***
В пятнадцать ноль-ноль, когда все утренние мертвецы уже отправились на тот свет, а до последнего часа вечерних ещё оставалось время, Дрого подошёл к уютному домику на окраине Лондона. Тёмно-бордовый кирпич, чёрная черепица, увитая плющом, — дому явно не меньше десяти лет. Дрого прошёл по выложенной плоскими камнями дорожке прямо к двери и потянулся к ручке. У него не было ключа, но разве он нужен смерти? Дрого спокойно прошёл сквозь дверь. Узкий коридорчик, на вешалке всего по паре: женская и мужская шляпа, женское и мужское пальто. Под вешалкой — женские и мужские туфли. Не иначе он попал в любовное гнёздышко. Не беспокоясь, что грязь с ботинок может оставить следы на ковре, Дрого прошёл дальше по коридору и оказался в гостиной. Ничего интересного. Дальше кухня, потом уборная, лестница на второй этаж. Первая же дверь — спальня. Широкая кровать, летящие шторы, молочного цвета пуф в паре с туалетным столиком, шкаф. Ничего интересного. Следующая дверь заперта, Дрого просочился внутрь — пусто, даже обоев нет. Дальше — что-то среднее между библиотекой и кабинетом. В этой комнате светло, хотя все стены, кроме той, где окно, заставлены высокими книжными стеллажами, как в публичной библиотеке. Окружённый ими, в центре — письменный стол и кресло. Дрого осмотрел полки: кое-где, помимо книг, стояли разнообразные статуэтки и — даже подумать страшно — человеческая челюсть, на вид вполне настоящая. Правда, когда Дрого всё же коснулся её, стало понятно, что это не более чем умелый муляж, но неприятное впечатление, произведённое домом, всё равно не сгладилось. — Такое ощущение, что здесь лет сто уже никто не живёт, — сказал Дрого, ни к кому не обращаясь. Привычка говорить с самим собой — давнишняя, и избавиться от неё ой как нелегко. Среди книг выделялась одна, правда, чем — сказать было нельзя. Дрого ухватился за корешок и потянул на себя, приложив немало усилий: книги стояли так плотно, что нужную зажало со всех сторон. Наконец книга оказалась у него в руках. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вовсе не книга, а альбом с фотографиями. Странными фотографиями. Люди на них двигались. На одной из самых первых фотографий он увидел Гермиону Грейнджер. Наверное, прошло много лет, но она несильно изменилась и осталась узнаваемой. Рядом с ней то и дело появлялись двое мальчишек: в очках и до безобразия рыжий. Отчего-то оба сразу пришлись Дрого не по душе. По мере того как он перелистывал страницы, они взрослели, и в конце его ждал разворот, на котором куча подростков лет пятнадцати-шестнадцати стояла на фоне средневекового замка. Кто-то приветливо махал в камеру, кто-то сохранял спокойное выражение на лице. Все они были в странных чёрных халатах с цветным подкладом: красным, синим, жёлтым, зелёным. Внизу стояла подпись: «Хогвартс. 1996 год». Дрого с безразличной жадностью вглядывался в лица, а потом вдруг, одним движением оторвав приклеенную к странице фотографию и едва её не испортив, торопливо зашагал в коридор. Там было темно, но Дрого только смотрел на давно перегоревшую лампочку, и свет, полившийся от неё, постепенно нарастал. Зеркало, как и всё в этом доме, пришедшем в запустение, давно не видело людей, и сквозь слой пыли даже силуэт был не различим. Дрого провёл краем плаща по стеклу — оно тут же отразило его встревоженное лицо. Поднял перед собой фотографию, чтобы можно было попеременно глядеть то на неё, то в зеркало. Из правого угла фотографии на него недовольно зыркали его собственные глаза. Здесь ему не больше пятнадцати, и он тоже в чёрном балахоне с зелёным подкладом. — Хогвартс, — как лихорадочный, произнёс Дрого, надеясь и в то же время страшась, что в голове что-нибудь всплывёт. Повторил: — Хогвартс. Ничего. Просто набор звуков. Дрого снова стал разглядывать лица, все сплошь незнакомые, кроме одного. С фотографии на него, хохоча, глядела Гермиона Грейнджер, махала ему рукой и, вообще, вела себя приветливей его собственного изображения. Всё это похоже на школу, но в какой школе надо учиться, чтобы так одеваться? Одно было ясно: вот откуда он знает Гермиону Грейнджер. Вместе учились, значит. Дрого всё же не стал класть фотографию назад в альбом, а небрежно согнул пополам и убрал в карман плаща. У него ещё есть время подумать.***
Вечером пришло письмо от Рона, но Гермиона отложила его в сторону — не в том настроении, чтобы читать, как проходят переговоры с испанцами. Развалившись в кресле, она всё глядела прямо перед собой, молчала, будто не было на свете слов, способных выразить всё её смятение, весь сумбур, рождавшийся в голове. Начнём по пунктам. Пункт Эй. Сорвалась встреча с мистером Макензи, так что денег фонду ждать не приходится. Пункт Би. Её едва не убили. Пункт Си. Каким-то образом она выжила. Пункт Ди. На самом деле, «каким-то образом» значит, что её спас человек-невидимка. Пункт И. Она знала этого человека-невидимку. Пункт Эф. При этом она не могла вспомнить, кто он. Она невзначай повернула голову и разом замерла: у окна зависла чёрная птица. Она глядела на Гермиону агатовым глазом-бусиной совсем по-человечески, так, что даже не по себе стало. Не отрывая от птицы взгляда, Гермиона поднялась и медленно подошла к окну. Птица тут же упорхнула, но внизу, под окнами, Гермиона заметила его. Его — того самого человека. Он, задрав голову, сосредоточился на доме, будто пытался разглядеть что-то в окнах. Или кого-то. На секунду Гермионе показалось, что он поймал её взгляд: лицо его ничего не выражало, но будто дрогнуло. Человек тут же зашагал по направлению от дома. На голове у него была старомодная шляпа.***
Список в этот день казался неоправданно длинным — взбрело же этой куче белгравцев умереть именно сегодня! — и Дрого с трудом дождался момента, когда можно было сесть на траву перед озером и просто подумать. Пока он был один, в голову взбрело ещё раз взглянуть на ту фотографию. Она изрядно помялась, и многих человечков это определённо возмутило: они размахивали руками, грозили кулаками и просто всяческими доступными им способами выражали своё недовольство. Его маленькая копия хмурилась и о чём-то переговаривалась со стоящим рядом подростком, явно никогда не знавшем недостатка в еде, а уж тем более не голодавшим — такой он был упитанный. Дрого было плевать, что чувствуют эти люди на фото. Гораздо важнее было решить, что делать с этим фото дальше. Когда звёзды засияли, к озеру вернулся Артмаэль. Как обычно, он был молчалив и не спешил рассказывать, как прошёл день. Они сидели рядом, как делали это вчера, позавчера, позапозавчера, неделю, месяц, год назад. Если что-то в мире и меняется (а уж кому, как не им знать — всё повторяется), то точно не эта ежедневная встреча. Говорили они редко, но у Дрого просто колоколом звенела голова, и он хотел хоть на мгновение это заглушить. — Ты помнишь что-нибудь из той жизни? Разглядывающий озёрную гладь Артмаэль с недоумением взглянул на него и покачал головой. Похоже, его недельный лимит разговорчивости исчерпался за два предыдущих дня. — Брось, что-то же ты должен помнить! Снова нет. С Артмаэлем так бывает — ощущение, что в прошлой жизни он был рыбой. Хоть бы слово сказал. — А ты помнишь что-нибудь? — медленно, будто впервые поняв, что может ворочать языком и так выговаривать слова, произнёс Артмаэль. Будто мысли прочитал. Комната с каменными стенами и таким же полом. Через зарешеченное окно пробивается алый солнечный свет. В руках — кусок камня, острым концом которого он выцарапывает слова. «Волны бьются об острые камни». У Дрого задрожали губы. — Помню, — осторожно, будто надеясь, что воспоминания сейчас продолжатся, сказал он, — но смутно. Помню фразу: «Волны бьются об острые камни». — Волны? — Да. — Причём тут волны? — Не знаю. И Дрого потянул руку к Андромеде — хватит ей прохлаждаться там, на небе. Время для привычных забав.***
К счастью, мистер Макензи не стал раздувать из мухи слона, обижаясь на Гермиону за безответственность. Они связались и договорились о новой встрече — Гермиона снова отправилась в Белгравию. В этот раз добралась она без каких-либо приключений: трансгрессировала, спокойно прошла к дому, где её уже ждали. Мистер Макензи пригласил её разместиться в его кабинете. Он в своём старомодном клетчатом костюме, с поседевшей бородой и кустистыми бровями напоминал ей главу горного клана. Они устроились в уютных креслах, горничная — мистер Макензи придерживался старомодных взглядов, полученных в своём магловском детстве, и к эльфам-домовикам так и не привык, — принесла им чаю и бесшумно удалилась, как и подобает хорошей прислуге. — Мисс Грейнджер, — мистер Макензи отпил из чашки и шумно выдохнул воздух, — я затрудняюсь сказать, почему, несмотря на предыдущую нашу встречу, которая не состоялась, пригласил вас снова. Возможно, мне, одинокому старику, скучно, а возможно, просто интересно, что вы хотите предложить. Так что я вас слушаю. Впервые Гермиона осознала, насколько нервничает. Стоит допустить хоть одну оплошность, и все её чаяния не оправдаются. Уж она знает, каковы эти пожилые джентльмены, как пренебрежительно они относятся к волшебницам вроде неё, энтузиасткам и активисткам. — Моё предложение, — она пролистала захваченную с собой папку и передала несколько листков мистеру Макензи, — это внесение изменений в положение домовых эльфов. Конечно, об отмене их рабского положения говорить не приходится, но мы можем улучшить его. Мы предлагаем запретить телесные наказания для домовых эльфов. Мистер Макензи сверкнул глазами, будто заинтересовавшись, и лукаво улыбнулся. — Подробнее, будьте добры. Развернув очередную папку, Гермиона продолжила: — Такое варварство позорит магическое сообщество, поэтому мы собираемся запретить телесные наказания по отношению к эльфам на законодательном уровне. Приказы, отданные хозяевами, тоже попадут под статью. — И какое наказание вы планируете ввести? — Если повреждения несерьёзные и это первое обращение, то хозяина ждёт штраф. В следующий раз за нарушением последуют общественные работы и, в некоторых случаях, ограничение свободы. Мистер Макензи хрипло рассмеялся, и Гермионе стало не по себе. Она проиграла. — Вы действительно собираетесь это провернуть, мисс Грейнджер? — Надеюсь, не без вашей поддержки. — Штрафы, общественные работы — всё это как-то мелко. Я ожидал от вас более кардинальных мер. Почему бы вам сразу не сажать в Азкабан? — Сэр, в этом деле нельзя действовать слишком резко. Вы должны понимать это. Мистер Макензи лениво махнул рукой, и Гермиона замолчала. Когда это она научилась прикусывать язык? Мистер Макензи приложил руку к груди, вздохнул: — Вы утомляете меня, мисс Грейнджер. Думаю, вам стоит… Глаза у мистера Макензи вдруг выпучились, и он, не в силах произнести ни слова, пальцем указал Гермионе за спину. Она обернулась: в стекло бился чёрный ворон. Словно ветер ворвался в комнату: заколыхались портьеры, Гермионе растрепало волосы. А мистер Макензи ещё раз поднял руку и снова указал Гермионе за спину. В горле потяжелело. Последнее, чего Гермионе хотелось, это обернуться, чтобы увидеть то, что так пугает мистера Макензи. Но она всё же оглянулась. Позади стоял тот человек, такой, каким она видела его позавчера: в чёрном плаще, в смешной шляпе. Он будто не замечал её, в упор глядя на мистера Макензи. — Дугал Фергюс Макензи. Родился двадцать второго июня 1939 года. Умер восемнадцатого мая 2004 года в одиннадцать пятнадцать. Причина смерти: сердечная недостаточность. Мистер Макензи в последний раз указал на человека пальцем и закрыл глаза. Всё это время Гермиона сидела в оцепенении, чувствуя, что стала свидетелем чего-то, не предназначенного для её глаз. Но когда человек двинулся к мистеру Макензи, она фурией бросилась ему наперерез. — Ему нужен врач! — не зная ещё, помогает или делает хуже, Гермиона загородила мистера Макензи. — Слышите? Человек молчал: нахмурившись, он смотрел ей прямо в глаза, будто размышлял. Потом шагнул вперёд, наступая — Гермиона невольно отошла назад, но позиций не сдала. То, что от этого человека исходит опасность, чувствовалось всем существом. — Не трогайте его! Ему нужен врач! — И закричала так, чтобы услышала прислуга: — На помощь! Сюда, скорее! — Он мёртв. Внутри у Гермионы всё похолодело. — Откуда вы знаете? — вскинулась она. — Знать — моя работа. И он шагнул вперёд, но тут же остановился: она вцепилась в его руку и повисла, потянув вниз всем своим весом. — Драко, прекрати! Ему нужна помощь. Он заинтересованно взглянул на неё, а потом вдруг быстро коснулся её лба пальцами. От удивления она ахнула. Он легко сбросил её руку и в несколько секунд преодолел разделявшее их с мистером Макензи расстояние. Через пару мгновений оглянулся на неё — и исчез.***
В этот вечер Дрого не вернулся к озеру. Пусть Тюринн и будет знатно ругаться, когда не обнаружит его на привычном месте, чтобы вручить новый список — ему нет никакого дела до этого. Ему редко хотелось возвращаться к озеру, — это всё равно что больному смотреть на лекарство, зная, что всё равно его не получишь, — и иногда, когда совсем плохело или хотелось тишины, он приходил сюда. Это кладбище забросили и хоронили тут редко — кажется, самая свежая могила принадлежала умершему шесть лет назад. Непонятно, почему именно здесь Дрого чувствовал себя покойно, без волнений. Ему было плохо. До того плохо, что хотелось удариться головой о ближайшее надгробие и спокойно умереть. Но то, что мертво, умереть не может (1) — где он только это услышал? Пристроившись под дубом аккурат возле той последней могилы и статуи плачущего ангела, на вид древней, как королева Елизавета II, Дрого закутался в плащ, а шляпу снял и положил подле себя. Странная комната, стены будто из ткани. Женские руки, сжимающие карандаш и водящие им по бумаге. Слова, которые они выводят. «Я не имею права видеться с тобой, и, если честно, сама пообещала себе никогда не искать этой встречи. Но нам нужно поговорить, может, в последний раз. Встретимся там, где нашла последнее упокоение леди-привидение. Буду ждать тебя завтра, послезавтра, послепослезавтра и всегда». Как он позволил себе потерять бдительность и дал Гермионе Грейнджер коснуться себя? Один проступок за другим, один за другим. Благо, теперь она не вспомнит, что видела его в тот день. Почему она видит его даже в шляпе? Он внимательно осмотрел головной убор — вдруг где-то дыра или что-то подобное? — но убедился, что всё в порядке. Так почему тогда… Шелестела листва, Дрого прислонился к статуе и устало прикрыл глаза. В такой поздний час туристы уже разошлись, и в полночной тишине вспомнилась какая-то история с вампиром — непонятно какая и почему. Что он видел? Кому адресовала то письмо Гермиона Грейнджер и почему из всех воспоминаний, какие она хранила в своей голове, ему досталось именно это? Она назвала его Драко. Ужасно звучит. Но знакомо. Нужно держаться от Гермионы Грейнджер подальше. Нет, как можно дальше. То, что они встретились дважды за неделю, похоже на руку Судьбы. Кому, как не ему, верить в Судьбу? Но может ли у него, жнеца, ангела смерти — называйте как угодно — быть судьба? Не завершилась ли она в тот же миг, когда прекратило биться его сердце? Дрого коснулся груди, хотя и так знал, что внутри пустота. Жнецу не нужно сердце, а если оно и есть, то каменное, такое, чтобы не затрепетало, стоит чему-нибудь напомнить о прежней жизни. Дрого впервые задумался, а действительно ли нет у него сердца или есть, но тогда окаменело ли оно? Потому что вдруг потяжелело, закололо внутри. — Волны бьются об острые камни… Странная фраза, будто начало чего-то долгого. Тюринн обязательно рассвирепеет, когда не найдёт его у озера, подумал Дрого, прежде чем заснуть — впервые за шесть лет своей смерти.***
Гермионе не спалось. Она не ворочалась, не ходила по комнате, но, лёжа с закрытыми глазами, в тишине, всё равно не могла уснуть. Тёмная комната. Не видно ни зги, но рядом слышится напряжённое дыхание. — Что с тобой? — Ничего, Грейнджер, ничего. — Врёшь. — Просто не спрашивай. Она протягивает вперёд руки, дотрагивается до него, а потом медленно, боясь спугнуть, обнимает, прижимаясь подбородком к плечу. — Значит, что-то плохое. — С чего ты взяла? — Ты молчишь. — Весомый аргумент. — Дурак. — А ты дура. Ну вот и встретились. Она тихонько смеётся, как будто боится, что их услышат. — Можно я скажу это? — Не надо, Грейнджер. Не сейчас. — Тогда ты скажи. Пожалуйста. Он напрягается под её руками, а потом припадает к уху. — Я люблю тебя. «Спасибо», — она произнесла это вслух, вдогонку из неоткуда вспомнившемуся разговору, и тут же открыла глаза. Что это: сон, фантазия, галлюцинация? Или это было на самом деле? Если да, то кто признавался ей в любви? Не Рон: он никогда не звал её Грейнджер, да и голос не похож. Уткнувшись носом в подушку, Гермиона с головой накрылась одеялом. Всё это странно. Пункт Эй. Мистер Макензи сегодня умер. Пункт Би. Умер он внезапно, посреди разговора. Пункт Си. Его явно напугал тот человек. Пункт Ди. Этот человек знал, что мистер Макензи умер, хотя даже не прикасался к нему. Кто этот человек? На волшебника не похож, никогда не достаёт палочки. Где-то поблизости с ним всегда есть чёрный ворон, сам он одевается во всё чёрное, сильный. И кого-то ей напоминает. Гермиона вспомнила, что должна наконец прочитать письмо Рона, но почему-то от одной этой мысли стало гадко. Как будто она предавала кого-то. Итак, мистер Макензи умер, и она видела там… а кого она, спрашивается, видела? Не помнит.***
Море холодное, ранняя весна или поздняя осень. Колышется пожухлая трава, цветом не зеленее песка. Ей так тоскливо, что хочется броситься в это море, утонуть. Ей завидно смотреть, как Билл будто ненароком касается Флёр, пока они суетятся на кухне. Завидно, что она прячет глаза, в которых — победное чувство, гордость. «Он мой», — так и читается в этих глазах. А ей хочется плакать. Он не ответил на то письмо. Может, за ним следят? Или письмо могут перехватить? А может, он просто не хочет отвечать? Она бросает последний взгляд на штормовое море, серое, как её собственный свитер, и идёт по направлению к дому. Гермиона проснулась со стойким чувством, что всё это было: все эти эмоции, мысли, образы. Она узнала коттедж Билла и Флёр, поняла, что всё это 1998 год, когда они с Гарри и Роном сбежали туда из… а откуда они сбежали? Странное дело с её памятью. Там помнит, тут не помнит. Как будто ластиком подтёрли, а следы остались.***
Дрого в это утро мечтал проигнорировать список, но, увы, подчинился. Первым снова был старик, просто не проснувшийся к завтраку. По-другому в фешенебельных районах не умирают. А вот следующий мертвец сразу привлёк внимание Дрого, потому что умереть ему было суждено в метро.***
Ульрику Скову сегодня страшно не везло. Села батарейка у фотоаппарата, а обнаружил он это, только выйдя из гостиницы. Когда спустился в метро, стала болеть голова, но возвращаться ему показалось излишней мнительностью. Так что Ульрик сел в вагон поезда в не самом хорошем расположении духа. Чтобы отвлечься от головной боли, через плечо заглянул в книгу, которую читал старичок, замотанный в шарф Манчестер Юнайтед. Он, вообще, неплохо понимал по-английски, но от кучи незнакомых слов боль только усилилась, и Ульрик отвернулся. На задворках сознания мелькнула мысль, что надо по возвращении в гостиницу позвонить маме. Но Ульрика вдруг стало укачивать и он задремал.***
Дрого не часто приходилось спускаться в метро: белгравцы не пользовались этим транспортом, а туристы умирали редко. Его едва не сшибло турникетом, потому что он высматривал в толпе «текущего покойника», как он их называл. Потом Дрого в последний момент запрыгнул в нужный вагон, опять едва не потеряв текущего покойника, и, отыскав его глазами, встал рядом. Вагон был полупустой, Дрого никто не пихал и не задевал локтями, так что он расслабился. Стал оглядывать остальных пассажиров, и вдруг его внимание привлёк старик, сидящий рядом с текущим покойником. А вернее, книга в его руках. «Предполагают, что дети подхватили фразу первого исчезнувшего ребёнка, будто «леди-привидение» звала его погулять, и воспользовались ею в качестве примера». Он уже слышал это! Слышал про «леди-привидение»! Дрого вытянул шею, но не смог разглядеть обложку. Тогда он отпустил поручень, за который держался, и обошёл старика, наклонился, вглядываясь в обложку. Брэм Стокер… Дра… Поезд остановился, и Дрого, не удержав равновесия, полетел прямо на текущего покойника. Тот, до этого дремавший, сразу же проснулся и стал озираться по сторонам, ведь на него точно что-то упало, но где это что-то? Дрого поднялся, с облегчением выдыхая. Слава Ему, шляпа не слетела, а то эта оплошность уж точно не сошла б ему с рук. Текущий мертвец поднялся и вышел на этой станции, и Дрого не успел узнать название книги. Ничего, подумал он, зато теперь он знает автора и первые буквы — как-нибудь отыщет. Главное теперь не забыть. И он стал повторять снова и снова: Брэм Стокер, Брэм Стокер, Брэм Стокер.***
Ульрик только вышел из поезда, как вдруг почувствовал, что ему стало только хуже. Теперь голова не просто болела — она кружилась, и идти прямо, не шатаясь, как пропойца, удавалось с большим трудом. Наверное, всё же стоит вернуться в гостиницу, Белгравия подождёт. Небольшими шагами Ульрик доковылял до соседнего перрона, где останавливался поезд, идущий назад, встал у самого края заградительной линии. Внутри всё гудело, как будто включили сразу два, а то и три радиоприёмника, причём одно вещало из Англии, другое из Аргентины, а третье — из России. Языки сплетались в ужасную какофонию, и от этого плохело настолько, что Ульрик ни о чём не мог думать. Звук усиливался, и его стало невозможно выносить. Ульрик схватился за голову, но от такого резкого движения покачнулся, оступился, сделал лишний шаг и… Не вовремя подошедший поезд оставил от Ульрика Скова, туриста-датчанина, мокрое место. Но Ульрик не понял этого. Всё, что сейчас его занимало, так это как поезд смог пройти сквозь него и даже не задеть? Он смотрел, как суетятся люди, и не понимал, к чему вся суматоха. Ему вдруг показалось, что кто-то внимательно за ним наблюдает. Ульрик обернулся и взглядом тут же наткнулся на парня в чёрном плаще и шляпе, как из фильмов про гангстеров, стоящего в нескольких шагах от него. — Ульрик Стефан Сков. Родился третьего июня 1980 года. Умер девятнадцатого мая 2004 года в десять сорок один. Причина смерти: несчастный случай. Ульрик огляделся: к перрону спешило двое полицейских, собралась толпа зевак, кто-то достал фотоаппараты. — Я… меня переехал поезд? — Именно. — Парень кивнул. — А теперь нам пора. Идёмте.***
В который раз Дрого проклинал себя за излишнее любопытство. А всё Гермиона Грейнджер! Нужно было просто позволить ей умереть — не пришлось бы так унижаться. Перед ним за прилавком стояла улыбчивая женщина средних лет, с таким вниманием его разглядывающая, что становилось неловко. Так глядят на объект изучения, ну или на будущую невестку при первом знакомстве — дружелюбно, внимательно, но ожидая подвоха. — Чем могу вам помочь? — голосом слаще, чем патока, спросила она. Дрого растерялся. Обычно его общение с людьми ограничивалось озвучиванием имени и даты смерти, а тут… — Мне нужна книга. — Какая именно? — Красная. Женщина улыбнулась ещё шире, но не засмеялась, хотя должна была — Дрого не сразу понял, какую глупость сморозил. — На ней написано, — стараясь исправить положение, поспешил уточнить Дрого, — на ней написано «Брэм Стокер». Просияв, женщина вышла из-за прилавка. — Наверное, вам нужен «Дракула». — Да! Дрого был счастлив, что всё это кончилось: он может спокойно забрать книгу и наконец узнать, что это за леди-привидение. Женщина сняла книгу с полки — такую же красную, как у старика в метро — и протянула ему. — Вот, «Дракула». Он взял книгу в руки: — Спасибо, мэм. — И направился к выходу. — А деньги?! — Ах, деньги… Об этом маленьком, ну просто малюсеньком пункте Дрого напрочь забыл. — Да, деньги… Сейчас. И он, толкнув дверь магазина, выбежал на улицу. — Стой! — неслось ему вслед, но Дрого забежал за угол и надел шляпу. Женщина, похоже, махнула на него рукой и вернулась в магазин, потому что криков больше не было. Итак, Дрого стоял с книгой в руках и с интересом глядел на обложку. Всё это о чём-то напоминало… — Что, правда интересно? — Конечно. — Ну, учти, если это что-то вроде сопливого романа, которые читает моя мама… — Драко! — Ладно, молчу. — Так что, прочитаешь? — Обязательно. Дрого зажмурился. Впервые он увидел что-то подобное не во сне, и от этого стало жутко. Чувство тревоги понемногу разрасталось и, казалось, не собиралось стихать. Его уже звали Драко. Она назвала его так в день, когда в списке появилось имя Дугала Макензи. Она — Гермиона Грейнджер.