Общежитие геройского курса 1-А Академии ЮЭЙ

В комнате Изуку было темно — плотные занавески были задернуты, свет выключен. На столе разбросаны тетрадки, где недописанной осталась домашка, и оставлены без интереса учебники. Прячась в кровати под одеялом, Изуку и Кацуки тихо лежали и смотрели друг на друга — как ни странно, чего-то большего не хотелось. Порой хватало таких моментов близости, когда они просто чуть ли не с головой закрывались под одеяло и тепло дышали друг в друга — чужое дыхание ощущалось мягким воздушным прикосновением на щеке. Изуку было тепло и комфортно, ему это очень нравилось — потому что его никто ни к чему не принуждал. Он мог просто держать Кацуки за руку и быть этим довольным, он мог просто обнимать его и расчувствоваться от этих объятий — и Кацуки бы молча поддержал его, обнимая крепче. Изуку был счастлив в таких отношениях, где он получал столько же, сколько отдавал — и никогда на Кацуки не жаловался. Его щёки может и краснели просто от того, что он смотрел на него, удивительно спокойного и красивого в вечернем полумраке, но он никогда не стеснялся того, что чувствовал. Изуку нравилось, когда мысли в голове были просто ни о чем — и на языке, и в душе было так же, легко и просто, и все проблемы казались решаемыми и ничего не стоящими. Казалось, мир просто замирал в такие моменты — потому что у Изуку сердце заходилось в ударах от того, что рядом с ним был Кацуки, потому что момент близости был для него трепетным и всегда долгожданным. Кацуки обычно был немногословен, предоставлял Изуку возможность болтать о чем ему только вздумается, но порой у них происходили милые диалоги о ерунде, которые Изуку до безумия любил. Они всегда поднимали настроение, потому что пускай и не имели никакого смысла, но с течением времени становились одной из тех драгоценных вещей, из-за которой отношения и запоминаются. Изуку улыбался, думая об этом — и Кацуки смущенно прятал улыбку в ответ. — Ты постоянно лыбишься, как дурак, — прошептал Кацуки без мысли обидеть. Изуку стало смешно. — Если тебе не нравится, то я перестану, — ответил он, выпрямляя руку, чтобы Кацуки мог положить на нее голову. — Только попробуй, — произнёс тот, опустив голову на предплечье Изуку. — А что будет, если попробую? — не имея никакой физической возможности перестать улыбаться, Изуку смял собственные щеки пальцами, «стянув» и спрятав улыбку. — Тогда я заставлю тебя улыбаться, — сказал Кацуки, забираясь руками под футболку Изуку и легко щекоча его возле рёбер. Тот стал смеяться и истерично биться, но Кацуки не прекращал, хватаясь за его бьющееся в смехе тело только для того, чтобы продолжить щекотать через минуту-другую. — Ладно! Ладно, я не буду! Переста-ань! Изуку еще минут пять хихикал и утирал слезы, пока чуть не скатился с кровати — вовремя подвинулся навстречу Кацуки и был пойман за талию — на всякий случай. — Тут немного не хватает места, — промямлил Изуку, чуть оборачиваясь и смотря назад. Когда он повернулся к Кацуки, тот уже придвинулся так, что их лица соприкасались нос к носу. В животе стало трепетно. — А ты не ложись так далеко, — прошептал Кацуки и накрыл губы Изуку своими, обнимая его за талию и притягивая к себе. Изуку нравились эти поцелуи — они были неторопливые, мягкие и лёгкие, и если он вдруг не хотел продолжать, они прекращались. Но на этот раз Изуку ответил, довольно и шумно выдохнув, запустив руки в волосы Кацуки на затылке, двигая языком и губами навстречу. Не хотелось от него отрываться, хотелось без конца тонуть в этом приятном поцелуе, чувствуя тепло чужого тела своим и отзываясь на простую ласку — Изуку не так смело брал на себя инициативу, но охотно отвечал Кацуки, долго не думая. Кацуки вдруг приподнялся на локте, оторвался от губ Изуку и стал целовать его щёку, затем ухо и кожу под ним. Изуку под его губами замер, шумно дыша — вся кожа покрылась мурашками, и вся кожа лица вдруг стала страшно чувствительной. — Нравится? — шёпот Кацуки тихий, но раздавался чуть ли не в самом ухе. Изуку согласно промычал, не открывая глаз. — А вот так?.. Кацуки продолжил дорожку поцелуев за челюстью и перешёл на шею — Изуку безмолвно вздыхал, ощущая невероятное волнение и трепет от этих поцелуев. Они были чуть щекотными, но до безумия теплыми и чуткими, отчего Изуку лишь гладил плечи и спину Кацуки, не зная, как ему поучаствовать тоже. Невозможно было даже описать то, какими приятными эти прикосновения были — невесомыми, лёгкими и воздушными, они казались неощутимой периной на коже. Это было незабываемо для Изуку — Н-н… мне т-так нравится, Каччан, — прошептал Изуку, запрокинув голову, давая Кацуки возможность целовать его шею везде. Он ею воспользовался. — Я рад, — отозвался он, уже спустившись к ключицам, но потянулся обратно, опустил голову Изуку к себе за подбородок и поцеловал в губы снова. Казалось, что в животе всё сводит и крутит от того, как это было приятно, желанно и трепетно — Изуку чуть перебирал ногами от каких-то странных ощущений внутри. Это было непохоже на возбуждение, это было что-то совсем другое — было сложно объяснить даже самому себе это чувство, но и промолчать было невозможно. Словно это всё просилось быть сказанным. — Каччан… — проговорил Изуку тихо, когда Кацуки отстранился. — Мне в животе… странно. Блондин хмыкнул и поднял бровь. — Это как? — спросил он, опустив одну руку на оголенный живот Изуку. — Я… я не знаю. Ощущение какое-то странное, — неопределенно промолвил Изуку, опустив взгляд. — Болит? — снова спросил Кацуки, чуть наклонив голову. — Нет. Это другое, — Изуку немного нахмурился, задумавшись. — Наверно, это всё ерунда… — Так ты объяснишь или нет? — поинтересовался Кацуки уже нетерпеливо. Изуку поджал губы и подумал, что вообще зря заговорил об этом. — Н-ну…знаешь, есть такое чувство… будто внутри рой бабочек крутится… вот, я думаю, это очень похоже на то, что я чувствую… — неловко и тихо ответил Изуку наконец. — Я знаю, — вдруг ответил Кацуки. Изуку немного обомлел, но улыбнулся. — Правда? — Да. Изуку довольно улыбнулся. Блондин положил голову ему на грудь. — Я всегда думал, что же это за ощущение. Как будто внутри что-то треплется из стороны в сторону, да? Это первое время меня очень злило. Но потом я понял, что это из-за тебя, и смирился с этими бабочками. Они никуда не уходят, постоянно вертятся там внутри. Раз им нравишься ты, что я могу сделать? — сказал Кацуки, не поднимая головы. Изуку покраснел и спрятал алые щеки в ладонях. — И п-правда… раз так… — он совсем не знал, что ответить на такое признание. Они не так часто делились тем, что чувствуют — даже по отношению друг к другу, но Изуку ощутил, что слова Кацуки, пускай очень простые и незамысловатые, очень взволновали его. — Сердце у тебя так быстро стучит, — заметил Кацуки, не отрывая головы от груди Изуку. — Это его бабочки так разогнали? Изуку хмыкнул и улыбнулся. Что-то в словах Кацуки было просто очаровательно добрым. Даже не верилось, что он такое может сказать. Изуку запустил руки в пепельные волосы и стал разбирать их по прядкам. — Да, Каччан. В голове было приятно пусто. Кацуки мирно засопел в полусне, его голова приятно давила на грудь, а в животе больше так не крутило. Изуку посмотрел в потолок и подумал о том, что бабочки похожи на сорванные ветром цветы, которые носятся по кругу и всё падают на землю, пока ветер вновь не подтянет их вверх, ближе к недостижимому небу и воздушному простору. Ему было хорошо от мысли, что им сегодня достаточно простой детской метафоры, чтобы передать друг другу то, что не удаётся пока сложить в настоящее признание серьёзными взрослыми словами. А может, признаний уже и не нужно — если внутри живут бабочки, значит, все чувства цветут.