В городе N

Поздней ночью генерал Рой Мустанг бился головой о рабочий стол у себя в кабинете. Когда на часах было пять часов вечера, Эдвард заявил ему, что пора уходить домой. Мустанг посмотрел тогда на часы и подумал, что они уходят подозрительно рано и, раз у него есть время, он мог бы ещё поработать над документами, чтобы впредь ничего не делать. Эдвард возмутился, сказав, что работа сверхурочно до добра не доведёт, но генерал-майору показалось, что это просто замечательная идея. Естественно, он рассказал об этом Эдварду, и тот, покрутив пальцем у виска, всё же, остался с ним. Ещё в шесть часов вечера Мустанг был доволен собой настолько, что, поверьте, если бы у него был Инстаграм, он бы уже выкладывал свои фотографии с тегами «трудоголик» и «ятакустал», где он сидит как никогда серьёзный за каким-то несчастным листочком с отчётом. Естественно, снимал бы всё это Эдвард, «которому всё равно нечем заняться». При этом в комментариях он бы рассказывал о том, как он утрудился за свой рабочий день, работая без продыху. Заметили, сколь часто здесь мелькает слово "работа"? На самом деле, первым, что он сделал по приезде на работу, это закрыл кабинет, вытащил из тумбочки одеялко и поспал ещё где-то полтора часа на диване – отличном и, пожалуй, самым лучшем приложении к генеральскому званию. Разбудил его настойчивый стук в дверь, ну и он на правах начальника ничего не ответил, так как если начальство «занято», оно вправе не впускать в кабинет кого бы то ни было. Ситуацию усугубило то, что стучавший стал орать за дверью разнообразные ругательства и вульгарные вещи, описывающие неприличные, а то и аморальные ситуации с участием Мустанга и не только, и ему пришлось открыть дверь, так как все эти вещи, естественно, выливались из Элрикового рта. Короче, гадёныш знает, как вытащить его из кабинета. С досадой он наполовину проработал, наполовину пролежал время на столе в ожидании обеда. И вот, заветный час наступил. Они с Эдвардом отправились в кафе, и, когда закончили трапезу, а на часах было два часа дня, они вместе прятались под столом с злополучным халявным маркером, который Мустанг стащил с рабочего стола, да не своего, а Хавока, и пытались написать под крышкой стола «фюрер пидор» так, чтобы их не заметила официантка. Попутно генерал заявил, что хочет жить в свободном государстве, а не в том, в котором назвать человека пидорасом прилюдно запрещено и подвергается наказанию. Они провозились минут сорок, пытаясь написать это под крышкой стола в кафе, и официантка со скептицизмом наблюдала за тем, как два взрослых человека, являющиеся, к тому же, постоянными клиентами этого кафе, сидят под столом, перешёптываются и ругаются. Блондинистый смотрел на неё с излишней обеспокоенностью, пока черноволосый что-то усердно мутил под столом. Ей казалось это очень странным, особенно когда мелкий говорил типа «Она смотрит сюда» и «Блять, Рой, она сейчас точно нас запалит». Ей действительно было любопытно, что эти двое задумали, но также ей было лень подходить, и поэтому она предпочла наблюдать издалека. Мелочь, конечно, но если бы они там устанавливали бомбу? Наконец, когда они закончили, Мустанг быстро расплатился за них обоих, и с пылающими лицами они вышли из помещения. Эдвард мог поклясться, что никогда ещё не нервничал так сильно. По крайней мере, они так покраснели, что им показалось, будто бы на улице совсем не холодно. -Больше никогда так не делай, -проговорил Эдвард торопливо, как будто они до сих пор скрываются от скептического взгляда официантки. Пока выходили, эти раки пропустили внутрь некую старушку в лиловых одеяниях, которая поздоровалась с Эдвардом. -Ты её знаешь? –показал тогда Мустанг на дверь, когда они уже вышли и направились в штаб. -Да, -пожал плечами Эдвард. –Я же тебе рассказывал про неё. Это та женщина, которую я впустил, когда простудился и остался дома. -Это та, которой ты проиграл в шахматы? –поднял бровь Мустанг, и Эдвард утвердительно ему кивнул. Пока они шли до штаба, они ещё дурачились, пытаясь раскрошить друг другу ебальник снежками и опрокидывая в сугробы, поэтому они дошли до штаба за двадцать минут вместо пяти. Ещё два часа он действительно работал, после чего настало пять часов, и пришёл Элрик со своими магическими словами о том, что пора домой. С гордостью подумав, что всё сделал, он решил, что, раз у него осталось время, он мог бы поделать ещё кучу разных важных дел, чтобы не делать их потом. Эдвард пожал плечами и решил подождать, когда тот всё закончит, и вместе отправиться домой. Во время ожидания он решил заняться самым бесполезным делом на Земле – написать отчёт в кабинете Мустанга, для того, чтобы отдать его Мустангу же, который прочитает пару его корявых от того, что тот писал их, лёжа головой на столе, строк, скомкает листочек и кинет на пол в другом конце кабинета, так как промахнётся и не сможет попасть в мусорное ведро. Непосредственно до фюрера отчёты Эдварда всегда доходили не в первой и, блять, не в последней редакции. Он как будто специально руководствовался нецензурными выражениями в процессе написания отчёта, обязательно вставляя в него своё мнение о правительстве и просто философские размышления о жизни. Мустанг честно не знает, как там у других начальствующих над Элриком персон, но лично у него в первые же дни работы с Эдвардом возникла задняя мысль о том, что можно было бы тупо складывать куда-нибудь все неудачные отчёты алхимика и раз в год сдавать в макулатуру, после чего удачно пользоваться малыми крохами вырученных с этой инициативы средств. Ну и вот уже сейчас он бился головой о стол, в то время как Эдвард взад-вперёд бродил по кабинету от нечего делать. Насладившись приятной прохладой крышки стола, к которой он со всей дури приложился лбом под испуганный взгляд Эдварда, он задрал голову высоко вверх так, чтобы шея максимально вытянулась, и издал страдальческий вздох. Эдвард похлопал глазами, потом по непонятным причинам залип на его шею так, что взгляд оторвать было крайне тяжело, потряс головой и сказал: -Не представляю, как у тебя это получилось. -Что получилось? –хриплым, удручённым голосом спросил Мустанг, а алхимик всё следил за тем, как меняется рельеф на его бледной шее, когда он говорит или сглатывает. -Просидеть здесь до ночи, -буркнул Эдвард, облокотившись на стол рядом с начальником. -Это вообще ты всё виноват, -Мустанг ткнул в него пальцем. -Я-то тут причём? -Ну как же, -он вернулся в исходное положение и с ехидством глянул на него. –Если бы ты не пришёл и не сказал, что надо собираться домой, я бы, в скором времени, сам подумал об этом, и нам бы не пришлось сидеть здесь до полуночи. -Интересно как у тебя всё получается! –недовольно проговорил Эдвард, сложив руки на груди. -И ты бы сел куда-нибудь, -без всякого сожаления или раскаяния продолжил причитать Мустанг, взмахнув рукой. –Не мельтеши перед глазами. -Говоришь, сесть куда-то? –с подозрительными мстительными нотками в голосе переспросил Эдвард. У него на лице была крайне недобрая улыбка, какая бывает у людей, задумавших что-то подлое, но Мустанг, который просто хотел домой, но по каким-то неясным ему самому причинам не мог просто уйти, не обратил на это должного внимания. В основном, все выходки Элрика были просты – доходило до того, что генерал находил на своём стуле армию ярко-красных кнопок, жаждущих крепко поздороваться с его задницей. В таких случаях он со скептицизмом смотрел на алые кнопки, лежащие на вычурном кресле, смахивал их рукой и садился. Правда, потом он, позабыв про это, наступал на них, но это не так важно. -Да, сядь уже куда-нибудь, -безразличным, почти рабочим тоном проговорил мужчина, бесцельно бродя взглядом по различным бумагам на собственном столе. Эдвард без лишних слов прошёл к креслу Мустанга и, под заинтересованный взгляд последнего, плавно опустился к нему на колени. Они полминуты смотрели друг на друга, и Мустанг, убедившийся, что всё это время алхимик смотрит на него так, как будто это было вполне естественно, запрокинул голову и засмеялся. Его грудь немного дрожала, сотрясаясь в хриплом смехе, и, отсмеявшись, он посмотрел на Эдварда более живыми глазами, чем те были в последние несколько часов. -Что ты делаешь, Эдвард? –спросил он, ласково глядя на алхимика и кладя руку ему на бедро. -Ты же сам сказал сесть куда-нибудь, -ткнул пальцем ему в грудь Эдвард, опасно прищуривая глаза. –Чем ты теперь недоволен? -О, Эдвард, я всем доволен, -много тише проговорил Мустанг, притягивая юношу к себе. Он легонько чмокнул его в губы, и тот заёрзал у него на коленях, потому что было жутко неудобно сидеть из-за того, что места оказалось на удивления мало, а его собственные колени утыкались в спинку кресла по обе стороны от Мустанга. Эдвард из вредности решил показать начальнику язык и при неудачной попытке это сделать коснулся языком его губ. Тот расширил глаза и уставился на явно недовольное выражение лица Эдварда, который действительно задумал только пакость и больше ничего. Несколько секунд полюбовавшись этим восхитительным упрямством человека, сидящего на коленях у кого-то, он тихо засмеялся. Эдвард пробурчал что-то типа «юморист хренов», после чего притянул его лицо к себе и поцеловал «по-нормальному»: он провёл кончиком языка по его обветренным губам, прося ответить, и, когда тот стал в ответ притягивать его ещё ближе, проник языком внутрь, заново открывая для себя хорошо изведанные за это время пути. Пока язык Эдварда игрался с языком Мустанга, его руки обхватывали лицо мужчины. Тот в долгу не остался, и его рука, легонько лаская тело, скользила вдоль талии к ягодицам. Когда спонтанные ласки языком превратились в страстный поцелуй, руки Эдварда соскользнули с щёк Мустанга и легли на его широкие плечи, и мужчина чуть грубовато провёл руками вдоль его тела, специально задевая чувствительные места. Алхимик прогнулся в спине, прижимаясь ближе к партнёру, и с его губ сорвался тихий стон. Мустанг коротко хихикнул, прижимаясь губами к коже на его шее, чувствуя её аромат. На юноше была чёрная безумно идущая ему рубашка, и, так как Эдвард тот ещё мерзляк, та была застёгнута на все пуговицы: целуя его шею, он одновременно с этим медленно расстёгивал чёрные пуговички, так как те мешали ему впоследствии спуститься к ярёмной впадине и ключицам. Пока его губы и язык мягко ласкали чувствительную кожу, Эдвард чуть подрагивал, копошась пальцами в чёрных волосах и машинально поглаживая его шею. Алхимик запрокинул голову и что-то довольно промычал, когда на его шее поставили чувственный засос. В скором времени Мустанг смог справиться со всеми пуговицами, и Эдвард, обеспокоенный тем, что в ближайшие несколько минут рискует остаться единственным голым человеком в этом кабинете, стал потихоньку расправляться сначала с его кителем, а потом и с рубашкой. В это время мужчина покусывал его ключицы где-то совсем безобидно, что ощущалось слабым покалыванием на коже, где-то резко, сильно и чувственно, что в любом случае оставит яркие отметины. Эдвард был не против – на ключицах яркие красные, местами синеватые пятна легко было скрыть, надев водолазку, а ощущение боли было приятным и вызывало цветные пятна перед глазами и дрожь в руках, потому что возбуждение, снёсшее ему крышу, притупляло боль. Эдвард оставил пару пуговиц в самом конце рубашки возлюбленного застёгнутыми, и, решив повторить его недавние действия, провёл руками вдоль его тела, начиная от местечка под ключицами и заканчивая захватом цепкими пальцами кожаного ремня штанов. Однако он проводил пальцами не грубо, как Мустанг, а медленно и мягко, наслаждаясь тем, что мог почувствовать своей кожей рельеф его тренированного тела. Он чувствовал, как волны возбуждения заново накрывают его рассудок, когда он собственной кожей чувствовал гладкость мышц, твёрдые горошины сосков, рельефные мышцы живота и короткие незаметные ростки волос. Мустанг снова нашёл губы партнёра своими губами, на этот раз целуя мягко и нежно, и тот без проблем ответил на поцелуй, позволяя любовнику в это время отбросить куда-то на стол его чёрную рубашку. За талию он вынудил Эдварда чуть-чуть приподняться. Продолжая придерживать его за талию, целуя грудь, он одновременно со всем этим пробовал удивительное умение расстёгивать ремень штанов партнёра одной рукой. Когда ремень опустился на пол рядом с генеральским креслом, Эдвард снова опустился к нему на колени, чувствуя стояк своего партнёра. На Мустанге до сих пор была рубашка, в то время как у его любовника скоро и штанов не останется, и Эдвард, взявшись за пуговицы, решил закончить начатое. Когда с ними было покончено, а руки стащили рубашку с сильных плеч, его пальцы плавными, перетекающими движениями взялись за ремень его штанов. В это время руки мужчины оглаживали его ягодицы, обтянутые джинсовой тканью: его пальцы мягко проходились примерно вдоль границы между двумя половинками, слегка надавливали в районе дырочки, отчего Эдвард вздрагивал, чуть выгибаясь, а иногда ладонь натирала его снизу от яичек до дырочки и обратно. Но алхимик в любом случае не сдавался, и вскоре ремень уже мустанговых штанов полетел туда же, куда минуту назад улетел предыдущий. На этом он не остановился и, пока расстёгивал пуговичку и ширинку на штанах, пальцами он специально поглаживал обтянутый одеждой вставший член и внутреннюю сторону бёдер, при этом делая вид, будто это получилось случайно. Мустанг довольно промычал, отмечая у себя в голове, что это было весьма жестоко. Когда Эдвард весьма однозначно поёрзал у него на коленях, естественно, задевая собой возбуждённый член партнёра, Мустанг понял, что не только этот гадёныш над ним издевается, но и он сам не может больше терпеть. -Эдвард, -ласково позвал его мужчина, кладя два пальца на его нижнюю губу. Юноша послушно открыл рот, и пальцы погрузились внутрь. Оказывается, для того, чтобы этот неугомонный человек стал слушаться его, нужно было довести его до состояния опьянения умелыми ласками. Во рту было горячо и влажно, и алхимик с некой увлечённостью водил языком по фалангам. В то время как тот посасывал его пальцы и игрался с ними языком, прикрыв глаза, ресницы на которых трепетали, Мустангу очень хотелось бы, чтобы вместо пальцев во рту Элрика был его член. Чувствуя, как напряжение в паху становится почти невыносимым, он вынул пальцы из плена тёплого мягкого рта и, поводив немного круговыми движениями по сжатому колечку мышц, заставляя те расслабиться, ввёл один палец внутрь. Эдвард протестующее замычал, и мужчина ласково и тихо засмеялся, притягивая юношу к себе. -Тише, Эдвард, тише, -прошептал он ему на ушко. Эдвард положил обе свои руки к нему на плечи, и тот вздрогнул от прикосновения его холодной металлической ладони к разгорячённой коже. Алхимик быстро одёрнул руку, полагая, что этим причиняет партнёру дискомфорт, и виня себя за неосторожность, но Мустанг, заметивший его смятение и досаду, мягко притянул стальную руку к себе, поднёс к губам и нежно поцеловал тыльную сторону ладони. Он знал, что Эдвард всё равно не сможет почувствовать этот поцелуй, но куда более сильный эффект от этого действия не заставил себя ждать – покрасневший Эдвард смотрел на него с удивлением и благодарностью. Этот поцелуй казался самой обычной вещью, но значил для алхимика куда больше, и всегда внимательный Мустанг не просто чувствовал это, он знал об этом. Его поцелуй значил то, что его стальная конечность не может причинить ему неудобств, потому что она – тоже часть Эдварда. Это не противно, он ни в коем случае не жалеет алхимика, это не может стать причиной для отстранения, и уж тем более он не считает это уродством. Он любит его таким, какой он есть. Когда второй палец вошёл в него, он обнял своего мужчину за шею, и тот уткнулся носом куда-то ему в плечо. Ища самую чувствительную точку, он надавил на одно местечко, и Эдвард чуть не подпрыгнул, широко расширив глаза и громко простонав. Мустанг усмехнулся и ещё раз нежно надавил на то самое место. Узрев идентичную реакцию, он ввёл третий палец, и Эдвард чуть сжал пальцами волосы у него на голове. Когда он стал сам покачивать бёдрами, насаживаясь на пальцы, мужчина понял, что уже можно заменить пальцы ноющей плотью. Он медленно входил в умопомрачительно узкий проход, стремясь хотя бы облегчить его боль. Эдвард тяжело дышал и изо всех сил цеплялся за плечи и лопатки партнёра, закусывая губу, чтобы подавить все неприятные ощущения. -Расслабься, -прошептал Мустанг, утыкаясь носом ему в шею и мягко целуя по ходу дела. Он чувствовал, что член слишком туго, слишком медленно проскальзывает внутрь. Однако сказать всегда легче, и он, как взрослый человек, отлично понимал, что Эдварду, для которого это происходит впервые, крайне тяжело в действительности взять и расслабиться. Поэтому он пару раз провёл рукой по его вставшей плоти, не забывая водить большим пальцем по головке. Другой рукой он ласково поглаживал его бёдра, и тот расслабился, позволяя любовнику войти в него во всю длину. Он ненадолго остановился, чтобы позволить ему привыкнуть к ощущению чего-то большого и толстого у себя внутри (генерал же не просто так популярен среди женщин), а сам положил голову ему на плечо, тоже прислушиваясь к своим ощущениям. Эдвард был ужасно узким, и то, как он сжимал его член изнутри, было просто восхитительно. Внутри было тесно и горячо, и осознание того, что он сейчас занимается этим не с мимолётным увлечением, а с тем, кого действительно любит, сносило ему крышу также, как и ощущения на члене. Наконец, он стал потихоньку двигаться, помогая Эдварду руками, лежащими у него на бёдрах, тот постанывал сначала от боли, а потом от смешения оной с первыми волнами удовольствия, и отчаянно цеплялся за его спину. Мустанг, издавая редкие, наполненные удовольствием, глухие стоны ускорил темп, и, к тому времени как те начали ощущать приближение пика наслаждения, толчки стали рваными, резкими. Эдвард медленно поднимался, после чего партнёр с силой опускал его вниз, насаживаясь во всю длину и вырывая из его груди громкие стоны. Когда Эдварда накрыла сильнейшая волна наслаждения, и он кончил, запачкав любовнику живот, мышцы за считанные секунды сжали член внутри со всех сторон. Мустанг, не выдержав давление разгорячённого внутреннего пространства (па., блять, такое чувство, будто я описываю интерьер), кончил в него. Через какое-то время он вытащил истекающую белесой жидкостью плоть и уткнулся носом в плечо Эдварда. Где-то минуту они просто обнимались и молчали, стараясь отдышаться, после чего Мустанг совершенно неожиданно рассмеялся. -Что ты ржёшь, придурок? –буркнул Эдвард, хмуря брови. -Эдвард, -проговорил Мустанг с весельем в голосе, теперь уже лбом утыкаясь в его немного костлявое плечо. –Здесь же стены картонные.