***
Страницу за страницей Дрого поглощал «Дракулу», пока не прочёл до конца. И оказалось, что всё это время он был там, где и должен: леди-привидением оказалась Люси, которую Стокер «похоронил» на Хайгейтском кладбище. Но кого он встречал на Хайгейте? Только Гермиону Грейнджер. Почему она вдруг решила сообщить именно этот любопытный факт? Дрого пришёл к выводу: это ему адресовалось то письмо, что он «прочёл» в воспоминании Гермионы Грейнджер, иначе как объяснить, что из миллиарда мгновений, которые хранятся в её голове, он увидел именно это? Снова Гермиона Грейнджер! Нет, это наверняка Судьба. Иначе как объяснить, что, противореча здравому смыслу, он изменил Его замысел, столько раз попался людям на глаза, позабыл весь смысл своего существования из-за простой смертной? Их связывало нечто большее, нежели простое знакомство, это Дрого нутром чуял. Дружба? Ему почему-то казалось, что любовь. Не в добрый час вспомнился Граннус, а точнее, песок, посыпавшийся из разжатого кулака. Дрого играет с Ним, и неизвестно, на сколько хватит у Него терпения сносить такую дерзость. Но удержаться Дрого не мог.***
В полуночной тишине Дрого прокрался в дом. Легче лёгкого: смерть в лице её жнеца не удержат ни стены, ни кованые двери, что уж говорить о примитивном замке дома Гермионы Грейнджер, в который и воры пробрались бы с первой попытки. Ему невдомёк было, что любому, кто подходил к двери, сразу становилось неуютно и вспоминалось, что осталось какое-то важное дело, которое непременно нужно было сделать именно сейчас. Что дом Гермионы пока ещё Грейнджер и Рона Уизли, которые в войну обзавелись привычкой видеть повсюду опасность, защищало с полсотни заклинаний, причём таких, что не каждый мракоборец прорвётся. На Дрого ничто из этого не действовало. Всё шло прекрасно, пока из темноты не предстал не кот — царственный лев, только без гривы. Иначе это создание Дрого назвать не мог, хотя на вид оно было так же уродливо, как и высокомерно. Кот пытливыми глазами изучил незваного гостя, вдруг ни с того ни с сего чихнул и вальяжно удалился, видимо, решив, что уж с кем спорить не стоит, так это со смертью. По привычке нервным движением поправив на голове шляпу, Дрого медленно начал передвигаться по дому. Кухню он миновал сразу, не заострил внимание на ванной и гостиной — все эти комнаты показались ему безынтересными, хотя что именно ищет, он не знал. Одна из комнат заставила его остановиться: что-то среднее между кабинетом и кладовой. У окна стоял письменный стол, рядом с ним — книжный шкаф, забитый папками и тетрадями, потёртыми книгами, а вот у стен один к другому пристроились два сундука. Повинуясь чутью, которым награждались все жнецы, Дрого раскрыл ближайший к нему сундук: книги (такое ощущение, что у Гермионы Грейнджер всюду книги), одежда, всякая мелочь вроде украшений. Он перебирал стопку одежды — вся сплошь как плащи, но странного кроя. На одном из плащей он заметил красную нашивку со львом и понял, что это школьная форма, такая же, как на фотографии. Но стоило ему поднять последнюю мантию, и стопка книг, стоящих вертикально, обрушилась. В глубине дома вякнул кот, через пару мгновений послышались шаги. Дрого схватил первую попавшуюся книгу и исчез, прежде чем заспанная Гермиона Грейнджер обнаружила распахнутый сундук и разбросанные вещи.***
04.17.1998 Я прождала его почти три часа и никак не могу поверить, что он не пришёл ни сегодня, ни вчера, ни позавчера. Завтра не пойду — всё равно опять не придёт. Никак не пойму, почему так упрямо жду его появления, хотя и ежу ясно — больше между нами ничего быть не может. Как это он не придёт на встречу со мной? После всего, что было сказано и сделано? Похоже, я ещё более тщеславна, чем можно было подумать, раз никак не пойму, что больше не нужна. В голову приходят самые разные мысли — атмосфера располагает — например, что его могут насильно удерживать в доме. Или он запуган, может, его шантажируют. За ним, скорее всего, следят, наверняка перехватывают письма. Но слабо верится, что на простую пешку обращено столько внимания — он просто не хочет приходить. Вчера на пляже ко мне подошла Полумна и спросила, хорошо ли я себя чувствую. Они все спрашивают, как я себя чувствую после того, что случилось у Малфоев в поместье. Ответила, что замечательно, но Полумна не отвязалась, а стала убеждать, что у меня «душа посерела». Полный бред. Спросила, с чего она так решила, получила ответ: «Просто вижу. Так бывает, когда предают». Дальше я с ней разговаривать не стала. Полумна в кои-то веки попала в самую точку — не с тем, что у меня душа серая, а с предательством. Никак не поверю, что он это сделал. Аж тошно на душе. Поэтому завтра точно не пойду его ждать. Не пойду.***
Констанс Гор полжизни отдала городскому архиву — более двадцати лет. Она помнила пожары, наводнения и прочие бедствия, с которыми приходилось бороться, чтобы сберечь записи. Ради чего она старалась? Ради сотен тысяч людей, память о чьих рождениях, браках и смертях она берегла как зеницу ока, которые и не знают о ней и уж точно не помогут. Констанс Гор, сорокатрёхлетняя мать-одиночка умирала в отделении онкологии в одной из лучших лондонских больниц. Её дочь, Летиция, всё ещё не теряла надежды, влезла в долги, чтобы лучшие врачи следили за состоянием Констанс. А что в итоге? Она умрёт, а Летиция полжизни будет отрабатывать не только займ, но и набежавшие проценты. Констанс закрыла глаза, перевернулась на бок и тихонько заплакала — на большее не оставалось сил. С каждым днём ей становилось лишь хуже, а её Летиция… Она ведь в кабалу продалась! Ей только восемнадцать, а она уже должна заоблачную сумму. Тут Констанс взвыла, по-звериному взвыла, будто лапа угодила в капкан и отгрызть её никак не получается — то ли больно, то ли жалко. Она плакала так бессчётное количество времени. Поначалу медсёстры тревожились, спрашивали, чем могут ей помочь, но после того как Констанс, доведённая до ручки, выкрикнула: «Отдайте за мою дочь все долги!» — и вцепилась медсестре в халат, стали подходить всё реже и реже, а сейчас и вовсе прекратили. Замкнувшись в себе, она не замечала, что творится вокруг. Не заметила и молодого человека, севшего на край её кровати, пока он не заговорил. — Хватит плакать, мисс Гор. Она подняла на него покрасневшие глаза: беловолосый, будто пергидролем высветленный, в старомодной шляпе, хотя в помещении головные уборы снимают, с приятными чертами лица. Красивый. В том, что раньше никогда не видела его, Констанс была уверена. — Вы кто? — спросила она, подтягивая к себе одеяло, будто оно могло защитить. — Я? Я смерть. Констанс хихикнула, как девчонка. Всё это показалось ей хорошей шуткой. Или галлюцинацией — врачи говорили, что на такой стадии может быть помутнение рассудка. — Очень уж симпатичная смерть. Молодой человек мягко улыбнулся. — Ну и чего вы тогда плачете, если у вас самая симпатичная смерть во всей Британии? — Моя дочь… Вы её, наверное, знаете. — К счастью, — молодой человек покачал головой, — в моём списке других мисс Гор нет. — Слава Богу! — в сердцах воскликнула она, не заметив, как молодой человек дёрнулся, скорчив рот. — А как часто вы обновляете свои списки? — Ежедневно, мэм. Констанс помрачнела. — Значит, завтра или послезавтра мою дочь могут внести в этот список? — На всё Его воля. — Кого — «Его»? Молодой человек вздохнул, будто приготовился объяснять нечто до смешного простое. — Вы только что его славили. На мгновение Констанс задумалась, перебирая в памяти весь разговор. — А, вы о Боге! — Тише! — Молодой человек отмахнулся от неё. — Только люди могли придумать такое глупое слово для Него. Ненавижу это ваше, — он скорчился, как лимон проглотил, — «Бог». Какое-то время они молчали, пока Констанс обдумывала сказанное им. — Получается, — медленно начала она, — что моя дочь может умереть в любой момент? Молодой человек кивнул. — Сколько вашей дочери лет? — Восемнадцать. — Ну и чего вы тогда боитесь? Люди редко умирают в столь юном возрасте. — Летиция… Она взяла деньги у одних людей. — Отдаст, максимум, лишится всего имущества. Мы с вами в двадцать первом веке живём, — на этом слове он будто споткнулся, — банки должников не убивают. Но Констанс это не утешило. Она снова всхлипнула и утёрла рукавом глаза. — Такие люди убивают. У нас же из имущества старенький форд и маленькая квартирка, а Летиция несовершеннолетняя, в банке ей даже под залог кредит не дали. А эти люди! Они хоть последнему голодранцу в долг дадут, а потом… не отдашь — на органы. На органы, мою Летицию! Или на панель — уж лучше б на панель! Хоть живая останется! И она, зарыдав, прижалась к молодому человеку. Он задержал руки в воздухе, а потом неловко погладил её по колючим волосам, прикрыв глаза. Милая девушка, темноволосая, с большими глазами, но слишком тонкими губами, чтобы называться красоткой, сидит за кухонным столом и, болтая ногами, чистит картошку. — Мам, ну не волнуйся, — её взгляд тускнеет, но голос так же весел, — я же всё отдам. Рози уже нашла мне работу — официанты немного зарабатывают, но я буду экономной и смогу откладывать. Зато ты будешь лечиться, здорово ведь? — Какой банк?.. — Ой, мама, ты же знаешь, банки мне от ворот поворот дали! Это мистер Спенджвик, порядочный человек. Процент чуть выше, но зато у нас теперь есть деньги. И Летиция, отмахнувшись от своей матери, продолжает чистить картошку. Дрого с силой зажмурился и отпустил Констанс. Пора. — Констанс Филиппа Гор, родилась четвёртого октября 1961 года, умерла двадцать первого мая 2004 года, в 9:31. Причина смерти: рак поджелудочной железы. Констанс, так и не открывшая заплаканные глаза, упала на подушки и больше не дышала. Через мгновение её дух отделился от плоти, она взглянула на своё мёртвое тело. — Боже, как же я подурнела. — И протянула Дрого руку.***
С час Дрого бродил вокруг старого портового склада, где размещалась «Спенджвик и сыновья». Да, порядочные банкиры такое здание не снимут. Может, страхи Констанс Гор и были преувеличены, но не беспочвенны. — Дура, — пробурчал Дрого, вспомнив беспечное выражение лица Летиции Гор. Додумалась же пойти за деньгами в такое место! И ведь и матери не помогла, и себе навредила. Дрого сразу же, как только Констанс Гор переступила черту, отделявшую жизнь от смерти, отыскал её квартиру — жильё, предоставленное муниципалитетом, в большом панельном доме. Две комнаты, ванная, кухня: для двоих вполне достаточно, но по лондонским меркам — ничтожно мало. Летиции Гор не было дома, но и без неё обстановка многое рассказала о жизни матери и дочери. Небогато: мебель самая простая, диван старый и продавленный, на окнах самодельные шторы. И как эта легкомысленная девчонка планирует раздавать долги? Как Дрого и думал, склад мало чем отличался от других таких же и внутри: ящики, ящики, ящики. На свободном пятачке, дальше всего от входа, стояло два письменным стола, за одним из которых сидел тощий мужчина в деловом костюме. Больше никого не было. Дрого подошёл ближе, не боясь, что его заметят, — шляпа давала осечку только с Гермионой Грейнджер. Мужчина склонился над бухгалтерскими книгами и, прикусывая кончик карандаша, старательно складывал, делил, умножал, подводил итог. Каждую полученную сумму он проговаривал вслух: «Эван Паркер, три тысячи… Луиза Мортон, десять тысяч пятьдесят восемь фунтов… Дин Розингс, семь тысяч триста сорок два…» Мужчина вдруг вздрогнул и поднял глаза от бухгалтерских книг: прямо перед ним стоял парень в чёрном плаще. — Вы кто такой? — спросил мужчина. Парень оставил его вопрос без ответа: — Мистер Спенджвик? — Да, но по какому вопросу… Дрого шагнул вперёд и руками опёрся о столешницу, нависнув над ростовщиком. — Мисс Летиция Гор, — медленно, выделяя каждое слово, сказал он. — Сколько вам задолжала мисс Летиция Гор? Мистер Спенджвик фыркнул: — А, так вы родственник! Зачем так пугать? — Он пролистал одну из книг, закусив губу, быстро посчитал в уме. — Итак, сорок восемь тысяч четыреста двадцать фунтов плюс проценты… Долг Летти Гор — сорок восемь тысяч пятьсот двадцать пять фунтов стерлингов, и ни шиллингом меньше. Отряхнув шляпу, Дрого как бы про между прочим спросил: — И не стыдно вам людей грабить? Хлоп! — это мистер Спенджвик закрыл бухгалтерскую книгу. — Говорите, что хотите, но у меня всё по закону, не подкопаешься. Так что если получили то, что хотели, проваливайте и поживее! Сердце в груди вдруг замедлилось, толкнулось ещё раз и… замерло. Мистер Спенджвик потерял дар речи от охватившего его ужаса; он со страхом глядел на Дрого, выпучив глаза, и всё щупал, прикладывал руку к груди. Прошла минута, другая, третья — он всё ещё жил, хотя сердце его остановилось. — Я и не так могу, — наконец насладившись представлением, произнёс Дрого. Мистер Спенджвик вновь почувствовал размеренные удары в груди. — Давайте будем повежливее, и, я уверен, расстанемся хорошими друзьями. Что ж, так сколько там задолжала мисс Летиция Гор? — Сорок восемь тысяч пятьсот двадцать фунтов, — с трудом проговорив каждое слово, ответил мистер Спенджвик. — Берите ручку. Нет, я сказал, ручку, — прикрикнул Дрого, когда ростовщик схватился за карандаш, — нельзя, чтобы кто-нибудь потом стёр написанное. Как вы обычно помечаете выплаченные ссуды? — «Оплачено в полном размере». — Так пишите. Летиция Гор, сорок восемь тысяч и так далее, оплачено в полном размере. Дрожащей рукой, то и дело поднимая глаза на Дрого, мистер Спенджвик вывел: «Оплачено». — Всё? — с надеждой спросил он. Поскорей бы этот придурок ушёл, а тогда уж он снова впишет Летти Гор в книгу и даже накинет пару процентов — в качестве компенсации морального ущерба. — Нет, ещё не всё. Дайте-ка мне руку. Ну, не бойтесь, не кусаюсь, хотя иногда очень хочется. Дрого коснулся влажной холодной ладони. — Ты снова за старое? — Ох, Роуз, помолчи! Я устал. — Устал! Да, устал — устал кувыркаться с моими одноклассницами! Пап, Джули же моя подруга, она тебе в дочери годится! — Я не собираюсь перед тобой отчитываться. Я твой отец и… — И ты изменяешь маме с малолетками! У тебя совесть есть?! — У хорошего бизнесмена… — …нет совести, я в курсе. Ты знаешь, что обо мне говорят? Что я дочь жулика и скупердяя, который ещё и похотливый, как кролик! — Замолчи! — Извинитесь перед дочерью, Спенджвик. — Ростовщик попытался вырвать руку, но Дрого только крепче её сжал. — Она во многом права, особенно насчёт ваших грабительских процентов. Испуг постепенно исчез с лица мистера Спенджвика: через минуту он уже смотрел на Дрого, словно видел его в первый раз. Потом перевёл недоумённый взгляд на свою руку, всё ещё удерживаемую Дрого. — Извините, а вы кто? — Я? — Дрого дружелюбно улыбнулся. — Я зашёл спросить, как пройти к метро? Здесь так легко заблудиться! Мистер Спенджвик отдёрнул руку и, усевшись за стол, исподлобья посмотрел на Дрого. — Идите рядом с Темзой, вверх по течению. — Благодарю. До свидания, сэр. Хорошего вам дня. Как только за Дрого закрылась дверь склада, он прекратил улыбаться и снова надвинул на лоб шляпу. Потом спустился к реке и ополоснул руки, чтобы хоть немного смыть то ощущение грязи, оставленное рукопожатием ростовщика. — Дрянь, а не человек. — Дрого сплюнул на землю и исчез.***
Сегодня Летиция вернулась домой поздно: задержалась на работе, а потом позвонили из больницы… Она снова вытерла заплаканные глаза рукавом, посмотрелась в зеркало, висящее в прихожей, и вдруг заметила клочок бумаги, прикреплённый к раме. Откуда он? Мама берегла это зеркало — бабушкино наследство — и никогда ничего к нему не приклеивала, да и Летиция тоже. Она буквально вырвала клочок, заложенный за раму, и нетерпеливо развернула. «Будь осмотрительней, когда дело касается денег. В этот раз я уплатил твой долг, но вряд ли кто-то уплатит следующий. P.S. В память о твоей маме».***
— Ты понимаешь, что сделал? Ночь стояла безлунная, но Дрого прекрасно видел искажённое яростью лицо Тюринна. — Да. — Нет, ты не понимаешь. Ты не просто вмешался в жизни двух людей, стёр память, ты ещё и изменил будущее. — Просто уберёг девчонку от борделя. Что такого? Тут его резко рванули за плащ. Тюринн смотрел прямо ему в глаза. — Ты хоть понимаешь, что нарушил Его замысел? — прошипел жнец. — Летиция Гор должна была сброситься с моста через два месяца. А теперь она этого не сделает. И благодаря кому? Ну, скажи! Дрого сглотнул. — Благодаря мне. Ещё несколько секунд Тюринн удерживал его, а после со всей силы отпихнул в сторону. — Зачем ты сделал это? Объясни, зачем, и в этот раз я прощу тебя. — В память о её матери. Констанс Гор… она напомнила мне кого-то. — Кого? — Не помню. Она так убивалась из-за своей дочери, хотя сама умирала… — Идиот. Помни о Граннусе. Помни, что нас ждёт, если перестанем подчиняться. И Тюринн зашагал прочь.***
05.17.1998 Последнюю запись я сделала ровно месяц назад. За это время произошло слишком много: окончена война, погибли Фред, Ремус и Тонкс, Колин. Умер он. Сегодня была в Азкабане. Тюремщики говорят, что он перерезал вены острым куском камня, который отколол от стены. Пол потемнел от крови, хотя здесь уже убирали. Спросила, где его похоронят. Всех умерших в Азкабане, если за телом не приходят родственники или не поступает особого распоряжения, обычно закапывают на ближайшем острове. Пришлось связаться с Кингсли — он временно исполняет обязанности министра — и попросить об одолжении. Д. М. похоронят на Хайгейте, там, где мы должны были встретиться в апреле. Покойся с миром. И прости.