириться с отказом, но стремился к близости с женой. Но с тех пор, как они покинули поместье в Двугорском… Ни на секунду не допустив мысли, что за всё это длительное время Владимир ни разу не испытывал плотского влечения, Анна похолодела: с кем же тогда, как, где, когда?       - Анечка, тебе дурно? – услышала она, будто сквозь сон, заботливый голос мужа.       Они стояли в просторной спальне с огромной кроватью под высоким балдахином, убранным белым шёлком. Нижняя спинка кровати обращала на себя внимание странной формой: по сути её не было совсем, лишь два резных столбика по краям как продолжение ножек, и изогнутая коромыслом полированная перекладина, с каждого края на треть покрытая той же резьбой и идеально гладкая на подъёме в центре. Баронесса не заметила, как муж провёл её на второй этаж. Взглянув на него с отчаянием, столь ясно написанным на её несчастном лице, что Владимир внутренне подобрался, готовый и к обмороку, и к бурным слезам, она еле слышно прошептала:       - Прости меня…       - Что случилось, любимая? – не на шутку встревожился Корф, легко касаясь пальцами резко побледневших щёк. – Тебе здесь совершенно не понравилось? Это не страшно, мы можем и не покупать имение! Просто уедем осенью назад. Не волнуйся, Анечка.       - Прости меня, я во всём виновата! – Анна с громким плачем кинулась на грудь мужу, обхватила руками его торс, вжалась что есть мочи. – Прости, я дурная, я очень плохая жена, я так виновата перед тобой!       - Анечка, милая, да что произошло? – удивлённый силой истерики жены, барон обнял вздрагивающие от рыданий плечи, мудро решив просто переждать всплеск эмоций и дать любимой выплакаться.       - Я не думала о тебе, я оставила тебя, прости! Я всё понимаю, я сама виновата, я обещаю, что больше никогда, никогда! Я всегда буду, буду ласковой, клянусь!       С трудом отодрав от себя пальцы намертво вцепившейся в него жены, Владимир усадил её на край обширного ложа.       - Прости, но я не понял ни слова из того, что ты сейчас сказала. Успокойся, вытри слёзки. Вот так. Что случилось, Анечка?       Она опустила голову. Женщине было непереносимо стыдно. Из-за её пренебрежения, из-за её неосмотрительного упущения, невозможности совладать с собственными слабостями её мужу пришлось стать клятвопреступником. Ведь в церкви они клялись друг другу в верности. Анна всегда знала, как много для Владимира значило данное слово. А теперь, из-за неё, упивавшейся своим горем так длительно и глубоко, что ничего не ощущала вокруг себя столь долго…       Целуя кончики похолодевших пальцев, барон терпеливо ждал, когда супруга успокоится и соберётся с мыслями.       - Скажи, я ещё могу быть желанной тебе? – с трудом заставив себя поднять бледное лицо, тихо спросила Анна.       Неожиданный вопрос прозвучал для Владимира громом среди ясного неба.       - А ты ещё хочешь быть для меня желанной? – грустно произнёс барон, не слишком надеясь, что ответ будет ему приятен.       - Прости меня, прости, умоляю. Я совсем забыла о тебе. О том, что ты мужчина, что ты мой супруг. Смерть ребёнка слишком поглотила меня. Если ты ещё не разочаровался во мне окончательно, я обещаю – всё изменится. Я клянусь больше не забывать, что тебе требуется моё… внимание, – слегка покраснела Анна.       - Внимание, – разочарованно вздохнул барон. – Нет, дорогая, мне нужно не внимание.       Баронессу изнутри словно ожгло кипятком. Она прикрыла глаза, бессильно прощаясь с надеждой. Её брак разрушен. Владимир более не желает быть её супругом, предпочтя вернуться к холостяцким привычкам в поисках разнообразных удовольствий в объятиях множества дам, усугубляя глубину своего невольного греха. Ей же останется отныне ожидать нечастых визитов барона в свою холодную постель лишь ради продолжения рода Корфов да молиться о спасении их грешных душ.       - Мне нужна только твоя любовь. Не исполнение долга, когда муж чувствует себя более насильником, нежели супругом. Не удовлетворение возникшей время от времени животной похоти друг к другу. Не преодоление неприятия объятий постылого мужа во имя произведения на свет наследника. Я ни минуты в своей жизни не желал, чтобы мой брак с любимой женщиной превратился во всё это. Только любовь – вот что мне необходимо. А если в тебе более не осталось любви ко мне, то… – Владимир покачал головой. – К исполнению долга принуждать любимую женщину? Да лучше застрелиться! Самоубийство – не столь тяжкий грех, как по мне, чем… такое.       Подняв на жену усталые глаза, Владимир увидел сияющий счастьем взор его прежней Анны.       - Тебе нужна моя любовь? Ещё нужна? Я успела?       - Нужна. Нужна больше жизни!       Презрев все условности и внутренние барьеры, взращенные безупречным воспитанием, Анна сама впилась в губы мужа неистовым поцелуем, немедленно почувствовав властные объятия родных рук. С трудом оторвавшись лишь тогда, когда сердце зашлось от недостатка воздуха и в глазах потемнело, она жарко зашептала в лицо любимого:       - Никогда, никогда в жизни я больше не позволю ни одной женщине дарить тебе ласки! Клянусь, тебе больше не потребуется искать внимания других! У тебя есть я, и я научусь дарить тебе любые удовольствия! Тебе не придётся больше преступать клятвы, данные Господу, клянусь! А то, что было, я отмолю, обещаю! Бог милостив, он услышит меня, я верю!       Внезапно Владимир сильно тряхнул жену за плечи, заставив умолкнуть.       - О чём ты говоришь, Аня?! Я не преступил своей клятвы ни разу!       - Но… – жена растерянно хлопала глазками в непонимании. – Ты же… Мы ведь… только в Двугорском, – удалось, наконец, произнести ей хоть что-то вразумительное.       - Да, последний раз мы были близки с тобою ещё в поместье. И чёрт меня возьми, если это не мучит меня хуже геенны огненной, но осквернять свой брак всяким…       Тут баронесс с удивлением узнала, что серьёзные мужчины, боевые офицеры, прошедшие Кавказ, иногда бывающие и весьма циничными, умеют совершенно по-юношески краснеть.       Очаровательно заалев в унисон с мужем, Анна всё же решилась спросить:       - И ты сдерживался всё это время?       - А у меня были иные варианты? – сердито буркнул муж, резко поднимаясь с постели.       - Владимир, ты куда?       - Думаю, мне нужно проследить, как распорядились багажом.       - А кто же поможет мне снять платье? – внезапно осипшим голосом пробормотала смущающаяся до отчаяния баронесса, вставая следом.       - Полагаю, мне следует позвать для этой цели горничную? – поинтересовался в ответ муж, не оборачиваясь.       - А если я попрошу помочь мне… тебя. Ты ведь не откажешь? – от волнения сбивалось дыхание, что придавало грудному тону Анны более шёлковый, возбуждающий мужской слух оттенок.       Медленно повернувшись, Владимир жадным, вопрошающим взглядом впился в лицо жены. Она, слегка опустив взгляд, сдавленно вздохнула и призывно взмахнула ресницами, маня чарующей улыбкой, увлекая, соблазняя, сводя с ума самой возможностью допустить хоть на миг, что вот сейчас..!!!       Оказавшись в самом эпицентре вихря губ, рук, страстного шёпота, сводящего с ума запаха возбуждённого мужского тела, Анна полностью потеряла ориентацию в пространстве. Где она, что с нею, стоит ли ещё посреди спальни или увлечена страстным ураганом по имени Владимир на просторное ложе? Кажется, где-то послышался треск разрываемой ткани. Или только показалось? Её платье, рубашка мужа? Разве это важно… Владимир был одновременно всюду – ароматом своего одеколона, смешанным с флюидами мужского вожделения, сладким шёпотом, бархатом сводящего с ума голоса, руками, губами, бёдрами, одновременно ласкающими, сминающими, овладевающими ею сразу со всех сторон. Она вибрировала всем телом, слепая и глухая, не воспринимающая ничего из окружающего мира, не относящегося к ним с Владимиром. Чувствовала под щекой холод шёлка, спереди – горячее, но невероятно приятно растекающееся по бёдрам покалывание от мелких, подрагивающих касаний, сзади – мощные, сотрясающие толчки, дарящие странное, извращённое удовольствие через боль. Она была влажна, возбуждена как никогда в жизни до этого, но ей было больно – за столь долгое время воздержания тело отвыкло от огромной плоти супруга. Анна упивалась этой болью, испытывая почти жертвенное, мазохистское наслаждение от разрывающего огня нарастающей внутри агонии, такой яркой, каковой она не подозревала до сих пор в плотском соединении мужчины и женщины. Она давно уже стонала, громко, порою переходя на откровенный крик – от боли, от наслаждения, от раскалывающего на части всё тело чувства переполненности непереносимо громадным мужским органом Владимира. Ей казалось, что таким большим он никогда не входил в неё. Анна отчётливо ощущала крупную головку, чувствовала, как она, словно гигантский поршень, вдалбливается в её глубину, каждым толчком прокатывая по чувствительным стенкам новую порцию страданий, смешанных с восторгом. Владимир проникал всё глубже и глубже, прогибая жену под собою, пока не достиг её донышка, зачастившие удары о которое разорвали на миллионы болезненно-сияющих искр её тело и повергли в пучину бессознательной темноты.       - Анечка… Аня, очнись… Аня, приди в себя, умоляю! – взволнованный голос мужа медленно, как сквозь вязкую, прозрачную жидкость, окружавшую неторопливо выплывающую из сладостного обморока женщину, доходил до её сознания, но сил открыть глаза ещё не было. – Господи, что я сделал с тобой?!       Разлепить губы она смогла, хотя и с трудом:       - Сделал… счастливой… – блаженный вздох подтвердил её слова.       Владимир ещё что-то говорил, целовал, ласкал, шептал множество нежных слов. Анна ничего не запомнила. Она пребывала в объятиях любимого с ощущением полного счастья и покоя. И более ей отныне ничего не было нужно.