Amnesia / Амнезия

      Она сказала, что никто не должен ни о чём догадаться. Она велела ему заткнуться и просто лежать, а он и не знал, что ещё можно делать, поэтому просто молча кивал на всё, что ему говорили. Он ни черта не понимал — ни где он, ни кто он. Он чувствовал лишь, что его мозг вот-вот взорвётся из-за всего этого хаоса.       Рядом с его кроватью он увидел девушку, которой он отчего-то доверился, как только открыл глаза. Она спала в кресле, свернувшись калачиком, и он мягко коснулся её руки.       — Простите, где я?       Она открыла глаза и подпрыгнула, будто он ударил её током.       — Микки!       Кажется, это она о нём. Он не знал, да и спрашивать не хотел, но по его лицу она догадалась, что что-то пошло не так.       — Ты только что сказал «простите»? — внезапно спросила она, широко раскрывая глаза, но он понятия не имел, что отвечать, поэтому просто уставился на неё.       — Кто вы? — наконец, спросил он, а её глаза наполнились слезами. И именно в тот момент она велела ему заткнуться и ничего не говорить о произошедшем. Он решил не задавать лишних вопросов, ведь ему просто не хотелось, чтобы она плакала, поэтому он лишь кивнул и покорно согласился.       После этого всё происходило как в тумане.       Девушка, то есть, как он позже узнал, Мэнди, окрикнула двух медсестёр, и уже через несколько часов она вывела его, шатавшегося, из больницы. Кажется, он лежал здесь слишком долго. Он молчал, как и велела Мэнди, пока они проходили под железнодорожным мостом; пока они шли по незнакомому грязному району; пока заходили в незнакомый грязный дом.       По взгляду Мэнди он понял — она надеется, что он что-то узнал, но он просто растерянно смотрел на неё и чего-то ждал. Он понятия не имел, что должен говорить, чтобы успокоить её. Он просто хотел утешить её, ведь ему не нравились слёзы, стекавшие по её щекам, поэтому он протянул руки, позволяя ей упасть в его объятия и прижимая её голову к своей груди.       Её волосы пахли цветами, и он вдохнул этот аромат, надеясь, что он перекроет ужасную вонь всей квартиры. А Мэнди, казалось, была невосприимчивой к этому запаху. Она шмыгнула носом и отстранилась.       Она показала ему комнату, на двери в которую висела картонная табличка с надписью «Stay the Fuck out». Показала ванную комнату, его зубную щётку, а затем села на кровать в, вроде как, его комнате. Здесь был полнейший бардак — это первое, что он заметил. На полу валялась одежда, большая часть которой выглядела слишком грязной и неприятно пахла. Всё, что только можно было завалено абсолютно различными вещицами и пустыми пивными банками. Он догадался, что курил, заметив среди всего этого хлама переполненную пепельницу.       И ничто из этого не казалось знакомым.       Он заметил на стене вмятину, завешанную плакатами, и ему стало интересно, что здесь вообще происходило.       — Что ты помнишь? — спросила Мэнди, прижимаясь спиной к стене и подгибая под себя колени, опираясь на них подбородком. Она выглядела уставшей — её глаза всё ещё слезились и оставались покрасневшими, а подводка потекла. Он подумал, что без макияжа ей будет куда лучше, но говорить этого не стал — не хватило смелости. Он не знал, есть ли у него вообще право говорить.       Он пожал плечами и сел рядом с ней.       — Ничего, — признался он.       Ну, это было не совсем так. Он помнил странные вещи, например, сюжеты фильмов, как писать, читать, играть в игры на Xbox, но всё, что было для него даже совсем немного личным — лица, имена, события — всё было стёрто из его головы напрочь. Безумно запутанно.       Он даже не знал, кто он такой.       Слёзы снова потекли по щекам Мэнди.       — Ты моя сестра, — сказал он, надеясь, что, если он что-то скажет, она перестанет плакать.       Она кивнула, а слёзы застыли в её глазах.       — Ты это вспомнил, или догадался? — спросила она.       Он почувствовал, как румянец растёкся по его щекам, и смущённо улыбнулся.       — Догадался, — признался он. — Мы были близки… Ну, мы?       Она слабо улыбнулась, пытаясь исправить хоть что-нибудь.       — Ближе, чем с остальными мудилами, — пробормотала она, а потом поняла, что он их не помнил, и добавила. — Есть Игги, Никки, Джоуи, ты и я; но они все полные долбоёбы.       Ему было как-то жаль, что у него было трое братьев и сестра, которых он даже не помнил.       — Из-за чего я был в больнице? — спросил он, потому что ему нужно было это знать. — И почему я ничего не помню?       Она покусывала нижнюю губу, не желая ни о чём рассказывать, но прекрасно понимая — ей придётся.       — Эм, наш папаша пытался тебя убить, — наконец, пробормотала она, и он уставился на неё, не совсем понимая, не ослышался ли он. Вопрос «за что» был написан на его лице. — Он просто узнал, что ты гей… Ты ведь помнишь, что ты гей, да?       Он нахмурился, подумал немного и в итоге просто пожал плечами. Может, и так, но он точно не знал. Мэнди указала на потолок.       — Тебя это возбуждает?       Он взглянул на плакат Меган Фокс, висевший там, — и откуда он только, блять, знал, что это Меган Фокс, если он не мог вспомнить даже свою сестру — и нахмурился.       — Не очень как-то, — признался он, и она ухмыльнулась.       — Блин, ты реально гей.       — А ты раньше не знала?       Она пожала плечами.       — Ты хорошо скрывался, но синяки на бёдрах не спрячешь, то есть, ты ведь даже не помнишь, с кем трахался?       Он покачал головой.       — Нет, прости.       — Если продолжишь быть таким вежливым, я взбешусь, ну это так, чтоб ты знал, — сказала Мэнди. — Раньше бы ты велел мне отъебаться, даже не извиняясь.       Микки нахмурился.       — Ты же вроде сказала, что мы были близки.       — Да, но мы же Милковичи, мы признаёмся в любви, ругаясь друг с другом, — сказала она, будто это было очевидно. Она внезапно вскочила. — Я пойду приготовлю поесть, будешь яичницу?       Он пожал плечами.       — Эм, да, буду, — до того, как она успела выйти из комнаты, он спросил. — Ничего, если я приму душ? — он понял, что от него реально несёт, и из-за этого ему было как-то неуютно.       Пару секунд она просто удивлённо стояла, а затем, казалось, вспомнила, что он был не в себе.       — Мик, это и твой дом тоже, можешь не спрашивать — просто делай, — сказала она, после чего ушла готовить яичницу или ещё чего-нибудь.       Даже когда она сказала это, он не мог перестать думать, будто находится не в своём доме. Всё как-то неправильно. Свой дом он, наверное, вспомнил бы.       Он долго стоял под душем, смывая с кожи грязь и ощущая, как расслабляются мышцы спины. Кончиками пальцев он коснулся едва заметных синяков на бёдрах, провёл по серебряному шраму на плече, похожему на укус. Скользнул пальцами по отпечаткам рук на бёдрах. И что всё это значило? Он потрогал буквы на теперь чистых костяшках и понял, что эти татуировки, должно быть, многое говорили о нём как о человеке, которым он был и в то же время не был. Он понятия не имел, что думать о человеке, которого он просто-напросто не мог вспомнить. И он не был уверен, что хочет о нём вспоминать.       Он был Микки Милковичем, и в то же время не был им.       Он оставался Микки Милковичем, но теперь он был его призраком, менее резким на язык.       Посмотрев в зеркало, он увидел невысокого парнишку с тёмными волосами, голубыми глазами и длинными ресницами. Он был бледен, а под его глазом виднелся крошечный шрам. Коренастый, с небольшим количеством мышц — достаточно, чтобы быть довольно видным. Но он был чужд самому себе.       Теперь он улыбался, а не ухмылялся, теперь он боялся даже собственной тени и льнул к своей сестре, точно маленький ребёнок, а она и не жаловалась. Она присматривала и общалась с ним, рассказывала ему, кем он был и чем занимался.       Микки Милкович дважды бывал в колонии для несовершеннолетних: один раз после того, как его подстрелили в магазине, когда он что-то украл — это объясняло, откуда у него шрам на бедре, второй раз — за то, что он без причины ударил копа по лицу. Он думал, что человек, которым он был — полнейший идиот. Или, быть может, просто безрассуден. И всё-таки Микки считал, что тот, прошлый Микки был безумно глуп.       — Эй, эй, посмотри на меня, — руки на бедре крепко сжимают рану. Господи, как же больно! Но он никогда не признает этого.       — Грёбанный ублюдок!       Микки слегка покачал головой и продолжил смотреть телевизор, будто ничего не произошло, будто он ничего не слышал, вспоминая что-то, чего не понимал. Он, конечно, понял, что это воспоминание, но в то же время это были всего лишь слова в его голове и звуки в ушах.       Порой он даже не был уверен, что вообще хочет вспоминать.