Ветер с Севера

      Эргард никак не мог ни насмотреться, ни надышаться. Хотелось опустить лицо в волосы Кимеды и вдыхать до бесконечности ни на что не похожий запах, пока не закружится голова. Впервые в жизни с ним творилось подобное.       Над головами ласково шелестела листва. Шмели сердито гудели, перелетая с цветка на цветок. Наверное, только теперь вотростенский князь начинал понимать, почему Горгрид обычно смотрел ему вслед с сочувствием и снисходительной усмешкой, когда Эргард во время многочисленных странствий находил себе не обремененных моралью девиц. Что ж, тогда наследник предпочитал не забивать себе голову подобными тонкостями, раз и навсегда приняв тот факт, что товарищ слишком сильно отличается по характеру от него самого. Но именно поэтому им друг с другом и было интересно.       Кимеда улыбнулась и, протянув руку, ласково поворошила его волосы. Эргард перехватил ее и поцеловал ладонь.       — Пройдемся? — предложила она, и он, кивнув в знак согласия, взял ее за руку и пошел рядом.       Кимеда молчала, а сам он не стремился первым нарушать тишину. Может быть, потому, что любые слова сейчас казались излишними?       Они прошли по тропинке и вышли, в конце концов, туда, где сидели Лерук и Горгрид. Заговорщически улыбнувшись, Кимеда приложила палец к губам и поманила Эргарда за собой, жестом приглашая посмотреть. Князь так же молча согласился, и они подкрались, неслышно ступая по мягкой траве, и остановились за спиной Лерука.       На доске успела разгореться нешуточная баталия. Если б речь шла о настоящем бое, то можно было бы сказать, что со всех сторон слышны яростные крики, звон оружия и стоны раненых.       В игре ситуация тоже сложилась опасная. Горгрид взял оборотня в клещи, и от ближайшего хода зависела вся дальнейшая тактика.       Эргард и сам не на шутку увлекся происходящим, но оборотень не спешил делать ход. Горгрид невозмутимо ждал, сложив руки на груди. Наконец его противник протянул лапу и осторожно передвинул одну из фигур.       — Лерук! — в отчаянии воскликнула Кимеда. — Ну кто ж так ходит!       Теперь у Горгрида появлялась возможность в три хода поставить пограничнику мат. Тот тяжко вздохнул, поняв, что именно он натворил, а Эргард, приглашающе кивнув головой, вновь поспешил увлечь Кимеду подальше от всех.       — Ты играешь в шахматы? — спросил он, когда они отошли на значительное расстояние.       — Да, — подтвердила та. — И очень люблю эту игру.       Завидев впереди одну из яблонь с накиданными прямо на мягкой траве подушками, он сделал приглашающий жест и спросил:       — Сыграешь как-нибудь со мной?       — С удовольствием, — согласилась оборотница.       Она уселась плавным движением и, поджав одну ногу, вторую выставила перед собой. Эргард устроился напротив.       — Расскажи мне о себе, — попросил он.       — Что именно ты хочешь услышать? — спросила она и улыбнулась, склонив голову на бок.       Князь пожал плечами:       — Не знаю. Что-нибудь такое, что помогло бы мне тебя узнать получше.       Кимеда задумчиво опустила голову на согнутое колено и уставилась в пустоту перед собой. Эргард ждал, затаив дыхание.       Все так же пели птицы, и было легко поверить, что в мире больше ничего нет — только эти соловьи, кусты роз и жимолости, а еще удивительная девушка рядом.       — Ты знаешь, — заговорила она наконец, — на самом деле моя семья не такая уж маленькая, как может показаться.       — Вот как? — с неподдельным удивлением и интересом переспросил Эргард.       Раэтин не слишком охотно распространялся о своих близких, и именно по этой самой причине ему и Горгриду было известно не так уж много.       — Да, — подтвердила Кимеда. — Помимо отца есть еще мать, но она теперь живет отдельно, с другой семьей, имеется сестра, ее дочь, дедушка с бабушкой, а также старшие братья по отцу.       — О них мы слышали.       Кимеда кивнула:       — Их зовут Вэратин и Тэратин.       — Они близнецы? — уточнил Эргард.       Боги знают, почему ему такое пришло на ум. Должно быть, из-за схожести звучания. Но Кимеда ответила:       — Вовсе нет. Между ними больше десяти лет разницы. Ты знаешь, Тэр и Вэр — дети отцовой молодости. Он женился очень рано, почти в двадцать лет, под влиянием страсти, и запах, — тут Кимеда выразительно постучала себя пальцем по носу, — не имел к этому союзу ни малейшего отношения. Его первая жена была женщина неплохая, но память ее не хранила в себе ничего выдающегося. Отец говорил, что всегда знал — рано или поздно они расстанутся, с тем чтобы он мог найти истинную мать для будущего наследника клана.       Кимеда замолчала, и Эргард честно попытался представить себе подобные отношения изнутри. Получалось слабо.       — Тем не менее, — вновь продолжила оборотница, — у них родились Тэр и Вэр.       — И кто же старший? — поинтересовался Эргард.       — Вэратин, — охотно пояснила она. — Они славные ребята, оба уже давно взрослые. К моменту моего рождения Тэр успел жениться, обзавестись потомством и разойтись, а вот Вэру повезло встретить свою истинную половинку, поэтому он даже сейчас в браке.       Кимеда переменила позу, и Эргард вновь залюбовался красотой ее тела и совершенством линий. Она улыбнулась, перехватив его взгляд, и продолжила:       — В отличие от братьев я — дитя зрелых лет. Когда ты спас отца, он понял, что рождение наследника откладывать больше нельзя, ибо кто знает, что может ждать нас в жизни? Вернувшись в Аст-Ино, он развелся с первой женой и нашел другую — из уважаемой семьи и с хорошей памятью предков. Она согласилась родить ему ребенка, и они заключили временный союз. В конце концов, на свет появилась я.       — Больше детей у Раэтина не будет? — спросил Эргард.       Кимеда пожала плечами:       — Родители разошлись. Конечно, в жизни может случиться всякое, но он много раз говорил, что впредь не собирается вступать в брак.       Ему нестерпимо хотелось обнять Кимеду и прижать к груди, чтобы сердца их бились рядом, а он мог бы просто сидеть и неторопливо гладить ее плечо и бедро. Желание было столь сильным, что он стиснул зубы и спрятал руки за спину.       — Я очень дружила с братьями, — тем временем рассказывала она. — Мы, оборотни, не делаем различий между родней по отцу и по матери. Родители могут заключать вийнэку и два, и три раза, но все их потомки одинаково близки нам. Сейчас Тэр служит на западной границе, на заставе, а Вэр осваивает ремесло оружейника на востоке страны.       — Как раз там, где теперь Иласару?       — Верно. Но тогда мы много времени проводили вместе. Я была страшной непоседой. Мне все было интересно. Память предков подсказывала, что в мире бесконечно много удивительных, таинственных и даже поистине волшебных вещей, и мне, конечно же, хотелось непременно на них посмотреть собственными глазами.       Отец был постоянно занят — у главы клана всегда много забот. Но братья не давали мне заскучать. Мы убегали в леса на несколько дней, охотились там, собирали грибы и ягоды. Они учили меня жарить на костре мясо, хотя это занятие я не слишком любила. Зато я просто обожала читать следы. Мне нравилось собирать дары леса — первое, что под руку попадется, а потом смотреть, что же такое интересное из них выйдет.       — Например, бусы? — предположил Эргард.       — Бусы, букеты, гербарии, — кивнула Кимеда. — Самодельные короны. Я брала все подряд — пушинки с цветков, случайно опавшие листики, гроздья рябин и плоды орешника. Иногда получались прелюбопытные картины, которые отец потом вставлял в рамку и вешал на стену.       Эргард представил себе уютную, домашнюю сцену, когда маленькая кошечка гордо хвастается перед родней, ожидая похвалы, и отец ее гладит по голове и целует в щеку.       — Еще мы ездили в соседние города. Знаешь, Эргард, когда ты видишь вживую то, что прежде знал только благодаря памяти, то внутри, в душе, просыпается особое чувство. Наверное, это можно сравнить с дежавю, но только отчасти. Ты трогаешь стену и понимаешь, что здесь, на этом самом месте, должна быть трещина, и ищешь ее, а найдя — радуешься.       Иногда трещина выглядит совершенно иначе — не так, как подсказывает память, и тогда начинается процесс познания. Это как попытка совместить два разных варианта рисунка в единое целое.       — Кажется, я понимаю, о чем ты, — сказал тихо Эргард, и Кимеда потянулась вперед и переплела свои пальцы с его.       — Мы убегали в своих странствиях все дальше от дома, — продолжала она. — Конечно, за пределы Аст-Ино не выбирались, ведь во внешний мир можно попасть только с разрешения сениту. К тому же там по-настоящему опасно.       Зато мы подбирались все ближе к горам. Они меня манили. Величественные исполины, свидетели веков. Люди появляются и исчезают, оборотни продолжают жить в памяти потомков, но только горы на своем бесконечно долгом веку пережили все, что только можно вообразить. На их глазах рождались и умирали народы и страны, и мне нестерпимо хотелось взглянуть на этих древних гигантов собственными глазами.       Мы с Вэром и Тэром собирали заплечные сумки, оборачивались рысями и отправлялись на юг. Мы не спешили, со вкусом смакуя каждую пройденную милю. Я сама по памяти прокладывала путь, и братья лишь изредка поправляли меня. Я была этим ужасно горда.       Когда мы останавливались по вечерам на ночлег, Вэр и Тэр принимались рассказывать мне о том, чего я помнить не могла. Истории о собственных приключениях, о прочитанных в хранилищах знаний книгах.       — В библиотеках? — уточнил Эргард.       — Да.       Кимеда распрямилась, откинула волосы со лба и принялась поправлять их. Он любовался ее ловкими, проворными движениями, а она между тем все рассказывала:       — Конечно, больше всего мне хотелось залезть в шахты, но туда ребенка никто бы не пустил. Но я не унывала. Братья уверяли, что после, когда я стану немного старше, они сводят меня. А вот в некоторые пещеры я могла попасть уже тогда.       Так получилось, что никто из моих предков не освоил восхождения в горы. А вот братьям память рода подсказывала. Но ведь тем интереснее! Освоить новое дело собственными руками — что может быть более волнующим и интересным для оборотня? Мы забежали на одну из пограничных застав и взяли снаряжение. Я с волнением и нетерпением следила, как растут перед глазами пики, выискивала взглядом лощины и седловины.       Вэр и Тэр учили меня тонкостям обращения со снаряжением, и я схватывала науку на лету. Я перебирала крюки и веревки, и сердце начинало колотиться от мысли, что теперь и мои собственные потомки будут знакомы с этим делом и смогут при необходимости использовать нужные знания.       Не сразу, но постепенно мы облазили все доступные для ребенка вершины и заглянули в самые красивые пещеры. Я взяла себе несколько камней на память.       — Покажешь? — попросил Эргард.       — Обязательно. Это вульфенит, напоминающий солнце в разрезе, опал, похожий на ясное небо в летний полдень, и реальгар, схожий с застывшими капельками крови. Но больше всего меня манил Перевал Ветров. Загадочные двери в совершенно незнакомый, не похожий ни на что мир.       — Незнакомый? — переспросил удивленно Эргард.       — Ну да, — улыбнулась Кимеда. — Ведь оборотни не посещают погибшую страну слишком часто — лишь по желанию, примерно раз в два-три столетия. Серьезный срок, чтобы обнаружить по возвращении необратимые изменения.       — Да, ты права, — согласился князь.       — Мои предки бывали там. И после катастрофы, и в те года, когда твоя прародина еще была жива. Но что я могла увидеть там собственными глазами? Душа моя замирала от восторга и предвкушения. И я решилась. Однажды вечером я уверенно заявила, что они должны меня туда сводить. А заметив, что братья колеблются, добавила, что в противном случае убегу одна. Они были достаточно знакомы с моей решительностью, чтоб поверить. Конечно, в тот же день подобная поездка не могла состояться. Во-первых, требовалась подготовка, ведь воды и еды на территории пустынных земель найти невозможно. А во-вторых, нужно было сообщить отцу и получить разрешение сениту — ведь ваша погибшая родина уже не Аст-Ино.       Мысль о Далире болью отозвалась в сердце Эргарда.       — Прости, — повинилась оборотница, заметив, как собеседник переменился в лице.       — Все в порядке, — успокоил тот. — Просто осознание того, что жизнь нашего народа могла быть до сих пор гораздо более комфортной и приятной, если б не маги, не дает покоя. И более сытной, если на то пошло.       Князь чуть заметно нахмурился, на скулах заиграли желваки. Глубоко вздохнув, он усилием воли привел мысли в порядок и вновь сосредоточился на Кимеде:       — Я внимательно слушаю тебя.       Она переменила позу, подвинувшись немного ближе к Эргарду, и тот, воспользовавшись безмолвным приглашением, положил ладонь ей на колено.       — В тот раз, закончив обследование пещер, — заговорила она, — мы вернулись домой. Я понимала, что в пустыне нас ожидают трудности — ведь я оборотень. Знали это и братья. Но мы были уверены, что со всем справимся. В конце концов, наши предки уже семь раз проделывали подобное.       Отец не стал ругать нас или отговаривать, только спросил, хорошо ли я понимаю, какая ответственность на мне лежит. Я заверила, что все тщательно обдумала и у него нет повода беспокоиться.       К сениту за разрешением ходили братья. Он дал добро, но при условии, что стражи границ будут за нами следить и контролировать перемещения. Вэр и Тэр согласились.       И тогда мы стали готовиться к вылазке. Я непременно настаивала, что сумку буду собирать сама. Лепешки, орехи, вяленое мясо, сушеные фрукты. Мы полагали, что пробудем в пустыне всего пару дней, однако воды все равно брали с запасом. Я не хотела тащить такие не нужные мелочи, как огниво или лекарские принадлежности, но братья настояли. В итоге кладь набралась более чем внушительная, но я не сдавалась и решительно заявила, что свое добро потащу сама.       Конечно, одежду мы тоже подобрали другую — глухую, оставлявшую открытой лишь лицо и руки. Кому охота потом вытрясать песок из волос?       Мы попрощались с отцом и в одно прекрасное утро покинули Исталу. Приветливо светило солнышко, мы напевали, хотя на сердце нет-нет да и ложилась тревога. Что нас ждет? Каким окажется путешествие? Что мы увидим? Разумеется, никто не собирался углубляться в пустыню, лишь побродить немного вдоль границ. Афалеон, стоявший прежде почти напротив перевала, и расположенный чуть далее, в семидесяти пяти милях к югу, Арраши идеально подходили для наших целей.       По вечерам Вэр доставал на привалах карту, и мы втроем изучали будущий маршрут. Сначала решили, что сходим в Афалеон, а после уже будем думать по обстоятельствам.       Южные горы быстро приближались.       На перевале ветры бывают весьма сильны, но случаются и периоды относительного затишья. Тогда-то смельчаки и могут попытать счастья с переходом. Мы прибыли на заставу и просидели там в итоге почти пять дней в ожидании благоприятной погоды.       Вэр решил путешествовать по пустыне ночью, когда не так жарко, да и звезды не позволят сбиться с пути.       — Афалеон, кажется, в пределах прямой видимости перевала, — заметил Эргард.       — Верно, — кивнула Кимеда. — Но вихри дуют почти постоянно, поднимая целые тучи песка, и город разглядеть зачастую не так уж легко.       — Понимаю.       — Так вот, к исходу пятого дня дозорные сообщили, что ветер стихает. Мы сразу начали собираться в дорогу. Нам выдали яркие плащи, чтобы быть более заметными на фоне песка, и приключение началось.       Ты знаешь, Эргард, ребенок всегда остается ребенком. И не важно, человек он или оборотень. Я видела впереди тайну, и она манила меня, словно леденец на палочке. Солнце уже успело спрятаться в кронах деревьев. Горы, возвышаясь над нами, тонули в тени, и лишь самые высокие пики поблескивали в последних отсветах карамельно-золотым цветом.       Мы ступили на перевал, и нам в лицо сразу бросило горсть песка.       — Но ведь смерчи улеглись? — напомнил Эргард.       — Почти, — кивнула Кимеда. — Но штиль там никогда не бывает полным. Так что песок больно сек кожу, но я старалась не обращать на него внимания.       — Ты шла в человеческой ипостаси?       — Да. Вэр к чему-то приглядывался, но я решила, что если там найдется нечто интересное, то он и сам мне расскажет. Так и случилось. Когда взошла луна, добавив в пейзаж таинственности и немного света, он подозвал меня и указал наверх. Там, на высоте в несколько этажей, скала заметно меняла цвет с чернильно-черного на бурый. Именно там пролегала граница магического огня.       Эргард невольно вздрогнул, отчетливо представив, что творилось с его погибшей прародиной, и закрыл глаза. Он не видел ее воочию никогда, в отличие от Кимеды, и все же его каждый раз охватывал ужас. Но каково же в таком случае было тем, кто в самом деле пережил катастрофу?       Кимеда осторожно подалась вперед и ласково погладила его по щеке. Он снова вздохнул и благодарно поцеловал ее ладонь. Она продолжала:       — Когда мы наконец достигли песков, ночь заканчивалась. Вэр решительно заявил, что мы остаемся у перевала до вечера. Был разбит лагерь, все подкрепились мясом и сухофруктами и легли спать.       Проснулась я раньше братьев. Усевшись лицом к пустыне, я принялась рассматривать ее. Все так же дул ветер, уже снова довольно сильный, и многого разглядеть мне конечно не удалось. Да там и не на что было смотреть. В обычных пустынях растут колючки, встречаются ящерицы и редкие оазисы, но здесь, где поработала магия, даже спустя две тысячи лет ничто не росло. Наоборот, пески все сильнее отвоевывали позиции, замещая черную жженую пыль, оставшуюся от того, что некогда было почвой. Ни родников, ни речушек, ни болот. Лишь далеко у горизонта, если присмотреться внимательней к пылевой завесе, можно было разглядеть изломанную линию бывшего города. Афалеон. Туда-то мы и спешили.       Вскоре проснулись братья. Мы снова поели, запив водой из бурдюка, и твердо решили, что по возвращении устроим пир — ароматный травяной чай с пирогами. Так поступали все оборотни, возвращавшиеся в Аст-Ино с юга. И мы не собирались отступать от традиций.       Взвалив на плечи сумки, мы двинулись вперед. Я сама определяла по памяти направление, Тэр лишь немного меня поправлял. Знаешь, Эргард, наши предки часто посещали Далиру, когда она была жива, и видеть теперь то, что от нее осталось, было совершенно невыносимо.       Я оглядывалась назад и в лунном свете искала ту линию, что отделила мертвые скалы от живых. В памяти вставало свечение, которое видели предки, находясь в Истале, и воображение дорисовывало остальное. Стена огня, уничтожавшая все на своем пути. В груди рождались гнев, боль, отчаяние. Никакая память предков не сравнится с собственными эмоциями, Эргард.       — Разумеется, — прошептал тот.       Он был уверен, что понимает, о чем идет речь.       Над головами все так же цвел сад, пели птицы, и это составляло столь разительный контраст с рассказом Кимеды, что хотелось зажмуриться и потрясти головой.       Девушка задумчиво смотрела вдаль, и речь ее журчала плавно, словно река на равнине:       — Мы шли всю ночь. Конечно, без маленькой сестренки братья добрались бы намного быстрее, но они не торопили меня. День мы провели прямо посреди песков, а вечером снялись и спустя полтора часа достигли цели.       Как тебе объяснить то, что предстало моим глазам? Наверное, тот, кто никогда не видел Афалеон живым, не испытал бы и половины тех чувств, что кипели в моей груди. Пески давно бы занесли многочисленные дома и площади, но город стоял недалеко от границы, и оборотни не давали ему умереть.       — Почему? — спросил все так же тихо вотростенский князь.       Хотя он был уверен, что знает ответ.       — Живым он гораздо нужнее, чем мертвым, — проговорила Кимеда. — Пусть это не наша родина, но мы были там. Мы торговали с далирцами, частенько навещая их города, мы помогали беженцам, и позволить тому, что осталось от страны, окончательно умереть — значило бы предать и самих себя.       Пески были расчищены, и я рассматривала отполированные временем камни мостовой, иссохшие фонтаны, обрушившиеся стены.       Мы вошли в город с севера, поэтому до южной башни пришлось идти достаточно долго — город был обширен. Торговля с оборотнями велась довольно активно, и Афалеон был густо населен. А вот стражи много тут не держали — оборотни всегда жили в мире с людьми Далиры, и дозорная башня стояла всего одна. Витая, словно женская коса, когда-то ярко-желтая с тонким зеленым узором, она теперь слегка побурела, а под воздействием магической энергии изменила структуру, вся словно покрывшись тонким слоем стекла.       — Тогда не только башня — весь город должен был стать таким, — заметил Эргард.       — Верно. Но камень при строительстве использовался самый разный, и соответственно различным оказался эффект. По крайней мере, ходить по мостовым ничто не мешало.       Башня стояла у самой границы города. Я обошла ее со всех сторон и, оглянувшись на братьев, переступила порог.       Конечно, деревянные двери не уцелели. Весь первый этаж представлял собой лишь голые стены. Там побывал магический огонь, поэтому внутри ничто не сохранилось. Зато второй этаж подарил мне зрелище потемневших от времени доспехов, окаменевших скамеек и подернутых паутиной ковров, превращавшихся в пальцах в труху.       Вэр напомнил мне, что не стоит мародерствовать, и я поспешно спустилась и вышла наружу. Внутри кипел гнев, словно огонь в котле. Я помнила, как по этим самым улицам, теперь вопиюще-безжизненным, сновали телеги, ходили люди и кони, лаяли собаки.       Прямо напротив башни располагалась пекарня. Я побежала туда и даже смогла найти в подсобке окаменевший каравай, но жизнью от этого город, конечно же, не наполнился.       Разноцветные рулоны тканей, наполнявшие городские склады до самого потолка, превратились в труху. А вот не погребенных останков людей не было — оборотни похоронили прах всех, кого смогли. По крайней мере, в этой части Далиры.       — Зачем? — спросил Эргард.       Кимеда пожала плечами:       — Мы разумные существа. Долг разума заботиться о своих собратьях. Иначе как бы мы смотрели в глаза собственным детям?       Она замолчала и долго сидела, бездумно глядя в пространство перед собой. Эргард не торопил ее, понимая, что мысли ее теперь в Далире. Наконец, спустя некоторое время Кимеда возобновила рассказ:       — Я прометалась так почти всю ночь. Вэр и Тэр присматривали за мной, но не вмешивались — некоторые вещи необходимо пережить на личном опыте.       Когда на восточном крае неба разгорелся рассвет, я села прямо на одной из площадей, скрестив ноги, и закрыла глаза. Две разные картины — мир мертвый и мир живой — боролись во мне. Я смотрела перед собой, и они постепенно совмещались, сливались в одно. И я ощущала всем своим существом, всей душой, как разгорается внутри меня ненависть к магам. Они чудовища, недостойные того, чтобы жить!       Кимеда обнажила звериные клыки и зарычала. Эргард не дрогнул, лишь по-прежнему смотрел с восхищением. Она сильна и телом, и духом! Какая мать для князя Вотростена! Лучшая из всех!       Она вздохнула, провела ладонями по лицу и закончила:       — В Арраши мы решили в этот раз уже не идти, отложив путешествие на несколько лет. Таких эмоций, что мы пережили в Афалеоне, не должно быть слишком много, иначе можно просто сойти с ума.       Мы отдохнули в пустыне еще один день и направились к перевалу.       Пир с чаем и пирожками, разумеется, стал еще радостнее, чем можно было ожидать в начале пути.