В городе N

Благодаря хорошему отоплению, Эдвард вполне неплохо проводил зиму в этом городе. Альфонс всё страдал и говорил ему о том, как же плохо живётся на этом свете (ну, он немного обобщил), а ему было пофигу. Просто Эдвард был оптимист или, по крайней мере, желал им быть, поэтому он обозначил для себя ключевую мысль. А звучала она так: «Я могу назвать как минимум три места, где ещё хуже, чем здесь, и это главное». Но и его оптимизму когда-то должен был наступить конец. Так, его оптимизм умер где-то через час после того, как они с Мустангом, придя домой, обнаружили, что половина домика, в котором они остановились на эти чёртовы несколько месяцев командировки, осталась без отопления. Когда грустные вести подтвердились Мустангом, который настойчиво допытывался у нужных людей о том, надолго ли это и что случилось, Эдвард дал себе слово не унывать, но уже тогда частичка чего-то хорошего стала угасать. Даже Мустанг, наблюдавший за тем, как глаза алхимика постепенно меркнут, забеспокоился за его самочувствие. К счастью, это наваждение вскоре спало с него, и он так же, как и раньше, стал насмехаться над всё унывающим и унывающим Эдвардом. Учитывая то, что этот человек до сих пор ходит по улицам города в своих дурацких мокасинах, алхимик всё гадал, откуда в одном нём может взяться столько самодовольства? В любом случае, вскоре жизнь Эдварда скатилась до невыносимой, и все эти обстоятельства привели его к порогу Мустанговой комнаты. Забрёл он туда случайно: ему не спалось, и он решил, что крайне несправедливо будет, если кто-то ещё в этом доме будет спать. Такие порывы, характеризующиеся непреодолимым желанием сделать ближнему гадость, однако, не зависели в принципе от температурных и погодных условий, но если б он спал, он не пришёл бы к комнате злосчастного Мустанга, а не спал-то он, собственно, потому, что в этом собачьем холоде уснуть было попросту невозможно. Даже если ложиться в верхней одежде. Это как минимум неудобно. Пройдя пару шагов вглубь комнаты, где небольшая кровать стояла посреди, он остановился, поняв, что не знает, каким именно способом он будет ему вредить. Согласитесь, Мустанг посмотрит на него, как на придурка, если он разбудит его и застынет, не зная, что сказать. Он постоял, подумал, и вот уже когда от этих дум ему захотелось спать, он подумал о том, что, не смотря на то, что они живут вместе, он ни разу не видел его спящего безмятежного лица. Говорят, что когда возлюбленный спит, на это стоит посмотреть, и Эдвард, пожав плечами, решил, что это действительно неплохая идея. Ей Богу, был бы только у этого человека фотоаппарат, он бы думал не о том, что можно было бы увидеть генерал-майора таким милым, каким его ещё никто не видел, а о том, что можно было бы прямо сейчас создавать архив его компрометирующих фотографий. В принципе, сам Мустанг в этом плане ничем от него не отличался. Впрочем, неровен час… Ну так вот, он подошёл к нему, по пути думая о том, умиляться ему или глумиться, но все его мысли растерялись, стоило ему взглянуть на это. Пожалуй, в первый раз в жизни алхимик видел человека, который спит с таким напряжённым выражением на лице: брови его были нахмурены, в чертах его лица застыло что-то такое, что в любом случае не внушало молодому человеку доверие, а губы, вопреки всем представлениям его о людях, переживающих подобного рода эмоции, были приоткрыты. Эдвард чуть наклонился к нему, оседая на постели, вслушиваясь в мельчайшие обрывки фраз, что срывались с пересохших потрескавшихся губ. Эдвард был спокоен, смотря на то, как капли влаги выступили на бледной коже его лба, как тот часто дышит, как вздымается его широкая грудь. Его золотистые глаза что-то искали в его измученном облике, и рушить эту атмосферу парень не спешил. Он стремился запомнить его таким, ему хотелось, чтобы все воплощения горячо любимого им человека отпечатались в памяти, чтобы можно было узнавать его каждый раз с разных сторон, ведь когда-то он был лишён этой возможности. Вполне вероятно, что в то время как они общались по средствам писем, он испытывал и страх, и ненависть, отвращение и боль, но Эдвард не мог видеть этого. Он не мог узнать его, как человека, ненавидящего что-то, человека, проливающего слёзы, показывающего холод и отчуждение. Он общался разве что с вечно горделивым, амбициозным человеком, который всегда стремился и был готов к победе. В итоге, в то время как остальные стремились к таким вещам, как совместный быт и интимная жизнь, Эдвард желал увидеть то, как его любимый человек умеет ненавидеть, злиться, проявлять агрессию. В общем, весь спектр тех эмоций, который знающий себе цену генерал-майор ни за что не покажет в обществе. Очень скоро его взгляд зацепился за черноволосую макушку, и пальцы сами по себе потянулись к его волосам. Он положил тёплую живую ладонь в районе виска и медленно провёл ею вниз, поглаживая бледную, как смерть, щёку. Видимо, именно это – прикосновение части чужого тела к чувствительной коже лица - побудило его открыть глаза, и в этих чёрных безднах юноша мог видеть только шок и смятение. Поразительно, но мужчина смотрел на него так, как будто не знает, кто перед ним, как будто они незнакомы. Но Эдварда это совершенно не пугало, он был готов к тем знаниям, которые могут подарить ему эти наблюдения. Он исследовал любимого человека, словно какой-то учёный. Сузив глаза из-за того, что в темноте плохо видно, юноша провёл ладонью по его лицу, поглаживая, медленно успокаивая. Мужчина смотрел на него этим перепуганным взглядом, но Эдвард вовсе этого не страшился, продолжая медленно выводить его из состояния кошмарного сна. Он всё часто дышал, со временем выравнивая своё дыхание. -Эдвард? –с очередным тяжёлым вздохом спросил Мустанг, правда, исключительно просто так, а не потому, что был в чём-то не уверен. Алхимик ничего ему не ответил, считая, что это совершенно не обязательно. Вместо этого он молча вглядывался в отдельные черты его лица, и так засмотрелся на него, что не заметил, как желание поцеловать его затопило сердце. Он прикрыл глаза, махнув веерами светлых ресниц, и, аккуратно приблизившись и своей живой ладонью успокаивающе сжав чуть дрожащую ладонь возлюбленного, прижался губами к его мертвенно бледной, холодной щеке. -Эдвард? –уже увереннее и как-то более обеспокоенно переспросил Мустанг. –Что ты здесь делаешь? -М? –Эдвард как-то разом встрепенулся, вспомнив, что он сюда, между прочим, не за нежностями пришёл. –Мне просто не спалось, и я хотел как-нибудь испортить тебе настроение, но тут произошло это и я…Тебе снился кошмар? Мустанг сначала молча одарил сожалеющего Эдварда скептическим взглядом, и только после этого ответил: -Да, -своей живой ладонью юноша почувствовал, как тот в ответ сжал его ладонь. –Снова Ишвар, это невыносимое пекло. -Знаешь, мне иногда тоже снятся такие сны, -задумчиво сказал алхимик, всё также виновато улыбаясь. –Ну, знаешь, когда мы с Алом занимались всеми этими ужасными вещами…Но они снятся лишь иногда, не на регулярной основе, как у тебя. -Может, я просто более эмоционален? –с нервной усмешкой предположил мужчина, подняв брови, выражая самоиронию. -Ты? –поднял бровь в ответ Эдвард. -Эй, -он надул губы, и алхимик с облегчением отметил, что тот постепенно отходит от недавно пережитого шока, -ты так говоришь, как будто я тюфяк какой-то. Бездушный и безэмоциональный. -Скорее, я бы тебя сравнил с чёртом, -активно закивал головой юноша, внимательно следя за возлюбленным и не отпуская его руку. Ведь возможно, что именно она сейчас является для него опорой. -Ты собираешься снова ложиться спать? -Да какой там, -фыркнул генерал-майор, -я теперь вряд ли усну. После такого-то бурного пробуждения. Эдвард иронично усмехнулся: -Поэтому ты иногда так рано встаёшь на работу, да? -А ты думал, я просто так это делаю? –также иронично усмехнулся ему в ответ Мустанг. -А если я…если я лягу с тобой? -Что? –осёкся мужчина, в то же время подмечая, как Эдвард ещё ниже к нему наклонился. -Если я лягу с тобой, ты сможешь уснуть? -Я…я не знаю. Эдвард нахмурился и надул губы: -У тебя что, в словесном арсенале нет слов «почему», «бы, «и», «нет»? -Эдвард, -со смешинкой в голосе проговорил мужчина, аккуратно потянув за руку, чем заставил собеседника лечь прямо на него. -Что Эд… -он хотел договорить, но почувствовал, как мужчина под ним вздрогнул от случайного прикосновения металлической ладони к теплой коже. -Эй, -ласково позвал его Мустанг, удерживая руку, которую тот уже стремился одёрнуть, на месте. –Чего ты так пугаешься? -Я… -взгляд его стал грустным и полным несвойственной ему неуверенности. –Тебе разве не неприятно? -Нет, -тут же спокойно ответил ему мужчина. –Мне хорошо всегда, когда ты рядом. -Ух ты, -нервно усмехнулся Эдвард. –Ты такие вещи говорить можешь. -Я всегда их говорил тебе, -поднял бровь Мустанг, как будто принимая вызов. Они какое-то время продолжали спорить, но больше получаса это не продолжалась, так как Эдвард, сморённый заманчивым теплом живого тела под собой, в скором времени уснул. Когда же он проснулся, не без удовольствия отметил, что на утро их совместного выходного партнёр спит, как убитый. Он приподнялся на локтях, чтобы с нежной улыбкой понаблюдать за безмятежным выражением на лице человека, которого и не надеялся когда-нибудь увидеть буквально месяц назад. Насмотревшись, он принял исходное положение и покрепче обнял мужчину за торс. Но и на этом утренние открытия не закончились. В скором времени он заметил, что в комнате Мустанга было подозрительно тепло. Ещё даже не подумав о том, что это, должно быть, так происходит из-за того, что генерал-майор сам по себе тёплый, ибо живой, он уже успел обидеться на него за то, что тот отлично знал о том, что алхимик мёрзнет, но не нашёл нужным сказать о концентрации тепла в своей комнате. Ну так вот, когда Мустанг разлепил глаза, Эдвард уже был на него обижен, и потому мужчина почувствовал себя обезоруженным. Ему, по сути, вынесли приговор без суда и следствия, без всякой возможности оправдаться. Поначалу он хотел сказать что-то для того, чтобы Эдвард меньше злился, но вскоре понял, что не может придумать что-нибудь эдакое, ведь даже и знать не знает, в чём его обвиняют эти сердитые глаза. Он ещё какое-то время лежал с этой глупой улыбкой, надеясь, что алхимик сам скажет, в чём его вина, но тот упорно молчал. Наконец, он не нашёл решения лучше, чем щёлкнуть его по наморщенному лбу и заржать, когда тот мило пискнул и отпрыгнул. -Что ты ржёшь, сволочь? –вопил Эдвард, запутавшись в одеяле, пытаясь выпутаться из этого довольно странного плена. После этого вопля мужчина уже не мог себя остановить, продолжая ржать над пытающимся распутаться Эдвардом, как в последний раз. Он брыкался и вопил что-то наверняка угрожающее, но был так мил, что в самые трудные моменты своей жизни Мустанг, похоже, будет вспоминать именно это. -Да ладно тебе, Эдвард, -проговорил всё ещё посмеивающийся мужчина, заворачивая отчаянно сопротивлявшегося Эдварда в рулетик из одеяла и прижимая к себе. –Как ты можешь хмуриться и злиться в свой законный выходной? -Это всё ты виноват, -решительно буркнул Эдвард, сердито кивнув головой. -Да? –загадочно произнёс мужчина. –И что же я сделал? Ему и вправду было интересно, что он сделал, толком не проснувшись. После этого вопроса настало какое-то время тишины, в которое было слышно лишь тихое злобное пыхтение жутко недовольного Эдварда. Мустангу было интересно, что происходит там, на его лице, и с целью посмотреть он выгнулся так, что аж шея хрустнула, но своего он добился, увидев на лице возлюбленного смятение. Может, он неправ, и в интерпретации Стального это называется как-то иначе, но у него было стойкое ощущение, будто после этого вопроса тот серьёзно задумался над чем-то важным. -Я… -наконец выдавил из себя чем-то расстроенный Эдвард. –Я не помню… Этот момент Мустанг, честно говоря, вообще не понял, но когда до него дошло, он издал странный, совсем тихий, но так режущий по ушам звук «Пф». И в тот момент, когда звук достиг ушей Эдварда, у него прямо-таки задёргался глаз. -Не смейся! –кричал он, снова начиная вырываться. –Я ещё отомщу тебе! Вот вспомню и отомщу! Естественно, никакие угрозы не сработали, и Мустанг только больше стал ржать. Эдвард какое-то время обижался на столь возмутительное поведение сожителя, но довольно быстро понял, что никакое моральное давление не сможет на него повлиять, и облокотился на тёплую грудь. Когда они вместе возились на кухне, пытаясь приготовить завтрак при отсутствии у обоих навыков готовки, Эдвард заметил, что сожитель находился в весьма приподнятом настроении. Слишком приподнятом для человека, проснувшегося поздней ночью от кошмарного сна. -Ты…видимо, ты хорошо выспался сегодня? –с внезапной неуверенностью спросил Эдвард. –Не смотря на то, что тебе снился кошмар. -М? –Мустанг повернул голову, и они стояли так близко, что, будь Эдвард чуть повыше, они бы столкнулись носами. -Ну, знаешь, ты какой-то слишком весёлый с раннего утра, -пожал плечами Элрик. -О, это, -улыбнулся ему мужчина, помешивая ложечкой в кружке с кофе. –Я тоже подумал, что это странно, но, похоже, это всё из-за тебя. -Из-за меня? –поднял бровь Эдвард с толикой какого-то возмущения, как будто тот в чём-то его обвиняет. -Ну да, -мужчина всё так же ему улыбался. –Спасибо тебе, Эдвард. -Что? –не понял явно сильно тормозивший этим утром алхимик. –Почему у меня такое чувство, будто ты сейчас издеваешься надо мной? -Не знаю, -честно ответил ему мужчина пожав плечами. –Может, это из-за того, что большую часть нашего с тобой общения с самого начала занимали издёвки? -И то правда, –как-то нервно улыбнулся юноша, вспоминая все эти пререкания и долгие, выводящие из себя каждого из них словесные сражения. Иногда получалось так, что неделями они слали друг другу язвительные письма, оскорбления и упрёки. А Альфонс всё крутил пальцем у виска и со вздохом смотрел на него грустными глазами, понимая, что такими темпами его брат навсегда останется один, перекидываясь с сорокалетним мужчиной оскорблениями. -Но знаешь… -улыбнулся Мустанг, убирая светлую чёлку за ухо, -я вполне серьёзно. После этого заявления он коротко чмокнул Эдварда в щёку, и тот легонько засмеялся, почти невесомо касаясь его руки своими тёплыми, живыми пальцами. -Спасибо тебе, Эдвард, что составил мне компанию в этом кошмарном мире, -прошептал он, легонько касаясь губами мягкой кожи его щёк. Алхимик засмеялся и мягко притянул его к себе за шею, вовлекая в лёгкий, игривый поцелуй. Руки Мустанга спустились вниз, на талию, и стали приподнимать его, чтобы сократить разницу в росте, и в конечном итоге он усадил его на стол. Эдвард не был против и только сильнее прижал его к себе, расслабляясь и притягивая его к себе ногами, обхватив его бёдра ими. Ощущая соприкосновения нижней части тела обоих, Эдвард слабо качнул бёдрами, легко раздразнивая любовника, руки которого уже оглаживали его торс под рубашкой, шурша хлопчатобумажной тканью, беспощадно её сминая. Когда его руки легли на спину алхимика, крепко обнимая, руки последнего соскользнули с его плеч и с уверенностью взялись за ткань рубашки. Его руки – холодная сталь и тёплая мягкая кожа – расстёгивали пуговицы одну за другой и, одновременно с этим, нежно проводили вдоль освобождённого от одежды участка тела всё дальше и дальше с каждой расстёгнутой пуговичкой. Его партнёра заводило сочетание чего-то приятного, тёплого, как его живая кожа, и грубого, холодного, как сталь его автопротеза, и мальчишка, цепляя пальцами и той, и другой руки соски, умело пользовался этим любопытным эффектом: живой ладонью он касался горошин мягко, лишь чуть-чуть царапая ногтями, но стальной рукой он жёстко проходился по чувствительному месту. Естественно, генерал-майор не остался в долгу, и его руки то невпопад расстёгивали пуговицы на ночной рубашке любовника, то сжимали и чуть ощупывали бёдра, то ласково поглаживали тазовые кости. Когда он расстегнул достаточно пуговиц сверху, рубашка сползла с плеч алхимика, и Мустанг стал местами мягко, чуть щекоча, местами резко и грубо, причиняя боль, покусывать его плечо, что тоже создавало уже для Эдварда хорошо запоминающийся, заставляющий дрожь бежать по телу, контраст, из-за которого тот неосознанно вцепился пальцами в его волосы. Мягкая живая ладонь местами даже поглаживала мужчину по волосам, но металлическая грубовато сжимала, царапая кожу головы. Впрочем, Мустанга это ни в коей мере не останавливало и тогда, когда он уже покусывал в подобном стиле его ключицы, его руки крепко (и, что называется, основательно) взялись за его зад. Он мог сквозь штаны ощущать упругость его форм, и это, честно говоря, заводило ещё больше. -О, а ты сегодня куда более инициативен, чем обычно, -разрывая поцелуй, усмехнулся Мустанг, когда цепкие пальцы Эдварда ухватились за ремень его штанов. -Честно? –нахально усмехнулся Эдвард, эпично щёлкнув металлической бляшкой на ремне, после чего приблизился к его губам, но не прикоснулся. –Мне всегда хотелось попробовать с тобой на столе. Это был самый страстный шёпот в губы, который только был в жизни Роя Мустанга, имевшего (в обоих смыслах) до Эдварда кучу любовниц. По крайней мере, ему так казалось, и он быстро и с чувством прикоснулся к его губам, после чего сразу отстранился, чтобы сказать: -Даже тогда, когда ты думал, что мне под сорок? -Да, -страстно выдохнул Эдвард, расстегнув ширинку его штанов и ногами тесно прижимая его вставший член к своему. Только что это была серьёзная угроза крыше Мустанга, которая от такого откровенно просящего жеста и звукового сопровождения была готова улететь, и тот, решив, что любовь, в принципе, не знает границ, в среднем темпе расправлялся с ремнём и ширинкой уже эдвардовых штанов. Когда их нужно было приспустить и руки мужчины взялись за края, алхимик положил свои руки поверху и надавил вниз, помогая ему справиться с этой задачей намного быстрее и демонстрируя своё желание быстрее начать делать наиболее интересные дела. Когда штаны обоих сползли с бёдер, Эдвард снова сжал кольцо вокруг бёдер Мустанга, прижимая его плотнее к себе, и тогда член алхимика потёрся о член генерала через трусы. Было невыносимо смотреть, чувствовать и понимать, что первый в мире сводящий его с ума человек совершает действия столь провокационного характера, но Мустанг справился с желанием вставить сразу. Его рука залезла в трусы и, еле касаясь вставшей плоти и оглаживая внутреннюю сторону его бёдер, дошла до дырочки. Огладив вход, первый палец с чувством и расстановкой вошёл вовнутрь. Сексуальная жизнь со Стальным оказалась вполне насыщенной штукой, и палец свободно проскальзывал в натренированном кольце мышц. Когда второй палец вошёл в него, Эдвард сначала что-то невнятно пробурчал, но потом стал насаживаться на трахающие его пальцы, до дрожи в конечностях желая большего. Наконец, когда пальцы нащупали простату, а Эдвард выгнулся и простонал что-то типа «О да!», Мустанг понял, что на третий палец у них нет времени. Высвободив эрегированный член, он приставил головку ко входу и аккуратно начал движение. Полностью войдя в него, он остановился, чтобы дать ему привыкнуть и предотвратить возможные болевые ощущения. Пока тот привыкал, Мустанг аккуратно уложил его на столешницу, а ноги закинул себе на плечи, обворожительно при этом улыбаясь. Когда Эдвард кинул на него свой затуманенный вожделением взгляд, он, вцепившись в его бёдра, плавно вытащил член почти что до конца, после чего с резким толчком снова вошёл в него. Это было так резко, что у Эдварда чёрные круги перед глазами уже стали мельтешить. Может, в чём-то Мустанг не так хорош, как он думает или как хотелось бы, но в качестве сексуального партнёра он был просто бесподобен. Чуткий и внимательный, когда это нужно, и грубый и резкий временами, да ещё и сменить обстановку было действительно отличной идеей. Одна мысль о том, что, когда он будет смотреть на этот стол, будет вспоминать о том, что они здесь вытворяли, заставляла его ноги дрожать, а скрип стола и трение о него его спины по непонятным причинам заводили его. Сама позировка «Эдвард-Мустанг-стол» была привлекательна до дрожи ещё тогда, когда он только подумывал об этом, и сейчас, в настоящей реальности. Ему нравилось с ним в кабинете, под столом, в тамбуре и на столе, необычные места заводили его ещё сильнее, не смотря уже и на приятный бонус в виде шикарного тела перед ним, толстого члена, толкающегося у него внутри, и любимых рук, ласкающих его тело. Его маленькая сексуальная фантазия воплотилась в реальность, и он настолько погрузился в чувства, что совсем не замечал издаваемых им же самим пошлых звуков и только и мог слышать глухие стоны партнёра. Через какое-то время он выбрал точный угол, под которым надо толкаться, чтобы Эдвард выгибался и умолял ещё сильнее, чаще и грубее толкаться внутри. Наконец, первым не выдержал Эдвард, кончая и сжимая стенки ануса у себя внутри, из-за чего, собственно, и сам Мустанг кончил буквально через несколько толчков после этого. Аккуратно выйдя из него, он уткнулся куда-то в грудь часто дышащему любовнику. -Эдвард, -проговорил он, также тяжело дыша. –Я думаю, это было самое лучшее утро.