Общежитие геройского курса 1-А Академии ЮЭЙ

Жесткие, сильные руки с силой сдавили податливые бедра — Бакуго чуть не задохнулся от ощущений, надавил посильней, заставил Деку опереться на раковину и сжать пальцами холодную керамику. Тот и слова против не сказал — поддался, выдохнул судорожно, ощущая мурашки по коже, спокойно подался вперед, когда Бакуго перевел одну ладонь с бедра на поясницу, что уже подсознательно отпечаталось в голове Деку словами «наклоняйся». Бакуго бил в голову алкоголь — идиоты-одноклассники решили, что напиться в выпускной — святое дело, и наливали ему безостановочно, а он, в свою очередь, безостановочно пил, не сильно закусывая, но удивительно много болтая. Он глянул в зеркало — галстук съехал, верхние пуговицы рубашки расстегнулись, открывая яремную впадину — выглядел так, словно только что закрутил с кем-то интрижку. Он не помнил, кто полез к нему прямо в зале, но отпихнул этого человека без промедления — пробормотал что-то вроде «я занят», но так и не успел ни галстук поправить, ни рубашку застегнуть. Мидории, оказывается, подливали алкоголь в его газировку — он не замечал, как его разносило, но когда понял, что происходит, полкласса ехидно посмеивалось, а сам он раскраснелся и ощущал легкое головокружение. Концентрация спиртного была слишком большой даже для выпускного, но ребят это нисколько не волновало — все пили, смеялись, играли в какие-то азартные игры и хорошо проводили время. Почему-то девчонки очень избирательно вертелись вокруг Мидории и Тодороки — а кто бы не хотел провести ночь вместе с лучшим студентом ЮЭЙ и первым красавцем класса? Несогласных уж точно не нашлось бы. Самим юношам эта идея была не по вкусу — они умело уклонялись от объятий и на всякий случай не ходили по одному. Мало ли что взбредет девушкам под градусом. Идея запереть заклятых друзей вместе пришла спонтанно — как только Бакуго следом за Мидорией зашел вымыть руки после какой-то особо жирной пиццы, Ашидо захлопнула за ними дверь без промедления и ехидно засмеялась. Бакуго долго бранился, на самом деле будучи внутри искренне благодарным ей — он весь вечер после первого стакана испытывал сильнейшее желание где-нибудь зажать Мидорию, как-нибудь ухватить за задницу, дотронуться лишний раз и все не мог — постоянно его утаскивали куда-то подальше, тащили фоткаться, играть в дженгу или твистер, или сажали к девчонкам так, чтобы он краснел как дурак. А теперь их заперли в ванной. Двоих. Это лучшее, что могло случиться сегодня. И Мидория, и Бакуго страдали от воздержания уже очень долго — в связи с экзаменами и выпуском у них не хватало времени уделить должное внимание друг другу, ведь в общежитии уединиться практически нереально — если спалит кто болтливый, весь ЮЭЙ узнает, — а дома у каждого родители и ноль личного пространства. Поэтому Бакуго стоял, не колеблясь, смотрел в глаза Мидории через зеркало и читал в них «ты думаешь о том же, о чем и я». Деку, кстати, уже был сам на себя не похож — румяный от градуса в крови, излишне встрепанный, он развязал свой пухлый галстук, расправил его, оттянул, вздымая воротник рубашки и поднимая голову. Он будто не мог стоять ровно — все двигался, мотал головой, закусывал губы и смотрел на Бакуго томно — так, как трезвый никогда в жизни не посмотрит. Вся эта небрежность в его действиях, неаккуратность выглядели страшно маняще — Бакуго взгляд оторвать не мог, засматриваясь на оголенную шею, на галстук, на соскользнувший с плеч пиджак, упавший на пол каким-то бесформенным тряпьем. «Кто же дал тебе так напиться. Нужно было следить за тобой». Казалось, только образ Деку был четким — остальное плыло, размывалось, не виделось четко, впрочем, и не было интересно. Услышав щелчок дверного замка, он резко дернулся навстречу Мидории и схватил его бедра. Сильно, жестко, так, что пальцы побелели — Бакуго почувствовал такую похотливую радость, что сердце, кажется, наконец забилось и начало разгонять застоявшуюся кровь с алкоголем. В нос попал знакомый, вскруживший резко голову запах — одеколон, что Бакуго подарил Деку на их годовщину — романтично, тупо, клишированно, но аромат просто потрясающий. Вдохнув полную грудь воздуха, блондин понял, что ему очень быстро сносит голову, наверно, виной тому и алкоголь, и фактор воздержания, и, в конце концов, он молодой парень и у него очень даже не плохо с либидо. Даже не стараясь держать себя в руках, он разжал ладони как-то резко, заскользил вдоль брюк медленно по крепким, тренированным бедрам вверх-вниз. Кровь отливала от мозга Бакуго, он немного терял самообладание, ощущая, как нарастает желание, как оно приятно теплится внизу живота, и цыкнул, прикрывая глаза. Так быстро! А ведь этого совершенно нельзя было допустить. Но с другой стороны… так хотелось. Мгновение спустя он подался вперед бедрами, вжавшись в Мидорию пахом, и заставил того глухо выдохнуть и опустить голову. Невозможно было удержаться — в брюках задница Деку выглядит потрясающе, так заманчиво, что не прижаться — самый настоящий грех, и ощущения настолько яркие, что перед глазами заискрило. Притираясь, он чувствовал, что ему мало — это приятно до безумия, но хочется большего, и чертов пьяный Деку вздыхал так, что можно удовлетвориться, просто слушая — он тихо сходил с ума, понимая, как хочется прямо здесь и как стыд задушит, если хоть кто-нибудь узнает. Чертовски приятно прижиматься к Деку так, и Бакуго не собирался оправдывать себя или его — они просто хотели этого уже очень давно, но даже сейчас не могли подарить друг другу столь желанную близость. За дверью — хохот и посвистывания, и Бакуго умудрился им на радость выдавить какую-то тупую фразочку вроде «я вас всех убью, ублюдки», при этом не прекращая трогать Мидорию. Он решил уйти с бедер, перешел плавно на талию, затем торс и грудь — остановиться невозможно, Мидория чертовски манил, и руки Бакуго сами потянулись к пуговицам его рубашки, расстегнули первую, вторую… Деку перехватил ладонь Бакуго и сжал её, останавливая быстрые движения пальцев. — Что за херня? — нотки недовольства в голосе Бакуго нисколько не отрезвили Мидорию. — Ещё рано. Алкоголь очень не вовремя поднял градус в крови блондина — он взял Деку за шкирку и рывком поднял его на себя. Хоть на ногах тот устоял и никаких порывов к бегству, к счастью, не предпринял — лишь через зеркало смотрел в алые глаза с ожиданием, чуть приподняв подбородок. Бакуго чуть ли не до хруста костей обнял Мидорию, прижал к себе, снова подался бедрами и пахом навстречу, горячо выдыхая где-то над ухом, отчего Деку чуть поежился и довольно улыбнулся. Нравилось ему такое — это Бакуго уже давно знал. — Совершенно не рано. Самое время, — шептал он, чьи прикосновения и жадные объятия заставили Мидорию судорожно схватить ртом воздух. — Ты и сам так думаешь, не правда ли? Он лишь молча кротко кивнул, и Бакуго это заставило улыбнуться. Он знал, что ему нужно делать. Идиоты-одноклассники стояли за дверью, а это значило, что они в любой момент могли открыть. Нужно было развлекаться по-другому. — Как же я… хочу тебя, — шептал Бакуго горячо над ухом Деку, заставляя его чувствовать тысячу мурашек от затылка до поясницы — вдоль всего тела они пробежали вместе с легкой дрожью. — Я бы взял тебя прямо здесь… Ты бы не отказался, я знаю. Ты этого хочешь не меньше, чем я. В голове так живо представлялась картинка, что блондин невольно облизнул сухие губы. Он чувствовал, как изнывает его тело, он представлял, как изнывает Мидория, и ненавидел эту тупую безвыходную ситуацию. Одна рука вернулась к пуговицам на рубашке — чтобы его монолог получился поживее, поинтереснее, необходимо было взаимодействие. И теперь задрот не противился. В зеркале его изумрудный взгляд казался наполненным возбуждением, щеки розовели, приятно радуя глаз, а из приоткрытого рта доносились частые выдохи. — Сейчас я расстегиваю твою рубашку… но я бы не стал, если бы мы были одни, — шепот где-то над ухом заставил Деку прикрыть глаза. Слушать Бакуго как никогда приятно — градус в крови иллюзорно приумножал получаемое удовольствие. — Я бы разорвал ее. Пуговицы… бред, я бы даже не стал занимать себя ими. Даже не стал бы думать и терять время. Ведь тебе нравится, когда я жестко с тобой. Бакуго расстегнул почти все пуговицы. Он думал, что и с этим не справится, потому что его дурманило и ему едва удавалось сосредоточиться. Пришлось оставить несколько, но они не помешали блондину начать шарить ладонями по телу Деку, заставляя его чуть поднять голову и выдохнуть куда-то вверх. Он обводил пальцем каждый рельефный мускул, каждую мышцу, сходя с ума от того, как давно не трогал его, вынужденный только пялиться в раздевалке или в бассейне. Зарывшись носом в темные волосы, Бакуго пытался не забыться, чуть щурясь от удовольствия и улыбаясь, целовал Мидорию куда-то в затылок, непривычно нежно и мягко. — Я бы разорвал ее, стянул… прильнул к твоему телу, не оставил бы нетронутого места. Я бы кусал тебя, искусал бы всю твою гладкую кожу, ты бы извивался, но тебе некуда было бы деться, — продолжал он, шепча куда-то в волосы, чувствуя, сколько мурашек пробегает по телу Деку от его слов — тот, видимо, все очень живо представлял, и Бакуго был солидарен с ним — собственные слова возбуждали его все сильнее. — Ты бы стонал, просил бы еще, и я… — И ты бы никогда не отказал мне, — произнес с придыханием Деку, и блондину очень понравилось, как он сказал это — уверенно, с каким-то пьяным вызовом в голосе, что хотелось тут же отреагировать. Деку вдруг чуть выгнул спину — ягодицами уперся в пах Бакуго, ощущая, насколько велико его возбуждение. Блондину было страшно тяжело сдерживать себя — он перестал чувствовать какое-то стеснение, перестал слушать шум за дверью — просто потонул в похотливом желании овладеть Мидорией, спонтанно опустил руки на пояс, обвел пальцем пряжку ремня и пуговицу. — Эти брюки мне не помеха, ты знаешь? — прошептал Бакуго, открывая глаза, что ничего дальше Деку уже не видели. Он двинулся навстречу бедрами, потом сдал назад, наклонил голову и прикусил оголенное плечо Деку, что чуть повернул к нему голову. Трение создавало такие яркие ощущения, что даже стоять стало сложно. — Мне это напоминает что-то… напоминает… черт с ним. Это не важно. Правой рукой он потянулся к паху Мидории, надавил, чувствуя тепло, улыбнулся как-то грязно, слыша, как мычит задрот и вытягивается. Излишне чувствительный, он пытается даже как-то отстраниться, чтобы успеть привыкнуть, и на руки его Бакуго не обращает внимания, а вот на то, как он елозит бедрами обратить внимание приходится. Его задница ходит из стороны в сторону, словно проверяя Бакуго на стойкость, и он эту проверку проходит с треском — закусив губу, молча смотрит вниз и закатывает глаза от того, насколько ему приятно. Ни одна дрочка не приносила ему столько удовольствия, сколько приносил один Деку. — Вот за это… я тебя ненавижу, — еле выдавил из себя Бакуго, чувствуя, как по всему телу расползается это ощущение тянущей приятной неги, которое хочется только продлить. Он заставил Мидорию остановиться, сдавив его бедра, снова прижался, прильнул губами к шее, не имея больше сил сдерживаться, и сквозь короткие, но частые поцелуи шептал: — Только представь… Я бы взял тебя прямо здесь, прижав… к этой раковине… Или у стены… Мне бы пришлось взять тебя на руки… О-о-о, ты бы стонать не мог… — он закусил кожу на шее Деку, тот даже не дернулся — промычал что-то невнятное, наклоняя голову в противоположную сторону. — Я просто… Я просто с ума схожу… Деку вдруг развернулся к нему — Бакуго и не понял, когда успел отпустить его из объятий, но тот видимо как-то извернулся, ослабил хват его руки и теперь стоял к нему лицом. В его взгляде горело столь непривычное пламя похоти и желания, в котором Бакуго хотел бы сгореть без единого колебания. Мидория вдруг толкнул его рукой мягко, заставляя идти назад. Такая игра Бакуго даже понравилась — теперь вёл задрот. Он тыкнул пальцем в его грудь и пошел навстречу, соблюдая темп шаг-в-шаг. — Я так хочу этого, Каччан, — он смотрел прямо в глаза Бакуго, смотрел возбужденно, с вожделением, шептал эти слова с какой-то мольбой. — Насколько я соскучился по тебе… ты не представляешь. Я согласен на все. Как всегда. Бакуго жадно сглотнул, вслушиваясь в слова Мидории. Задрот так никогда не вел себя — алкоголь делал его совсем другим человеком, и нельзя было сказать, что блондину это не нравилось. Смотря на него, полураздетого, Бакуго чувствовал, как нарастает нетерпение — невозможно отвести взгляда от его торса, от груди, невозможно перестать засматриваться на край торчащего белья из-за чуть сползших брюк. Он пожирал взглядом Мидорию и не мог отвлечься — он весь перед ним, разгоревшийся, алеющий желанием и возбуждением… и как только Бакуго еще держал себя в руках! Но вдруг Мидория исчез. Ванная погрузилась во тьму, и за дверями раздался хохот — кто-то очень умный решил выключить свет. Бакуго несколько секунд всматривался в темноту, хмурясь — он наивно думал, что свет включат быстро. Он чувствовал, как его раскрепощает темнота, как Мидория прижимается к нему, обвивает руками, скользит по всему телу ладонями и старался сдержаться, понимал, что им совершенно нельзя это делать здесь. Деку вздыхал где-то вокруг него, в темноте казалось, что он был везде, и было невыносимо тяжело совладать с желанием — Бакуго поднял голову, выдохнул в темноту, понимая, что это невыносимо. По коже мчались мурашки от того, с каким рвением задрот жался, очень ясно давая понять, насколько сильно жаждет близости. Бакуго еще сопротивлялся, понимая, что они стоят прямо у двери, если откроют, то их увидят через мгновение. Ему резко перестало нравиться то, как они все больше приближались к тому, чего хотели больше всего. Нужно было что-то предпринимать, отстранить от себя Мидорию, дать ему понять, что не сейчас и не здесь… и пускай Бакуго сам был инициатором, теперь он был тем, кто должен был это прекратить. Хоть все его нутро было против, он думал, что нужно было остановить Деку прямо сейчас — но пока его мысли были об одном, его руки шарили по спине задрота, с жадностью и нетерпением тянули его к себе и противоречили ему же. Блондин чуть ли не бился в исступлении — в темноте все чувствуется в десятки раз ярче, как бы это не было странно, и прекратить трогать Деку примерно равно вынесению себе же смертного приговора — слишком чувствительно, слишком горячо, и, кажется, все на свете может подождать, пока рядом вздыхает этот идиот. А когда Бакуго наконец совладал с собой — опомнился, прекратил с таким фанатизмом стягивать рубашку Мидории и все же решился его подвинуть, — было уже поздно. Он не успел. Деку потянулся к его губам, кое-как, ни черта не видя, утянул его в поцелуй… и полоса света из-за открывшейся двери ослепила их.