Море волнуется в нас

      Эмилия совсем не хотела оставаться в школе после уроков: у неё были и более привлекательные планы. Но вот за то, что она прогуляла первые два урока приходилось теперь расплачиваться. Чего Эмилия не хотела ещё больше — так это украшать школу ко Дню Мёртвых. Учитывая то, что она не собиралась идти на праздник, несмотря на уговоры подруг, это было и вовсе бесполезным занятием, однако слово директора здесь было законом и, сложив вещи вместе с остальными работниками, Эмилия идёт вдоль коридоров, чтобы найти того, кто даст ей указания. И находит.       Это коридор, который Эмилия полюбила из-за того, что вся правая и левая стены буквально состоят только из окон. Это, на самом деле, не коридор, а переход из западного крыла школы в восточное. И в противоположном конце перехода сейчас стоит один из ответственных за украшение школы (у них у всех есть соответствующие бейджи). А рядом с ним один из одноклассников Эмилии — кажется, Бенисио. Его она запомнила по дурацким рубашкам и привычке выпячивать грудь, как петух. Неужели, и Бенисио наказан?       — Мэнсфилд, верно? — уточняет ответственный ученик по фамилии Гомес. Его руки заняты до предела, и Эмилия не понимает, как он умудряется достать из заднего кармана джинс два бейджа. — вы и Бандербилд последние, кто пришёл. Держите цветы и бейджики.       И Гомес отдаёт в руки Эмилии сначала её бейджик и, не успела она его прицепить, тут же вручает коробку с бумажными оранжевыми бархатцами. Бенисио он тоже даёт его бейджик и коробку с традиционными разноцветными флажками.       — Украсьте этим этот переход, ничего не должно остаться. И постарайтесь, пожалуйста, чтобы всё было красиво. Я приду проверить через полтора часа. Удачи.       И парень уходит раздавать указания остальным. Эмилия и Бенисио сверлят его спину взглядами, потом переводят глаза друг на друга и фыркают.       — Неси стул и клейкую ленту, Бенисио, чего ждёшь? — приказывает Эмилия, наконец, пристегнув бейджик на майку и спрятав его под кофтой.       — А сама? — усмехается Бенисио, но потом вздыхает. — Держи, я сейчас.       Он ставит свою коробку на её, так, что они загораживают ей лицо, неторопливо пристёгивает себе на рубашку бейджик в районе груди и оглядывается. Где брать стул и клейкую ленту, он не имеет ни малейшего понятия, и ему приходится разочарованно вздохнуть, чтобы привлечь внимание Эмилии.       — Ты что, всё ещё здесь? — она высовывается из-за коробок и смотрит на Бенисио, подняв брови.       — Думаешь, так легко найти стул и клейкую ленту?       Эмилия резко и тяжело вздыхает, бросает коробки на пол, и из одной из них выпрыгивает клейкая лента.       — Эй, поаккуратнее, это всё делалось вручную! — кричит кто-то из другого конца конца перехода. — Эмилия?       К ним приближается Ям, за ней едва поспевает Рамиро, держа в обеих руках по стулу. Эмилия хмурится, увидев здесь Ям. Она-то думала, никого из её подруг здесь не будет. Интересно, её что, тоже наказали?       — Привет, Ям, — кивает Эмилия, неловко подбирая с пола коробки и клейкую ленту. — А вас за что наказали?       — Мы пришли просто так, по собственной воле, — возмущённо говорит Ям. Потом вздыхает. — А вас, я вижу, наказали?       — Да.       Ям ещё раз оглядывает их и содержимое коробок.       — Нужен стул? — спрашивает она с сочувствием.       — Угу.       Рамиро подходит к Бенисио, они здороваются, и Бенисио получает в руки удивительно тяжёлый стул, видимо, железный. Непонятно, как Рамиро мог нести сразу два, да ещё и передвигаясь при этом так быстро. Чего не делает с людьми любовь.       — Ты-то чего пришёл сюда? — шёпотом интересуется Бенисио у Рамиро, хоть уже и знает ответ.       Рамиро кивает в сторону Ям, о чём-то воркующей с Эмилией. Бенисио понимающе поднимает брови.       — Ладно, мы пойдём. Нам надо украсить алтарь у главного входа, — поясняет Ям. — но сначала дать всем то, что им нужно. Остался последний стул. Ой, не ной Рамиро, идём уже, ты сам согласился на это, я напомню.       — Я не ною, — вздыхает Рамиро. — Просто руки затекли.       Они уходят, и Бенисио с Эмилией провожают их глазами.       — Что ж, приступим? — обречённо спрашивает Бенисио.       Эмилия кивает, и они подходят к началу перехода. Эмилия встаёт на стул, Бенисио подаёт ей то цветы, то гирлянды с кружевными флажками. Эмилия откусывает от клейкой ленты куски и приклеивает украшения над окнами или на сами окна. Время от времени им приходится передвигать стул. Когда было обклеено уже половина левой стороны перехода, Эмилия спрыгивает со стула, и они с Бенисио отходят назад, чтобы оглядеть плоды своих трудов.       — Ну, не так уж и плохо, — уклончиво тянет Бенисио. Всё на самом деле получалось лучше, чем они планировали, но не идеально. Впрочем, ни Бенисио, ни Эмилия не были перфекционистами, так что они ничего плохого в немного неровных рядах цветов не видели.       — Главное, чтобы не отвалилось, а то этот Гомес нас убьёт, — согласно кивает Эмилия. — ладно, времени на перерывы уже не осталось, давай дальше.       Когда они заканчивают левую сторону полностью, мимо них снова проходят Ям и Рамиро, теперь уже Рамиро нормально поспевает за ней, потому что руки его свободны. Когда Рамиро равняется с Бенисио, тот ему подмигивает, и Рамиро по-доброму закатывает глаза и улыбается. Эмилия со своего стула может спокойно наблюдать за этой сценой, и, когда Ям с Рамиро уходят, она переводит заинтересованный взгляд на Бенисио.       — Что-то тут происходит, — говорит она. Если бы они были тут не одни, Бенисио не понял бы, что это ему, с такой интонацией она это сказала.       — Что тут может происходить? — уточняет он, подавая ей следующую связку бумажных бархатцев.       — А это надо у тебя спросить, Бени, — она садится на стул. — Ваш друг влюбился в нашу Ям?       — Возможно, наш Рамиро и влюбился в вашу подругу, но с чего ты взяла, что это невзаимно?       — О, Бенисио, не всё крутится вокруг вас, — она улыбается ему, сощурив глаза, и на её лице появляются миленькие щёчки, которых Бенисио раньше не замечал.       — Но она же ходила с ним на свидание, — не сдаётся Бенисио, сверля взглядом её тёмные глаза.       — Ну, может быть, и ходила, это ничего не меняет. Вряд ли они будут встречаться, — ей вдруг становится неловко от его взгляда, и она снова встаёт на стул с ногами.       — Я тоже так думаю. Слишком уж они разные.       — Может быть, — задумывается Эмилия. — давай уже следующую эту штуковину.       «Этой штуковиной» они называют флажки, потому что слово «флажки» считают каким-то детским. Они не обговаривали это, но слово «флажок» или хотя бы «флаг» не прозвучало за эти сорок пять минут ещё ни разу.       — Ты вообще собираешься идти на этот День Мёртвых? — интересуется Бенисио, чтобы заполнить неловкую паузу.       — Нет. Я буду дома.       — Ясно. А что, у тебя много тех, для кого устраивать праздник? — тема, конечно, не сильно-то хорошая для разговора с девчонкой, хоть и с такой, как Эмилия, однако Бенисио решает продолжить разговаривать по ней, потому что Эмилия почему-то вдруг кажется ему не таким уж и плохим собеседником.       — Может, и много, тебе какое дело? Я вообще не особенно отмечаю этот праздник.       — Почему?       — Аллергия на бархатцы, — говорит она таким тоном, что становится ясно — разговор на этом окончен.       — Но ведь есть и другие цветы, — не сдаётся Бенисио. — Гладиолусы там или эти… хризименты.       — Хризантемы, — резко поправляет Эмилия.       — И они тоже. Ничто не может помешать отмечать этот праздник, если ты любишь его и…       — Замолкни, Бенисио! — рявкает Эмилия, наклоняясь к нему резким движением, от которого её волосы с шумом разрезают воздух и едва не бьют Бенисио по лицу, но он вовремя отклоняется. — Давай следующую.       Он медленно достаёт из коробки следующий флажок и протягивает Эмилии, которая с яростью откусывает от клейкой ленты ещё один кусочек. Бенисио понимает, что задел какую-то больную тему, и перед глазами у него всплывает Эмилия с этими её всклокоченными волосами и выпученными глазами. Она выглядела, как гарпия. Она всегда выглядит, как гарпия, конечно, из-за своей одежды и этих странных волос, но сейчас перед ним действительно появилась какая-то другая Эмилия, Эмилия, которая вышла из себя. А Бенисио уверен, что Эмилия очень редко выходит из себя.       Бенисио вздыхает и берёт следующую связку бархатцев. Интересно, действительно ли у неё аллергия на бархатцы. Эти-то бумажные, так что непонятно. Задумавшись, он не замечает, что она тоже повернулась за бархатцами, поэтому суёт их ей прямо в лицо. Она издаёт какую-то смесь звуков, типа «Ай» или «ох», и медленно начинает наклоняться назад. Всё происходит, как в замедленной съёмке, Бенисио меньше секунды следит за тем, как от его неловкого движения она падает, а потом делает шаг вперёд, выпрямляет руки, и время начинает идти нормально. Даже как-то слишком быстро.       Одна его рука оказывается в районе её талии, другая ловит спину, ноги Эмилии всё ещё стоят на стуле, а руки в поисках опоры сжали рубашку Бенисио на груди, ногти царапнули кожу сквозь ткань. Полторы секунды он смотрит на неё, она же упирает взгляд куда-то в потолок, и только последние две милисекунды смотрит ему в глаза. Но ни о чём, что приходит в голову Бенисио в этот момент Эмилия даже не хочет думать. Её ногти болят, потому что когда она схватилась за его рубашку, они согнулись наружу, её сердце бешено бьётся, как будто сейчас вырвется из груди, а волосы подметают пол. И руки Бенисио слишком больно сжали её вокруг талии. Поэтому лежать у него на руках она долго не собирается.       Эмилия медленно отпускает его рубашку, потом опускает ноги со стула и встаёт на ноги.       — Ты идиот?! — начинает она, наконец, отряхнувшись.       — Нет. Вообще-то я поймал тебя, — возмущается Бенисио, уперев руки в бока. Наваждение проходит, и теперь в Эмилии он снова видит ту разъярённую фурию, его сумасшедшую одноклассницу.       — Вообще-то я упала из-за тебя, — она толкает его ладонью в грудь, и желудок у Бенисио сначала подпрыгивает, а потом опускается куда-то в пятки. Опять он видит её тёмные глаза. — Можно было поаккуратнее дать эту штуку, нет?       — Эй, что тут происходит? — интересуется подошедший Гомес, у него в руках теперь ручка и планшет с прикреплённым к нему списком.       — Ничего. Мы закончили, — бросает Эмилия, отстёгивает бейджик, вручает его Гомесу яростным, сильным движением, разворачивается, взмахнув волосами и уносится в районе выхода из школы.       — Что с ней? — спрашивает поражённый Гомес.       — Не знаю, — пожимает плечами Бенисио, которого снова отпускает внезапное наваждение из странных эмоций и подпрыгиваний внутренних органов. — Мы действительно закончили, это сойдёт? — он обводит рукой переход. Гомес оглядывает украшения и удовлетворительно кивает.       — Да. Да, ты можешь идти, успокой свою подружку, — усмехается Гомес, зачёркивая что-то в своём списке. — До встречи.       Гомес даёт Бенисио пять, тот на автомате отвечает ему, смотря в ту сторону, куда ушла Эмилия.

***

      Нина очень боится ходить к кому-то домой, особенно в первый раз. К походу к подругам-то она готовится как минимум час, а тут — Гастон Перида. Когда Мишель сказал её фамилию вместе с его, Нина сначала была рада, потом как-то забыла, а теперь, когда настал день встречи у него дома, лежит на кровати, уставившись в потолок, а минуты идут, как секунды. Она всё время поглядывает на часы и вздыхает. Наконец, наступает момент, когда тянуть уже нельзя, и ей приходится подняться с кровати, взять рюкзак, в котором всё уже собрано для написания проекта и выйти из дома. Адреса Гастона она не знала, но он сказал ей в день, когда назначил эту встречу, и теперь Нина крутит его у себя в голове, идя по тротуару, медленно и неохотно.       Однако приходит она быстро, смотрит на время — как раз вовремя. Ну что ж, надо только подняться по лестнице и сделать это — нажать на звонок.       И она нажимает. Изнутри дома сразу же доносятся шаги. За эти пару секунд, которые человек идёт к двери, Нина успевает пару раз подумать о том, что ещё успеет сбежать и спрятаться за теми розовыми кустами. Дверь, наконец, открывается, и на пороге стоит Гастон. Он приветственно улыбается ей, и она тоже растягивает губы в улыбке, как тренировалась у зеркала.       — Привет, Нина, заходи, — говорит он, давая ей пройти в дом.       — Да, привет, Гастон.       Она быстро, но неуверенно проходит в прихожую. Тут чисто и светло, пусть и слегка тесно, и Нина снимает свою кофту и вешает на вешалку. Сегодня вообще-то ясно и безветренно, но мама заставила её надеть кофту, как всегда, когда по прогнозу есть хотя бы минимальный намёк на то, что температура внезапно опустится, или начнётся дождь. Гастон на кофту не обращает никакого внимания и приглашает её к себе в комнату, где Нине бросаются в глаза явно только что пропылесошенный ковёр и заправленная женской рукой кровать.       — Можешь сесть на кровать или на стул, — предлагает ей Гастон, и она аккуратно присаживается на кровать.        Гастон что-то ищет на полках с учебниками и тетрадями, потом открывает свой ноутбук и набирает что-то в поиске. Нина же неловко вздыхает и обводит комнату взглядом, не подмечая абсолютно ничего нового — она уже итак успела всё рассмотреть. Наконец, она решает достать из рюкзака и свои школьные принадлежности и материал, который она успела подготовить для проекта дома.       Гастон как-то слишком долго что-то тыкает мышкой в ноутбуке, и Нина украдкой смотрит, что отображается на экране.       — Ты читаешь Фелисити Форнау, — шепчет она, увидев открытую страницу на экране монитора. Гастон удивлённо оборачивается к ней.       — Да, — утвердительно кивает он и хмурится. — А что?       — Нет-нет, ничего. Просто… она какая-то странная, тебе не кажется? — Нина нервно хихикает.       — Не знаю. Может, и странная. Но меня привлекают её посты, интересные мысли. По-моему, у нас с ней даже есть что-то общее, — пожимает плечами Гастон.       Чего Нина не хотела — обсуждать что-то с Гастоном. Чего она не хотела ещё больше — быть наедине с Гастоном. Но чего она не ожидала — так это того, что он будет читать её блог. Блог, в котором она просто высказывала свои мысли. Мысли, которые кажутся Гастону интересными. И если подумать логически и представить перед собой Луну, то она скажет, что раз Фелисити нравится Гастону, то и Нина понравится. Но Луны здесь нет, и Нина ни о чём подобном даже не задумывается. А задумывается о том, что блог надо срочно удалить.       — А ты не читаешь её посты? — Гастон выводит её из размышлений. — или они тебе не нравятся?       — Нет, я не то что бы… То есть, я читаю. И мне они нравятся. Но, думаю, она странная. Она действует инкогнито, а значит, боится мнения окружающих. Думаешь, это хорошо?       — Я не думал об этом. Может, она откроется потом. Я планировал написать ей.       — Серьёзно?       — Да.       — Не надо.       — Почему?       Кажется, он думает, что она шутит, потому что улыбается, пусть и как-то удивлённо. Нина сглатывает. Поэтому Фелисити и действует инкогнито — потому что Нина не умеет высказываться и обосновывать то, что говорит. Гастон всё ещё ожидающе смотрит на неё, и Нина лихорадочно соображает, что ответить, поджав губы и выпучив глаза на Гастона.       — Просто… не знаю. Думаешь, она тебе ответит?       — Думаешь, нет? Надо хотя бы попробовать.       — Попробуй, и… давай уже займёмся проектом, у меня ограниченное количество времени, — она снова лезет в рюкзак за оставшимися бумагами, Гастон отворачивается к ноутбуку.       — Кто странный, так это ты, Нина, — он снова поворачивается, сощурившись.       — Я? Я не…       — Нет, странная. На той вечеринке, когда мы играли в «Битву Титанов» ты была такой свободной, что-то говорила. Но в школе и сейчас превращаешься в такую скромнягу, ничего даже не говоришь. Ты бы видела себя со стороны. Весь твой вид буквально говорит, что ты стесняешься всего на свете. Но ведь это не так. И теперь, когда я знаю об этом, это не даёт мне покоя.       — Что? Что ты такое говоришь? Я не… ну может, только чуть-чуть.       — Вот видишь. Ты и сама это признаёшь, — улыбается Гастон, и Нина, пусть и хочет на него злится, не может этого сделать, всё из-за того, что он улыбается, словно они говорят о каких-то пустяковых вещах, а не о мировоззрении Нины и том, что творится у неё в голове. — надо раскрепоститься, и все увидят то, что увидел я. Например, завтра День Мёртвых в школе, и если ты придёшь на вечеринку, то можешь спеть, там это будет, я знаю. У тебя хороший голос.       — Откуда ты это взял? Ты никогда не слышал, как я пою. Я не пою.       — Поёшь. И живёшь с Маттео, моим лучшим другом. И он может слышать то, что происходит за стеной. Он сказал мне, что ты хорошо поёшь, если ещё немного потренируешься.       Нина поднимает брови и отводит глаза. Маттео она никогда не любила, считала немного туповатым соседом, но теперь, после той правды, которую Гастон открыл ей о нём, Маттео стал для неё ужаснейшим человеком. Она действительно любила петь и, наверное, когда-нибудь смогла бы признать, что может спеть в компании своих подруг, не краснея и не начиная глупо хихикать непонятно от чего. Но Гастон предлагает ей… что?! Петь перед всей школой она ни за что не согласится, и её нельзя переубедить даже Гастону.       — Ладно. Давай уже перейдём к проекту, — решает перестать мучить её Гастон, снова поворачивается к ноутбуку и, наконец, заходит в нужную вкладку.

***

      После того вечера, когда девочки все вместе купались в море, они приходили на берег в то же самое время ещё два раза. Это было холодно, а некоторые из них не очень умели плавать, а ещё они никогда не брали с собой купальники и купались в нижнем белье. Минусов было много, но один большой плюс перекрывал их все — это было действительно очень весело.       Сегодня они гуляют опять. Уже вечер, Нина вернулась домой от Гастона и решила дать своему блогу ещё один шанс и пока не удалять его. Но слова Гастона не давали ей покоя. Эмилия пока даже не задумывалась над своим проектом, который ей надо делать с Бенисио, Джим и Ям делают его после школы и почти закончили, Дельфи и Хасмин вполне нормально ужились с Рамиро, пусть и после долгих переговоров, Луна и Амбар о проекте не беспокоились и планировали начать делать его в любую минуту, Соль с Мишелем договорились о встречах и теперь должны встретиться дома у Мишеля после Дня Мёртвых. У всех всё было хорошо, кроме Нины, пусть она тоже уже вроде всё решила с Гастоном, и ни к теме о пении, ни о Фелисити Форнау они не возвратились за все два часа ни разу. Однако что-то неприятное висело у неё на душе и душило при каждой мысли о своём блоге, или Гастоне, или о том, что он ей про неё сказал.       Оба раза они, пусть все и знали, что будут купаться, не обговаривали это специально. И сейчас они тоже идут к морю, но говорят о совершенно других вещах.       — Как там у тебя с Симоном, Амбар? — лукаво интересуется Дельфи, искоса глядя на улыбнувшуюся Амбар.       — Всё как нельзя лучше. Даже лучше, чем год назад, до расставания. Правда, он немного странный. Складывается ощущение, что дома он не живёт.       — Он часто бывает у Рамиро, — кивает Хасмин. — мы иногда делаем проект у него дома, и Симон мелькает либо на кухне, либо у него в комнате, либо в гостиной. Постоянно он что-то ест.       — Да. Ест он постоянно, но это было и раньше. А ещё я обратила внимание на то, что он постоянно сбрасывает звонки своего отца. Что-то странное тут творится.       — Да. Представляете, Гастон сказал, что я должна спеть на Дне Мёртвых, — возмущённо говорит Нина.       — А почему нет? Я тоже думаю записаться. Симон, кажется, должен был играть что-то гитаре и петь, — вспоминает Амбар.       — Да, Нина, ты хорошо поёшь. Конечно, времени очень мало. Но ты могла бы успеть, — кивает Луна.       — Что? Вы настоящие предательницы. Я не пою, вы же знаете, — складывает руки на груди Нина.       — Мы знаем, — хором произносят семь голосов, Эмилия ухмыляется.       — Почему вообще вы заговорили об этом? — интересуется она. — вроде бы должны были делать проект.       — Я не помню, как это началось. Но факт в том, что я ведь даже не собираюсь идти на День Мёртвых. Лучше дома посижу, — вздыхает Нина.       — Ну, Нина! Мы ведь все идём! — стонут Соль с Луной.       — А Эмилия? — не сдаётся Нина.       — И все мальчики тоже идут, — игнорирует её слова Хасмин.       — И это должно меня переубедить? Кажется, вы плохо меня знаете.       — Да, конечно, что мы говорим? — притворно хлопает себя по лбу Джим. — Перед нами же Нина Симонетти. Но ты, как ни странно, лучше всех нас всех разбираешься в отношениях. А мы с Луной, например, немного волнуемся перед этим вечером. Нас ведь пригласили Нико с Маттео. Вам, кстати, не кажется странным то, что он позвал меня?       — Ой, Джим, как ты умудряешься так быстро менять своё мнение? Только днём ты радовалась тому, что, наконец, будешь не одна, а теперь снова волнуешься из-за каких-то сомнительных причин, — закатывает глаза Ям.       — На самом деле странно. Когда Нико и Маттео последний раз вообще обращали на вас внимание? — задумывается Нина.       — Нина, помолчи, будь другом, — толкает её локтем в рёбра Ям, и Нина затихает, смущённо улыбнувшись.       Джим и Луна немного испуганно переглядываются. Их не покидает странное предчувствие, но ни одна, ни другая не может понять, в чём же причина этого предчувствия, и им приходится только ждать чего-то страшного.       Они, наконец, подходят к морю, как всегда, шумному и волнующемуся из-за чего-то, что известно ему одному. Все снова садятся на песок и смотрят вдаль. Через некоторое время переглядываются и улыбаются друг другу. Наконец, наступает время вставать. Они всегда так делают — сначала сидят и наслаждаются, будучи в приятном предвкушении, потом встают и раздеваются. Теперь уже никого не приходится уговаривать, они встают все одновременно и одновременно снимают и шорты и футболки.       — Ну, готовы? — интересуется Амбар, стоящая, как и всегда, посередине.       — Да, — раздаётся хор восьми девичих голосов.       — Мы готовы! — кричит кто-то сзади них.       Они оборачиваются и видят компанию своих одноклассников, быстро снимающих одежду. Не успевает никто ничего сказать, как они уже бегут к ним и становятся в один с ними ряд. Если кто-то, не знающий всей ситуации в целом, увидит эту сцену, он подумает, что это компания пловцов собралась поплавать ночью, чтобы подготовиться к каким-нибудь соревнованиям.       — Вы что творите? — задаёт риторический вопрос Эмилия.       — Увидели прекрасную фигуру одной потрясной блондиночки и решили, что не можем пройти мимо, — Симон подмигивает Амбар, и все закатывают глаза и устало стонут. Амбар тоже закатывает глаза, но улыбается, и Симон остаётся доволен собой.       — А если серьёзно? — всё-таки уточняет Эмилия.       — Я совершенно серьёзно! — продолжает тянуть своё Симон.       — Ой, заткнись уже, любовничек, — Бенисио по-дружески толкает его в плечо. — мы просто заметили каких-то сумасшедших, думаем вы, не вы, оказалось, вы, и мы уже здесь.       — Так долго стоять-то будем? — спрашивает Рамиро, переминаясь с ноги на ногу. — Или вы всегда так стоите, а не купаетесь?       — Ты хоть знаешь, что вода холодная? — уточняет Ям.       — О, я знаю, — ухмыляется Рамиро. — но меня это не пугает.       — Прекращайте уже, — просит Эмилия, подняв руки. — идём, девочки.       И они идут, медленно и гордо. Парни переглядываются, улыбаются и бегут к воде. Симон на бегу хватает Амбар на руки и забегает в воду вместе с ней — визжащей и царапающей ему спину. Бенисио закидывает Эмилию на плечо и забегает вслед за Симоном и Амбар. Остальные парни либо тоже подхватывают оставшихся девчонок, либо просто толкают их в воду, но сухими не остаётся никто. Точно также, как не сорвавшими голос.