Story of My Life

Интерлюдия Лиза Забини стремглав мчалась по коридору. Все мелькало перед глазами, темные волосы разлетались по сторонам, а в голове так же стремительно летало: «Ньют… Как же так, ну почему, почему ты постоянно разбиваешь мне сердце? Встречаешься с этой своей тупой Евой, тупой, как пробка!» Наткнувшись на какой-то портрет, она остановилась и, судорожно вздохнув, опустилась на пол и затряслась в рыданиях. Это было долго. Она плакала, ревела, как маленькая девочка… Вдруг раздались шаги. Как же не хотелось, чтобы ее кто-то видел в таком состоянии. Но иного выхода не было. — Забини… — знакомый голос встряхнул. — Ты чего? Лиза подняла голову. В глазах синим пламенем засверкал гнев. Ненависть. — Убирайся! — прорычала она. Ева не убралась. Она еле слышно вздохнула и произнесла как-то очень уж спокойно: — Ты слышала, о чем мы говорили с ребятами? — Д-да, — Забини всхлипнула, наконец поддавшись своему горю. И тут случилась очень странная вещь. Девчонка, которую Лиза так ненавидела, считая зазнавшейся стервой, присела рядом с ней, сняла странные маггловские штуки с ушей и молча протянула их ей. — Вот, держи. Это поможет. Слизеринка сначала подозрительно покосилась на Еву, но все-таки решила взять «наушники», как называл их Ньют. Ньют… От всего, что было с ним связано, горчило; хотелось плакать каждый раз, когда слышишь его голос, его смех… Это началось еще в сентябре. На первом уроке в году. Они тогда были на Трансфигурации. Ньют сидел на последней парте, один. Его никто не замечал, потому что у него не было друзей. А у Лизы зацепился взгляд за него и… Вот он берет перо. Как-то слишком уж небрежно… красиво. Вэл Уснар с Пуффендуя пошутил с Макгонагалл. Довольно посредственно, как показалось Лизе. А Ньют поднял голову и… улыбнулся. И все. С тех пор это и началось. Она растворялась в нем, она мечтала быть рядом с ним, чтобы он подошел к ней, обнял, поцеловал мягко, успокаивающе, искренне. В слизеринской спальне сердобольная Роза Паркинсон спросила тогда как-то у Забини: — Что такое, Лиз? И она разрыдалась и выложила ей все. — Я люблю его, так люблю, что не могу без него жить, не могу, не могу… — шептала она в ступоре, пока рука подруги успокаивающе гладила ее по голове. И не знала она про такой термин, как «розовые сопли», и жила ведь! — Ничего, Лиз. Все устаканится. А потом появилась Ева. И это было самое ужасное в короткой двенадцатилетней жизни Лизы. Он ее целовал, обнимал, смотрел на нее так, что было ясно — он влюбился, жутко влюбился. И она. Ей можно было улыбаться ему, можно было гладить его по голове, как маленького, можно было, черт побери, безнаказанно любить его! И сегодня Лиза была так счастлива, так счастлива, она думала, что вот оно, вот знак, вот белая полоса в ее мрачной, ужасной жизни… но нет. Нет! Он ее… использовал! Мерлин… Лиза встряхнула головой, освобождаясь от навязчивых воспоминаний. И, когда она надела наушники, словно разряд пронзил ее тело. Музыка завораживала, она гремела, заполняя все мысли, успокаивая и наводя спокойствие. Когтевранка молча наблюдала за Лизой. Затем она внезапно едва заметно усмехнулась: — Не спрашивай, где я взяла эту музыку. — Л-ладно… — И, насчет Ньюта. Во-первых, я тебя понимаю. Я прекрасно тебя понимаю. Но не могу сделать абсолютно ничего. Дальше. Ты не расскажешь своим, что слышала? — Нет…конечно же нет! — Забини вытерла слезы. Интересно, как это Ева может ее понимать. Такая невероятно везучая, счастливая Ева — и понимает ее? Да нет, это невозможно. — Окей. Тогда забудем про это. И пойдем уже, поздно. Лиза кивнула. А ведь эта Ева не такая уж и плохая… Конец интерлюдии *** Блять. И с чего это на меня накатил приступ альтруизма? Я же ненавижу Забини! Наверное это потому, что, корчащаяся на полу в рыданиях, с растрепанными черными волосами, она не выглядела стервой. Она выглядела обыкновенной девчонкой. И мне стало ее жалко. Тогда я вспомнила сентябрь. Вспомнила, как думала, что мне уже ничего не поможет. Глупо, конечно — ведь я тогда не любила. Но казалось мне, что это была та самая, чистая и настоящая любовь. Как сейчас. А ведь Лиза Забини не виновата. Да, характер у нее не сахар, но в своей любви — не виновата. Да и кто виноват, что в нашей с Ньютом идиллической паре появилась тень — какая-то страдающая слизеринка. Эх, какая же я все-таки, мать вашу, ЧСВ-ШНИЦА И ЭГОИСТКА, БЛЯТЬ! А, ладно, знаем. Я закрыла глаза, откинулась на подушку и почти моментально отключилась. *** Мне приснился странный сон. Там был Александр Малфой. И Лиза Забини. И Ньют. Ньют сказал мне, что бросает меня, потому что влюбился в Забини. И, когда я плакала, ко мне пришел Малфой. Он отобрал у меня телефон и включил в моих наушниках Моцарта. Мне почему-то понравилось и я прямо так пошла на Историю магии. В кабинете никого не было, а были только Ньют с Лизой, которые были года на два старше, чем на самом деле. И они трахались. Тогда я оттуда сбежала. А потом меня нашел Дамбик и отправил обратно в школу в Санкт-Петербурге. Потому что, цитирую, «ты не достойна счастья, Ева». И все началось по новой: беспросветная тоска, боль и одиночество. Но тут я проснулась, хех. Вот не надо на ночь сладкое было есть! Я продрала глаза и встала с кровати. Чтобы не разбудить девчонок, тихо, на цыпочках, вышла из спальни и побрела, куда глаза глядят. Коридоры Хога привели меня к выходу на улицу. Там было пасмурно, но тепло — градуса двадцать два. — Привет. Я резко обернулась… и облегченно вздохнула. — Ньют! Здорово! Он сидел под деревом и писал какое-то эссе. Ручкой. На пергаменте, правда, а не на бумаге. — Не поможешь? Ты же вроде в Чарах шаришь. — Не, нихера. Я умею писать эссе и колдовать. Писать легко — можно тупо содрать с учебника и приписать вывод, — я усмехнулась, подумав, что кто-то ведь и так не напишет. — А, ну окей, — кивнул Ньют и принялся быстро строчить ручкой по пергаменту. Я наблюдала. Надо же, а я так не умею! Я только печатаю быстро. — Слушай, — внезапно начала я, — а тебе не кажется, что ты как-то по-свински с Забини поступил? Вот нахуя, ты мне скажи? Если она так плохо держит информацию, то можно же было ее по-другому раскрутить! — Как, ты предлагаешь? — Ньют отложил эссе и прищуренным взглядом уставился на меня. — Например, поймать в пустом коридоре и заставить выложить все, а затем наложить Обливиэйт! — вспыхнула я. — Даже это гуманнее, чем то, что сделал с ней ты! — я обвиняюще ткнула указательным пальцем ему в грудь. — Ты ее использовал! — Подожди, — пробормотал Ньют, как-то сразу поубавивший свой пыл, — тебе ее что, жалко? — Мне ее не жалко! — разозлилась я. — Я просто понимаю, каково это — когда ты не нужен никому, а тебя все используют! — Ну окей, я повел себя как дурак! — воскликнул он. — Теперь нормально? — Ой, да иди ты нахуй… — тихо ответила я и отвернулась. Я просто не могла поверить, что и Ньют такой же, как и все эти люди, такой же черствый и злой… Этого просто не могло быть. *** — Окей! — раздался, наконец, его голос сзади. — Что тебе, в конце-то концов, надо? Чтобы я перед ней ходил-извинялся? Этого я ни за что делать не буду! Я помотала головой: — Я не хочу этого. Я хочу, чтобы ты просто раскаялся. Может, не сейчас, может, когда-нибудь. Ладно, мир? — Мир! — обрадовался Ньют. Главное, чтобы он воспринял мои слова всерьез. Хотя… потом один пень раскается, так что волноваться нечего. Я с такой силой дала ему пять, что даже больно было. А затем усмехнулась: — Лады, пиши эссе, я мешать больше не буду, — и вольготно развалилась в двух метрах от него, рассеянно прослеживая его взглядом. — Ок, давай. А после завтрака произошла небольшая неприятность…