Ваша Ники Окава.
***
Мысль вспыхнула ненадолго и тут же погасла со скоростью молнии, не успев сформироваться во что-то более осмысленное. Где-то в пустоте… В пустоте словно взорвалась сверхновая звезда, подарившая кому-то целый мир и… смысл? Нет, но близко. Мысль снова вспыхивает и отчаянно борется, пробираясь через боль, чтобы… Она не может продержаться и снова гаснет, проваливаясь в непроглядную темноту. Мысль вспыхивает и гаснет. Вспыхивает и гаснет. Вспыхивает и гаснет. Вспыхивает и снова гаснет. Она не знает, сколько времени проходит, потому что весь ее мир состоит из таких вот вспышек. Бесконечный цикл рождений и угасаний, конца и края которому не видно. Боль приходит вместе с «рождением», пропитывая все ее существо, мешая сосредоточиться, понять, а потом… снова мрак. Она не знает, сколько времени проходит, пока ей не удается вспомнить собственное имя. Тсунаеши. Она лежала на теплых волнах, которые подхватывали ее и укачивали словно маленького ребенка, даря ощущение тепла и безопасности. Она впервые за долгое время чувствовала себя совершенно отдохнувшей, про себя радуясь тому, что ее тело не болело. Но это не отменяло того, что она чувствовала себя как-то нехорошо. Она буквально терялась в противоречиях, чувствуя сразу тысячу различных ощущений, от чего ей становилось нестерпимо больно и плохо. Она чувствовала себя странно, словно проглотила солнышко, которое распирало ее изнутри и невыносимо жарило, заставляя метаться по кровати и умолять пересохшими губами, отчаянно прося его выключить. Иногда все ненадолго погасало, а губ касалось что-то холодное, позволяя ей успокоиться и снова впасть в забытье, где она чувствовала себя спокойно и комфортно, а потом все повторялось. Это было неприятно. Это было больно. Это было… Это было настолько плохо, что она толком описать не могла. Тсуна застонала и нахмурилась, сворачиваясь клубком. Ее снова нестерпимо жгло изнутри, от чего она буквально чувствовала, как каждая ее клеточка медленно и болезненно тлеет, превращаясь в пепел. Вот только после подобного облегчения не приходило, потому что она продолжала все чувствовать. Даже то, что осталось от ее частей после превращения в пепел. Весь ее организм бурлил и кипел, заставляя ее из раза в раз отчаянно шипеть, стараясь сдержать жалобный скулеж. Больно. Слишком больно… Почему у нее такое ощущение, будто ее кто-то медленно поджаривает на сковородке, предварительно полив кислотой для «лучших» ощущений? Где-то рядом играет мелодия, безумно знакомая и родная, вызывающая лишь успокоение и… и… и… Она не помнит. Мелодия медленно кружится вокруг нее, будто оборачивая в теплое пушистое одеяло, заставляя боль окончательно куда-то отступить. Она слышит…Море не знает пределов своей ширине… Ракушка проживает века, не меняя своей формы… А Радуга появляется время от времени лишь для того, чтобы снова исчезнуть…
Знакомая до слез и судорог мелодия, которая является ключом ко всему. — Пора вставать, маленькое Небо… — тихий шепот расходится по воде, оставляя за собой круги и волны, которые лишь сильнее качаются. Этот шепот тоже ключ ко всему. Дорога, которая сможет вывести ее… куда? Она не знает, но должна идти. — Пора. Она и сама знает, что пора. Давно уже пора, но она… Мир перед ней снова размывается, пытаясь утянуть ее сознание в беспроглядный мрак. — Пора вставать, маленькое Небо. — храмовым колоколом гудит голос, раскалывая ее существование на две части и возводя остатки ее смысла в абсолют. — Пора вставать. Пора. Пора. Пора. Пора. Она рассеяно вертит в руках Пустышку и не может пошевелиться. Она хочет проснуться. Хочет, но не знает как. Она хочет… хочет… — Пора вставать. Она на секунду смотрит куда-то в далекое и голубое-голубое небо, а потом прикрывает глаза и вздыхает, наконец-то просыпаясь. Мир снаружи слишком яркий, слишком шумный, слишком… Просто слишком. Тсунаеши блуждающим взглядом обводит белоснежную палату в больнице, машинально цепляясь взглядом за торчащую из руки капельницу, а потом устремляет взгляд в окно. На дворе весна, снаружи — весь мир, казалось, был укутан красотой цветущих сакур, которые нежно роняли на землю лепестки, словно создавая бесконечные розовый ковер. Она снова смотрит на сидящего рядом довольного Кавахиро, переводит взгляд на Бальдера, который крепко держит ее за руку, смотрит на Юи, мажет по всем остальным и никак не может понять, что собственно произошло. — Ч… что… что произошло? — тихо и слабо хрипит она, рассеянно водя взглядом по палате. В горле сухо, хотя оно не першит. Это и настораживает, и радует одновременно. Вообще, у нее на редкость хорошее самочувствие, хотя и чувствуется некоторая слабость. Кавахиро медленно и торжественно улыбается, довольный настолько, словно получил лучший подарок, который только мог получить: — С пробуждением, юный Шаман.