Связанные садом

Как показалось Ливену, Анна выглядела не только задумчивой, но и печальной. — Анюшка, родная моя, я тебя расстроил? — не выдержал он молчания, когда они перешли от мясной закуски к поданной Матвеем осетрине с грибами, дворецкий не прислуживал за столом постоянно, а ждал распоряжений князя в буфетной. — Наговорил слишком много, да? Ты, наверное, думала про меня лучше… А я разочаровал тебя… оказался не таким, как ты себе представляла… А я… вот такой… такой, какой уж есть… Прости меня… Я не хотел… испортить вечер… — Паули, ты и правда… не совсем такой, как я себе не представляла… Но ты совершенно не разочаровал меня, нет… И ты не хуже… наоборот… Только зачем тебе все это? — Что? — Твои романы и интрижки… Тебе ведь это не нужно… Тебе нужно совсем другое… — сказала Анна вслух и добавила про себя «любовь». Павел вздохнул. Анна поняла то, что он… хранил глубоко в себе. — Аня, то, что мне нужно, точнее то, что я хотел бы, чтоб было… видимо, этому не суждено случиться… уже никогда… И поэтому у меня, как ты сказала, романы и интрижки… Я не монах, мне нравятся женщины, я увлекаюсь ими — как сейчас увлечен графиней… — Но никогда… не откроешь им… своей души… — Нет, об этом и речи быть не может… У любовниц совершенно другое… предназначение… — Постель и престиж? Ливен брызнул со смеху: — Анна! Ты подловила меня на слове! Но если выделить суть таких отношений, думаю, что это именно так… Плотские наслаждения и наличие самой дамы, подходящей князю по его положению. То есть дамы, умеющей подать себя в свете и занимающей там определенное место, красивой и интересной. Как графиня. Как я тебе уже говорил, меня устраивают отношения с ней. — Скажи честно… тебя иногда тяготит ее присутствие? И снова Анна поняла больше… чем, наверное, он бы хотел… — Да, бывает… Понимаешь, я часто нахожусь среди людей, из-за моей службы… Но, наверное, я больше… мизантроп, чем… человеколюб… Не то что бы я не любил людей, совсем нет. Я нахожу многих очень приятными. Просто постоянное или длительное присутствие человека в моей жизни, точнее в моей личной жизни я могу переносить… только если… он мне близок… Иначе это будет меня… стеснять… — выбрал он более нейтральное слово, чем «раздражать» или «нервировать», как это в действительности было. — Поэтому я редко приглашаю гостей на долгий период времени… И поэтому я никогда не жил с любовницами. Из этого бы все равно ничего хорошего не получилось… Встречаться, иногда проводить вместе ночи — да, жить вместе — нет… Это не зависит от женщины, это зависит лишь от… моих чувств к ней… С Лизой я мог жить вместе, потому что любил ее… Быть с ней для меня никогда не было в тягость, наоборот, я хотел проводить с ней как можно больше времени… Так, как это было в моей юности с Амели… Я приезжал домой к Лизе как только мог, бывало, всего на несколько часов… а то и вовсе совсем ненадолго, если, например, у меня было немного времени перед тем, как уехать по службе в Петербург… А когда мы могли проводить вместе несколько дней подряд, для меня это были самые счастливые дни… — Знаешь, мне кажется, что вы с Яковом в этом очень похожи… Он тоже никогда… не жил с женщинами… до меня… только встречался… — Да, думаю, в этом мы похожи… Кроме того, у него еще и не было семьи… и другой человек должен быть для него не посторонним, а своим, чтоб он мог сосуществовать с ним… Есть такие люди, которые боятся одиночества, они готовы прилепиться к кому угодно, только чтоб не быть одному… А мы, видимо, из тех людей, про которых говорят: «Быть лучше одному, чем вместе с кем попало…» Я имею в виду по-настоящему вместе, как пара, а не для ничего не значащих встреч… Когда люди действительно вместе, это не в тягость, а в радость… — А мое присутствие тебя не тяготит? — отважилась спросить Анна. Павел улыбнулся: — Ну что ты, родная моя, конечно, нет. Я бы очень хотел, чтоб ты осталась у меня подольше или приехала вскоре снова… Хоть одна, хоть с Яковом… Ты — одна из очень немногих людей, с кем бы я мог жить под одной крышей, — честно сказал он и… тут же забеспокоился, не отпугнут ли Анну его слова. — Но это, думаю, потому, что вы с Яковом — моя семья. Я всегда был очень рад, когда Дмитрий с Сашей приезжали ко мне. И конечно, я не могу представить, чтоб они могли бы докучать мне своим присутствием… Так и с тобой… Поэтому я буду счастлив видеть вас с Яковом у себя тогда, когда Вы пожелаете… Мой дом — ваш дом… Аня, ну что же ты не ешь? Рыба такая вкусная, тает во рту, мне кажется, Харитону она необычайно удалась. — Я ем… только хочу оставить место и для других блюд. — Мудрое решение. Тогда я прикажу Матвею подать следующее блюдо. Это утка с соусом камберленд. После того, как дворецкий подал Его Сиятельству и его гостье мясо, князь сказал, что больше в этот вечер в его услугах не нуждается, и отпустил его. Анне блюдо очень понравилось, повар у Павла был превосходный. — А что мы изменил в меню, если не секрет? — В нем, например, не было утки, она только для нас с тобой. Если б она была для всех, прожорливый как саранча Саша не оставил бы нам ничего кроме косточек. Ну, может, крылышки бы и пожертвовал… Но крылышками сыт не будешь, — усмехнулся он. — Поэтому для всех предполагалась телятина. — Павел, он так много ест? — Аня, он еще растет… Ему нужно есть, этого требует организм. — Растет? Он и так почти с тебя ростом. — Думаю, скоро догонит меня… Ливены в основном высокие. Дмитрий, как я говорил, был выше меня. Наш отец был примерно его роста. Гришка был где-то между Дмитрием и мной. Другие два брата, думаю, чуть ниже меня. Мать у нас была тоже довольно высокой для женщины. Яков, наверное, пошел ростом в Катю, она была маленькой. — Он не маленький, — обиделась за Якова Анна. — Нет, не маленький. У него хороший для мужчины рост, просто среди Ливенов он был бы одним из самых невысоких… — А что еще Саша любит? — О, много чего. А из того, что сегодня на столе — пирожные с фруктами — как ты и наполеон — как я, — сказал Павел, наливая Анне чашку чая. — Их ему с Натальей Николаевной Харитон упаковал в дорогу. Кроме того немного окорока, что был на обед, пирожков с мясом и грибами, свежего хлеба и фруктов. Конечно, аппетита у графини из-за переживаний нет, но, может, поест хоть что-нибудь… Анна отметила, что Павел позаботился и о том, чтоб для графини и Саши собрали в дорогу еды. — А Саша все сам не съест? — Аня, ну не с голодного острова же он… Я ведь так, подшучиваю насчет него. Он знает, что по-доброму… Мы с ним часто друг друга подначиваем, ты это сама не раз видела. Но ни один из нас намеренно другого обижать, конечно, не станет… По глупости, быть может, но не специально… Вот и я если скажу тебе что-то обидное, то это не со зла, а опять же, как говорится, не от большого ума. — Ты, да не от большого ума? — засмеялась Анна. — У кого же он тогда большой? — Ну есть такие люди… где-нибудь… — ухмыльнулся Павел и продолжил серьезно, — я встречал как-то человека действительно незаурядного ума, но он был таким… скучным, таким сухим… что я тогда подумал, может, чуть-чуть глупости иногда и не помешает… чтоб на живого человека походить… — А Саша умный? Как ты? Ливен усмехнулся про себя — то, что Саша умный, в этом не сомневался даже Варфоломеев, сомневался только в том, от кого у него этот ум… — Умный, без сомнения. Насчет твоего вопроса — ну, наверное, пошел в меня… Хотя Лиза тоже глупенькой не была… Знаешь, мне кажется, что если ребенок родился от любви между родителями, он должен унаследовать от них все лучшее. Как Саша от меня с Лизой. Иначе зачем тогда вообще любовь?.. Аня, я хотел бы показать тебе что-то, подожди, я принесу… Павел вернулся через несколько минут. — Вот это Сашины родители, — протянул он Анне карточку в серебряной рамке с позолоченным растительным узором. На фотографическом снимке была молодая пара. Они очень подходили друг другу. Мужчина приобнял женщину. Мужчина был одет в дорогой костюм, женщина в вечернее платье. У нее были драгоценности в виде листьев… Анна знала, что вставки в украшениях были опалами… Павел и Лиза — такие молодые, такие красивые, такие счастливые… — Павел, какие же вы здесь счастливые! — ахнула она. — И какие красивые оба! Ты… как принц! Лиза — просто ангел! Такая очаровательная! Вся светится от счастья! У нее совсем не такая грустная улыбка как на портрете… а такая… — Такая, как ты увидела, когда я... подарил тебе эти украшения? — Да… — в недоумении посмотрела Анна на Павла. — Откуда ты знаешь? — Аня, я именно тогда их Лизе и приподнес. Это была годовщина… как мы с ней… стали мужем и женой… Дмитрий тогда специально уехал из имения на неделю… чтоб не смущать нас… Я тогда был безмерно счастлив… и у нас получился Саша… Так что, выходит, я сразу стал не только женатым, но и семейным мужчиной… — И тогда никто ничего не заподозрил, слуги, например? — поинтересовалась Анна. — Нет. Его Сиятельство спешно уехал по делам в столицу и нескольких слуг забрал с собой. Я остался в имении, как не однажды бывало, а уж с кем тот раз я там проводил все ночи… Лиза часто сама заправляла кровать, так что внешне все было… пристойно… А потом Ее Сиятельство кофе в постели пролила… и с расстройства простынь выкинула… В общем, никаких… улик, как сказал бы Штольман — рассмеялся он. — Ну вы и конспираторы, — тоже засмеялась она. — О, когда людям что-то нужно, они бывают очень изобретательны… Как, например, когда я предложил Лизе отпраздновать нашу годовщину… Я тогда очень хотел, чтобы мы провели время наедине, только она и я, и повез ее на выходные в… впрочем, название городка не имеет значения… Я как-то был в нем и знал, что там есть хорошая гостиница с рестораном и даже как ни странно театр. Конечно, не такой как в столице, но и не любительский. Мне очень хотелось, чтоб Лиза развеялась, чтоб мы хорошо провели время вместе… В тот день я подарил ей украшения, которые она сразу же надела. Мы сделали это снимок до того, как поехали в театр. Лиза очень хотела, чтоб на снимке я был в мундире, так как по ее мнению, он мне очень шел. Но я его с собой не взял. По мундиру было бы понятно, где я служил, а мы поехали туда, конечно… инкогнито… Она тогда немного огорчилась, и я пообещал ей, что на следующий год в нашу годовщину мы обязательно сделаем снимок, где я при всем параде… Но, как ты знаешь, этого не случилось… Про этот снимок и про то, что мы туда ездили, не знал никто, даже Дмитрий… Даже Саша про него не знает… Это единственный снимок, где мы с Лизой вместе. Только вдвоем… У Дмитрия был снимок со свадьбы, где они с Лизой и я в качестве шафера. Но вскоре после свадьбы Дмитрий его куда-то спрятал. Я его видел всего пару раз… Не думаю, что он его выбросил, просто убрал подальше. Возможно, Саша его как-нибудь и найдет… — И другой карточки с Лизой у тебя нет? — Нет, только эта… Кроме нее есть тот портрет, что в ее комнате внизу, миниатюра, где она с Сашенькой, та, что у меня в часах… и ангел в моей спальне. — Скажи, Саша видел портрет Лизы в ее спальне? — Нет, никогда. Только портрет Дмитрия и Лизы, который в особняке Ливенов в Петербурге. — Александр показывал нам семейные портреты, но я не припоминаю такого… Там было два портрета Дмитрия и твой — в мундире. — После смерти батюшки Саша перевесил этот портрет в свои покои, — объяснил Павел. — Еще, конечно, он знает мать по портрету, который в Гатчине — он был сделан, наверное, в первый год их брака… Но это… парадный портрет, он совсем не отражает то, какой она была… На нем она — княгиня Ливен, а не… Лиза… А после того, как Дмитрий признался Саше перед смертью, что я — его настоящий отец, я показал ему портрет в своих часах. Сказал, что он и его матушка со мной почти каждый день в течении более семнадцати лет… Тогда он и понял, что я действительно любил Лизу. И до сих пор люблю… — Павел, покажи Саше этот снимок, он должен его видеть. На нем настоящая любовь. — Хорошо, — кивнул он. — А сейчас я пойду положу карточку обратно в сейф, чтоб ее не увидел кто-нибудь другой… «Как же Павел любил и все еще любит Лизу. Спустя столько лет… Его можно понять, что он не хочет думать о женитьбе на другой женщине, как бы ему не было, как он сказал, хорошо с ней…» — Аня, перейдем в гостиную? — Павел предложил Анне руку. — Да. — Хочешь еще вина? — кивнул он на стол с винами, закусками и фруктами. За ужином Анна пить вино отказалась, считая, что айсвайна до этого уже было достаточно. Не то что бы она чувствовала себя… странно… но легкость в голове тогда все же была… Правда к этому моменту уже прошла… Она была в нерешительности. — Аня, я же только предложил… Я не собираюсь тебя спаивать. И сам не собираюсь набраться… Просто я знаю, что тебе понравилось анжуйское. Я могу налить совсем чуть-чуть. — Если только чуть-чуть. Он налил Анне половину бокала: — Ты можешь растянуть это на целый вечер. — И за что же мы выпьем? — Анюшка, давай выпьем за счастье. Чтоб у каждого было счастье, о котором он мечтает… — Да, это очень хороший тост, — Анна чокнулась с Павлом. Павел заслуживал счастья как никто другой… Ей очень хотелось, чтоб он снова был счастлив… — Ты обещал сыграть… — Да и потанцевать с тобой… Но, к сожалению, это сейчас возможно только под мое мурлыканье… Если тебя это не разочарует… — Нет, я бы хотела станцевать с тобой. Даже под мурлыканье… Ты мурлыкаешь очень… музыкально… Ливен засмеялся: — Такого мне еще никто не говорил… Что для тебя сыграть? — он сел за рояль. — Я хотела бы послушать то, что нравится тебе самому… Ты как-то назвал нескольких композиторов… — Думаю, тогда Шопен… Начну с фантазии-экспромта. После фантазии Павел перешел к вальсу и закончил ноктюрном. Анне казалось, что она перестала дышать… — О Боже! Паули, как прекрасно… Ливен улыбнулся: — Рад, что ты разделяешь мое мнение. Я бы еще хотел исполнить «Утро» Грига. Кажется, что со звуками музыки восходит солнце, просыпается природа… Ты сама услышишь… Анна закрыла глаза, ей привиделось, как солнце вставало в саду, как первые его лучи падали на цветы… Казалось, она даже чувствовала их запах… Хотя на самом деле это был аромат духов из флакончика, что были в несессере, подаренном Павлом… — Аня, что случилось? Анна поделилась с ним тем, что ей почудилось. Он встал из-за рояля, приблизился к ней и на секунду тоже закрыл глаза. — Да… это действительно похоже на то, как пахнут цветы, просыпаясь утром… Хотя, конечно, когда я выбрал для тебя этот аромат, я об этом не думал. Мне просто казалось, что он тебе подойдет… Раз уж мы стоим, может, потанцуем? Разрешите Вас пригласить, Анна Викторовна? — С удовольствием, Павел Александрович. — Что для Вас намурлыкать, дорогая? — Намурлыкайте «Сказки Венского леса», — попросила Анна. — Похоже, это теперь наш с Вами вальс… Если Вы помните, Вы мне обещали его на первом балу, где его будут исполнять? — Я Вам это обещала? Не припомню такого, — пококетничала Анна. — Помню только, что Вы собирались меня на него пригласить… — Ах, Анна Викторовна, неужели Вы разобьете мне сердце своим отказом? — повел глазами Ливен. — Нет, я… не посмею разбить Вам сердце, Павел Александрович, — включилась Анна в игру. — Я запомню Ваши слова, милая моя. А потом напомню Вам, ведь у барышень такая короткая память… Анна хихикнула: — Павел Александрович, да Вы и правда… дамский угодник… — Я? Дамский угодник? Как Вы могли подумать такое, сударыня? Это наговор… Я не угождаю дамам, я мечтаю угодить только Вам, моя дорогая… — продолжил флиртовать Павел. Анна уже не могла сдержать смеха: — Павел, хватит! Иначе я не смогу танцевать! — Ты первая начала… я лишь поддержал… светскую беседу… — И сколько дам после такой светской беседы подумают, что ты решил за ними приударить? — Ну это зависит от того, насколько до этого дамы сами хотели, чтоб я за ними приударил, — усмехнулся столичный волокита. — Ну так как, повальсируем под мое мурлыканье? Анне снова понравились вальсировать с Павлом, даже без музыки, под его, как он назвал, мурлыканье. И она видела, что он тоже получал от этого удовольствие. — Анна, насчет этого вальса на балу я совершенно серьезно. Станцуешь его со мной? — Конечно. — Не забудешь, что обещала? — Не забуду. У меня ведь память уже не девичья, — усмехнулась она. — А ты не забыл, что обещал спеть? Мурлыканье в счет не идет. — Спою, — он поцеловал Анне руку и сел за рояль. — Романс? — Хорошо. — Как две звезды сквозь синий мрак ночей, Сияет мне краса твоих очей. Мне много благ сулят они, Не обмани, не обмани. Мне много благ сулят они, Не обмани, не обмани. Как диск луны скользит в седых волнах, Твоя душа видна в твоих глазах. Сияют кротостью они, Не обмани, не обмани. Сияют кротостью они, Не обмани, не обмани… Красивый голос Павла очаровывал. Когда прозвучал последний аккорд, Анна спросила: — Павел, что это было? Такой чудный романс. — Это романс Дюбюка на стихи Гейне, точнее на их перевод… Этот романс мне очень нравится, девочка моя. — А ты можешь спеть это на немецком? — Я могу только попытаться. В переводе размер не везде совпадает с оригиналом Гейне. Ein schöner Stern geht auf in meiner Nacht, Ein Stern, der süßen Trost herniederlacht… — Тоже очень красиво… очень… — Да, красиво, — согласился Ливен. — Еще один романс? Это один из моих самых любимых — Леонида Малашкина на стихи Тютчева. Я встретил Вас — и все былое В отжившем сердце ожило; Я вспомнил время золотое — И сердцу стало так тепло… Анне казалось, что пел не Павел, а пела его душа… Никогда раньше она не слышала такого проникновенного, такого чувственного исполнения… — Паули, у меня нет слов… Это было… Нет, я не могу даже выразить… Как вообще возможно… такое?.. Ты когда-нибудь споешь этот романс нам с Яковом? Он непременно должен его услышать… — Обязательно… — А что еще ты можешь спеть? — Я немного устал, — признался он. — Ой, я даже не подумала… прости… Конечно, тебе нужно отдохнуть… — Нет, нет, это я должен просить у тебя извинений… В следующую нашу встречу я исполню для тебя то, что ты пожелаешь… Просто у меня завтра очень длинный и трудный день… Да и у тебя день тоже непростой… Ты не против, если мы на этом закончим наш вечер? Не обидишься? — Разумеется нет. Спасибо тебе за этот чудесный вечер. — Тебе спасибо, что разделила его со мной. Желаю тебе спокойной ночи и сладких снов, родная моя, — Павел встал и поцеловал ей ладонь. — Павел, и тебе спокойной ночи. Анна поднялась к себе и поняла, что тоже устала. Да, завтра длинный день. Нужно отдохнуть перед дорогой. Однако заснуть она не смогла, проворочалась в постели больше часа, думая о том, что едет домой, к Якову… И тут ей показалось, что она слышит звуки музыки. Наверное, и правда показалось — после музыкального вечера с Павлом. Она прислушалась, нет, это была действительно музыка. Она накинула пеньюар и пошла на звуки мелодии. Она распахнула двери большой гостиной — за роялем сидел Павел и играл. — Аня? Ты еще не спишь? Я не думал, что тебе будет слышно… — Не спится… — Мне тоже… — Сыграй, пожалуйста, сначала… Мелодия была прекрасной, но такой печальной, что казалось, чье-то сердце обливалось кровью… У нее выступили слезы, да и у самого Павла глаза были на мокром месте… Наверное, эту мелодию он тоже когда-то играл для Лизы… Анна подошла к нему и стала гладить его по голове… как тогда, когда ему было больно… и ему было нужно ее участие… Закончив играть, Павел поцеловал Анне ладонь — как всегда. — Анюшка, спасибо. — Паули, это было было… восхитительно… но так грустно, что у меня сердце разрывалось… — У меня тоже… — Что это? — «К Анне». — «К Анне»? Это Бетховен? — Нет… это… Ливен… — взгляд печальных бирюзовых глаз проникал ей прямо в душу. — Ливен? — Да, Павел Ливен… — Павел Ливен?? Ты?? Это сочинил ты??? — Анна была поражена. — Да, я… Аня, если хочешь, я запишу для тебя ноты. — Да, конечно. — Хорошо, я отдам их тебе перед отъездом… Анюшка, ты уезжаешь завтра, точнее уже сегодня… Я буду скучать… — Я тоже. — Мне… мне так будет тебя… не хватать… Я сделаю все, чтоб вы с Яковом быстрее переехали в Петербург. Как можно быстрее… — Ты занимаешься… поиском должности для Якова в Петербурге? — Да, по мере своих возможностей… Только не говори об этом Якову… И прости меня… — За что простить? — За… все… — Павел еще раз поцеловал Анне ладонь и быстрым шагом вышел из гостиной. Он не спал всю ночь, не мог, лишь под утро ненадолго забылся… Всю ночь после того как он сыграл Анне мелодию, которую написал для нее, он пытался занять себя чем-то — читать документы, делать какие-то заметки… но не мог сосредоточиться, что бывало с ним крайне редко… Все время он был в кабинете, спаленке рядом с ним и в библиотеке… Он не мог подняться в свою спальню наверху, ведь она была всего в паре шагов от спальни Анны. И тогда он мог пойти и постучать в ее дверь… А из кабинета нужно было пройти целую лестницу… Он представлял, как это могло выглядеть, когда мужчина приходит в спальню женщины в последнюю ночь перед расставанием… с какой целью… Больше всего он боялся, что Анна, проснувшись, могла хоть на секунду подумать именно так… и что после этого между ними все могло быть кончено… а он не мог этого допустить… Он хотел лишь пригласить ее посидеть на их скамье, подержать ее руку в своей, болтая о чем угодно, хоть о духах, хоть о музыке… или просто молча… Он не увидит ее по крайней мере несколько недель… И он уже начинал тосковать, даже еще не простившись… Как все было бы проще, если бы он любил Анну как женщину… Тогда бы он четко понимал, что происходит — что в свои почти пятьдесят лет влюбился без памяти в молоденькую женщину, потерял голову от любви и желания обладать ею… И его порывы сдерживали бы только его внутренняя мораль и опасения разрушить ее жизнь… Но ничего подобного не было… Ему не хотелось жарких поцелуев и страстных объятий — того, чего помимо всего прочего он искал в отношениях с Лизой… Ему хотелось лишь чувствовать умиротворение и негу от того, что он держит ее руку в своей… Даже без того, чтоб она гладила его по волосам… Просто, чтоб Анна была рядом… Большего счастья ему было не нужно… да и быть не могло… Но именно без этого счастья, основанного на таких теплых и невинных отношениях, он больше не представлял своей жизни. Он подумал, что вместе с нотами он мог бы подарить Анне. У него было много семейных драгоценностей, они хранились в основном в Петербурге, но и здесь в усадьбе было кое-что и кроме того набора из жемчуга, что отказалась принять Анна. Можно было посмотреть что-то поскромнее, как те серьги, которые он привез ей в Затонск… Он открыл один из замаскированных сейфов, которые были встроены по всему дому, только в его кабинете их было два, в одном были одни документы, в другом его личные вещи, которые представляли ценность. Он сказал Анне правду, что в его доме не нужно было бояться воровства, что слуги ничего не возьмут. Просто в силу своей профессии он привык убирать все ценное подальше от любопытных глаз и загребущих рук даже в своих собственных домах. Это была многолетняя привычка, одна из тех, что появились за годы его службы. В сейфе в футлярах была часть его собственных драгоценностей — заколка для галстука с бриллиантами и изумрудами, бриллиантовые запонки, перстень князей Ливенов, который он снял вечером… Остальные драгоценности, как его самого, так и женские были в сейфах наверху в покоях. Он никогда не дарил любовницам ничего из семейных драгоценностей, только покупал. Драгоценности Ливенов не предназначались для женщин, с которыми он делил их постель. Они были лишь для тех, с кем он мог бы разделить свою жизнь… В этом сейфе был лишь перстень княгини Ливен, который носила Лиза. Дмитрий не дал своей супруге княжеского перстня. Накануне венчания обнаружилось, что перстень куда-то пропал, то ли потерялся, то ли его украли. Отец был в ярости, но Дмитрий лишь развел руками, мол, ничего не поделаешь. Дмитрию это было совсем не нужно, а Лизе и подавно. Позже Лиза носила перстень Ливенов, но не Дмитрия, а его, Павла. Его перстень для княгини был не таким дорогим и богатым, ведь он был самым младшим сыном, но для Лизы это не имело значения. Она приняла перстень от своего невенчанного мужа с радостью. И носила его до самого последнего дня. Дмитрий вернул его ему накануне похорон. Потом он какое-то время носил его на цепочке под одеждой. Пока Дмитрий случайно не увидел его и не сказал, что это богохульство носить «это» рядом с нательным крестом… С тех пор перстень лежал в сейфе. Теперь холодный металл будто жег ему руку. Он положил его обратно в отделанную бархатом коробочку. Он знал, что этот перстень ему больше не понадобится. Не будет у него своей княгинюшки. Никогда. Он перебрал в уме несколько украшений, но не среди них не было ничего, что бы он мог подарить Анне. А больше ничего не было… Нет, была одна безделушка, которую он даже не мог отнести к драгоценностям. Однажды, когда он был подростком, Дмитрий взял его с собой в ювелирную лавку, чтоб купить подарок для своей очередной дамы. Он знал, что у брата были любовницы, но не был знаком ни с одной из них. Дмитрий как-то сказал ему прямо, что после Кати женщины для него мало что значат, но молодому здоровому мужчине без них не обойтись. А поскольку жениться он не собирается, остаются только необременительные связи, в которых тем не менее к женщинам нужно относиться с уважением. Дмитрий обсуждал с ювелиром возможный подарок, а он от нечего делать стоял и разглядывал украшения. Закончив разговор, брат подошел к нему. — Что ж, давай купим что-нибудь и для твоей будущей дамы сердца. Но поскольку ты все равно подаришь это первой же девчонке, на которую… ты станешь заглядываться, я дам тебе лишь небольшую сумму. А ты выберешь подарок сам. Выбор был невелик, так как лавка была дорогой. Среди полдюжины вещиц, что стоили в пределах выделенной братом суммы, лишь одна приглянулась ему. Это была совсем маленькая брошечка в виде розочки. Как объяснил Дмитрий, лепестки были из мелких рубинов, а два листика из изумрудов. Он не подарил ее той барышне, от которой он получил свой первый поцелуй, и уж тем более Амели. Для князя, даже восемнадцати лет, подарить подобное своей любовнице было бы… позором… Он не подарил этой розочки и Лизе, у княгини Ливен было полно драгоценностей. А рассказывать ей, что лет с четырнадцати он хранил этот подарок для дамы сердца, ему казалось глупым… И вот сейчас он подумал об Анне, его Анне, которой он отдал свое сердце, но совсем не так… как это было раньше… Похоже, спустя тридцать пять лет розочка наконец нашла свою хозяйку. Он знал, что Анна не посчитает его за скрягу, если он приколет свой скромный подарок к нотному листу, и не посмеется над ним, даже если он скажет ей, как долго он у него хранился… Он начал заполнять аккуратными значками нотный лист… Анна была под большим впечатлением от того, что Павел сочинил для нее мелодию. В ней было все — печаль, тоска… и еще много всего… Ей не нужно было спрашивать об этом как в тот раз, когда она услышала «К Элизе». В этот раз это было понятно и без слов… Печаль от предстоящего расставания… Уже сегодня Павла рядом не будет. И не будет еще по крайней мере несколько недель, а то и месяцев, пока он снова не приедет к ним с Яковом в Затонск или они не поедут или не переедут в Петербург… Только сейчас она осознала это в полной мере, и ей захотелось… посидеть в саду на их скамье рука в руке, болтая о любых вещах или даже просто молча… Но не могла же она пойти и постучать среди ночи в дверь его спальни… Она уже раз разбудила его, придя в кабинет. И он тогда сказал ей, что дамы не должны приходить по ночам в комнаты к мужчинам… Что бы он подумал, приди она к нему сейчас, в ночь перед расставанием? Что если ему бы хоть на мгновение, спросонья, пришла мысль, что… она могла искать его внимания… как титулованного мужчины… как искали этого другие женщины… Тогда между ними все могло быть кончено… Она не могла допустить такого… ведь Павел стал важным человеком в ее жизни, и она не хотела бы его потерять… Ей хотелось подарить Павлу что-нибудь, но что? У нее ничего не было… Но она могла нарисовать его… Конечно, его знакомые дамы из высшего света были более искусны в рисовании, но никто из них не смог бы нарисовать Павла за роялем, с такими грустными глазами… просто потому, что ни одна из них не видела князя Ливена таким, как она… Как-то она спросила у Павла может ли она взять альбом для рисования и карандаши, которые она случайно обнаружила в малой гостиной. Ей хотелось запечатлеть какой-нибудь уголок сада… скорее всего, раскидистый вяз с их скамьей… но руки так до этого и не дошли… Она только перерисовала для графини картинку для вышивки… Альбом и карандаши были найдены в кладовке, они были куплены очень давно для Саши, но так ему и не понадобились. Павел хотел отдать их для ребятишек в деревенскую школу, как и многое другое, отданное ранее, вроде детских книжек, уже не нужных подросшему княжичу, но забыл. Она тогда сказала, что хорошо, что он думает о деревенских детях. Он ответил, что обычно он просто давал средства для школы, но зачем добру пропадать, Саша был аккуратным мальчиком и после него все было в очень хорошем состоянии. А кое-что, как альбом и карандаши, и вовсе было совершенно новым. Все было отдано с разрешения самого Александра. Он только попросил не отдавать его оловянных солдатиков, которых в течение многих лет ему покупал Павел… Альбом с карандашами сейчас были у нее в будуаре. Конечно, она предпочла бы краски, но цветные карандаши тоже неплохо. Главное, что есть зеленый и синий. Она сделала набросок, а затем стала вырисовывать детали, особенно глаза… Когда она закончила, на нее своими печальными зелено-синими глазами смотрел ее Павел, такой, каким его видела только она… На фоне грусти от предстоящего расставания с Павлом была безмерная радость, что скоро она снова увидит своего Яшу, по которому ужасно соскучилась и про которого думала по многу раз на дню в течение всего ее пребывания в усадьбе… думала и когда была вместе с Павлом… Мысли о Якове снова крутились у нее в голове и не давали заснуть… Задремать Анна смогла только когда занимался рассвет… Ей приснился ее Яков — они сидели вместе на скамье под вязом в усадьбе Павла — рука в руке и просто молчали, улыбаясь друг другу. Им не нужны были слова…