Разбитое зеркало тьмы.

Спуски стали все чаще перемежаться с подъемами. Туман чуть заметно поредел. Хлюпик приободрился. Мне тоже ужасно хотелось немного расслабиться, но, глядя на его довольную рожу, я все время себя одергивал. Нельзя. Никогда нельзя расслабляться. Даже если кажется, что самое страшное уже позади. Даже если понимаешь, что хуже уже не будет. Только намекни об этом миру, и он сразу же объяснит тебе, насколько ты не прав. И на любое твое хуже некуда тебе мгновенно покажут, что на самом деле есть куда. Так что радуйся тому, что имеешь, и не показывай своей радости, чтоб тебе ее из вредности не омрачили. Такое правило. Я хмыкнул своим мыслям. При таком подходе немудрено, что ко мне пристало это погоняло. Угрюмый — это еще мягко сказано. Паршивое амплуа, надо заметить. Странно, почему я об этом задумался? Раньше ведь меня это не трогало. Меня не просто устраивало это амплуа, этот образ существования. Я даже не думал о том, что может быть иначе. Жил надеждой на мечту. А сейчас? Что сейчас изменилось? А ничего. Просто один угрюмый парень из мафии вдруг посмотрел на себя со стороны. Посмотрел и малость удивился. Благодаря Хлюпику и Накрис. А может, просто стечению обстоятельств. Неожиданно обрушилось прозрение. Вдруг. Как будто я включил горячий душ, а оттуда, против обыкновения, ударил поток ледяной воды. Все мои правила, весь мой образ жизни, все мои мрачные мысли — все это яйца выеденного не стоит. Что заставило меня уйти в себя, замкнуться? Жизнь? Чушь собачья. Жизнь — Накрис сказала, что это путь, который не ведёт к рекам крови. Она говорила, что я ещё жив, а она умерла. И что мёртвого не воскресить. Жизнь — это Хлюпик с его наивностью и вечными, по-детски наивными вопросами. Он хочет знать. Ему интересно. Все интересно. А я знаю. Вернее, мне кажется, что я знаю. А на самом-то деле знаю я немногим больше его, но в отличие от Хлюпика мне неинтересно. Даже в травившем бородатые плохие анекдоты за минуту до смерти Карасе жизни больше, чем во мне. Карась... Парень, с которым мы были на задании. Подорвался на мине. А я, старший офицер мафии не спас его. Карась был единственным, которого можно было назвать другом Накрис. Он стал моим учителем после неё. Накрис... Ну почему ты умерла? Ты говорила, что умерла ради любви к матери. Но я не понимаю... Ты же жила без правил. Ты жила сама. Самостоятельно. Ты помогла мне увидеть правду в этом мире, не думая, что правда меня убьёт. Ты мне показала голод и нищету эмигрантов. Ты показала богатство моего отца, который жирел на чужих спинах. Раскрыла мне глаза. Прости меня, Накрис, ведь я тебя ненавидел... А ты знала мир лучше меня. Ты шла на смерть, но из-за отсутствия правил это была именно жизнь. Парадокс, но это так. Я выстроил себе свод правил. Для чего? Для того лишь, чтобы в своем мрачном мирке обезопасить себя от всего остального мира. Да, я знаю, как безопасно существовать. Никто лучше меня не знает, как топтать мир, убивать по заказу и практически без риска упрочнять свой золотой запас. Вряд ли во всём найдется еще один человек, который заработал бы на килерстве столько, сколько заработал я. Но что толку, если я не знаю, что делать с заработанным. А не знаю я этого вовсе не потому, что мне некуда дальше жить. Просто мне страшно порвать устоявшийся малоприятный, но абсолютно понятный и надежный круг. Потому что любое изменение — риск. А рисковать я не люблю. Мне страшно. Когда-то давно жил на свете паренек по имени Стинг. Звенел, как ручей, и бежал куда-то. Торопился жить. А потом в него бросили камень. Один, другой, третий. Во всех кидают. Только паренек не захотел получать больше камнем. И вместо того, чтобы побежать дальше, он остановился. Превратился из звонкого ручья не в речку, а в озеро. Замкнулся, как стоялая вода. Сперва просто стоял, накопляя объем на будущее. А вскоре, сам того не замечая, начал мутнеть. Берега заросли, вода затухла и покрылась ряской. И то, что когда-то, звонко шумя, бежало вперед, заболотилось. Я сам загнал себя в рамки. Сам убедил себя в том, что жить вне этих рамок не могу. Сам убедил себя в том, что вообще не могу жить. Не способен. И сам же в это все поверил. А для того, чтобы что-то изменить, надо не просто бежать и звенеть. Надо фонтанировать. Нужен качественный скачок. Скачок на новый уровень. В жизни везде так. Если ты несчастлив, будучи менеджером по продаже компьютеров, то стань ты менеджером по продаже мотоциклов, счастья не прибавится. Ты можешь объяснить себе, что сейчас все изменится, и метаться в заданных рамках. Но пока ты не выпрыгнешь за рамки, не изменится ничего. Глупо мечтать, что когда-нибудь у тебя хватит сил на прыжок. Надо прыгать. Может быть, ты не допрыгнешь сразу, упадешь, расшибешь лоб. Ну и что? Всегда можно подняться и попробовать еще раз. И пусть над тобой посмеются. Смеется тот, у кого нет сил попробовать самому. Смеется из зависти, понимая, что у него сил на прыжок не хватит никогда. И на попытку не хватит. И ты можешь так же точно смотреть на тех, кто пробует прыгнуть и, смеяться про себя над их неудачами. Ты можешь продолжать существовать в своих рамках и утешать себя надеждой на то, что когда-нибудь однажды ты прыгнешь и покажешь им всем. Только никогда ты не перепрыгнешь. И никогда не попробуешь прыгнуть. Сдохнешь в своем болоте. В своих рамках. В своих правилах. В своем гнилом мирке, созданном специально для того, чтобы обезопасить и подольше протянуть свое бесцельное существование. Тот, кто не пытается, никогда не сможет. Это единственное действенное правило в этом сумасшедшем мире. Вот, что мне дала понять Накрис своей смертью. Накрис! Я остановился. Мне надо было возвращаться. Мы на войне, а я знаю только, как уйти и дойти до мафии. Я посмотрел на того, кто хотел пойти вперёд и уничтожить соседнюю мафию, ставшую сильной. Он шёл отомстить. А мафия, кстати, взяла себе имя Саблезубый тигр. Ирония моей судьбы, что ли? Хлюпик... — Прощай. — Он так и не поднял на меня взгляда. Ну и черт с ним. Я повернул на юг и пошел через поле. На душе было погано от осознания того, что никуда он не дойдет. Чудес не бывает. Не знаю, как в поле, а на войне один не воин, к гадалке не ходи. Я здесь не один год, я знаю. И если наши шансы дойти до оплота "Саблезубого тигра" втроем стремились к нулю, то у него одного они устремились в минус бесконечность. С другой стороны, чего я дергаюсь? Он сам сделал выбор. Он знает, на что идет. Уже не понаслышке знает. И мальчик он взрослый. А я не папа, не нянька и не… Да я вообще никто. И он мне никто. Я остановился и невольно обернулся. Фигурка вдали становилась все меньше и меньше. Вот так уходят в бесконечность. Или в вечность, что в конечном итоге одно и то же. Фигурка уменьшается, устремляется к нулю, а потом хлоп — и нет человека. Угрюмый, Угрюмый, встань к мафии своей передом, а к Хлюпику задом. Я обернулся и пошел домой. Домой, вот оно. Мафия, которую все время считал дерьмом, стала мне родным домом. Я думаю о ней, как о доме. И кем тогда стал я? Если по логике? Что я, кто я, если смотреть на ситуацию трезво и называть вещи своими именами? Угрюмый во всех смыслах. По имени, по образу жизни и по образу мыслей. Мрачный зануда, разочаровавшийся во всем мире. Мизантроп, живущий даже не одной мечтой, а мечтой о мечте. Что дальше? Я вернусь, нажрусь. С утра придет мрачное похмелье. Я залью его водкой. И буду еще неделю пить и спать. Надо же наконец отоспаться. А потом я снова стану убивать, кого скажут. Понемногу, но часто. И зарабатывать по стандарту, хотя Мозг и не платит полную сумму. Постоянно, хоть и по низкой цене. И сумма на моей тайной «сберкнижке» будет расти и расти. А я буду мечтать, что когда-нибудь придумаю себе новую жизнь. И тогда… Только если смотреть правде в глаза, то я никогда себе эту новую жизнь не придумаю. Я буду бегать по кругу, пытаясь ухватиться за подол призрака этой новой жизни. А потом этот круг оборвется. Может, он просто загонит меня до остановки сердца, может, меня убьет война, или я застыну на веки вечные с какой-нибудь дыркой во лбу, как Накрис, которая умерла живой. Может, мне перережут горло, как Карасю. Или пристрелят, как я пристрелил по очереди двух похожих как две капли, так и оставшихся для меня безымянными, гопников. И все закончится. Останется только нычка, которую никто никогда не найдет. И комната, которой предприимчивый бармен наверняка найдет новое применение. Я остановился. Кого я пытаюсь обмануть? Мне никогда ничего не придумать. Моя нычка никогда никем ни на что не будет потрачена. А сам я никогда не буду жить, потому что уже умер. Не сбавляя шага, я резко развернулся и пошел в обратную сторону. Хлюпик уже пропал из виду. Черт, Угрюмый, куда тебя тянет? Ты только что вернулся с того света и опять нарываешься. Но внутренний голос был послан к черту. Впереди была верная смерть, но парадокс заключался в том, что именно в этом была настоящая жизнь. Я расправил плечи, чувствуя, как трещат рамки, в которых существовал много лет. К черту рамки. К черту правила. К черту болото. Я способен жить! Жить, а не топать по жизни к смерти. И пусть осталось совсем немного, пусть вовсе ничего не осталось, но я проживу этот срок. Проживу, а не просуществую! КАК НАКРИС!!! Сперва я услышал выстрелы. А потом увидел Хлюпика. Он стоял, вжавшись спиной в одинокое дерево. Дела шли неважно. Двое валялись мертвыми, еще четыре человека нарезали неровные петли вокруг скалы, пытаясь выцелить голову моего приемника. Хлюпик с трудом держал оборону. Но количество людей из этой поганой организации "Хвост феи", что убили Накрис, не уменьшалось. Чёрт, что они здесь делают, если территория саблезубых? Твою мать, не прошел и пятисот метров, а уже вляпался. Я перехватил автомат поудобнее, сместил предохранитель на одиночные и заспешил к нему. Первого человека я снял, когда он почти прорвал оборону. Во второго не попал. Люди, почуявшие новую угрозу, поспешили ретироваться. Ну и тю на них. Хлюпик на радостях пальнул еще пару раз вслед убегающим. Не иначе, патроны лишние. Руки бы ему за этот салют оторвать. Я подошел ближе. Он смотрел на меня приветливо и радостно. — Угрюмый! Вот вам вместо «здравствуйте». — Он самый. Тебя зовут-то как? — спросил я, подходя ближе. — Хлюпик, — чеканно ответил он. — А на самом деле? Лицо его вытянулось в неимоверном удивлении. Кажется, спроси его об этом близ растущее дерево, он бы не так удивился. — Лектор, — пробормотал Хлюпик растерянно. — Только зачем? Я уж… — Меня — Стинг, — оборвал я его поток красноречия. Он смотрел на меня с тем же глупым выражением и не знал, что сказать. Смешной. — Э-э, — протянул наконец. — Очень приятно. Нет, все же он неисправим. Я почувствовал, что улыбаюсь. Впервые за много-много лет. Странное, давно похороненное в памяти ощущение было невероятно приятным. — Далеко же ты ушел. Сам, — усмехнулся я. — Ладно, Бог с тобой. Пошли. — Куда? — не понял он. — Строго на север порядка… Я запнулся и задумался. Хрен знает, сколько метров отсюда до оплота. Ладно, сколько бы их там ни было, протопаем вместе. — Так и быть, провожу, — подытожил я, плюнув на арифметику, и повернул на север. Жить - не значит есть, спать, вставать и потом, прососуществовав несколько лет, умереть. Жить - это значит, совершив один прыжок в будущее, готовиться к следующему. Накрис это понимала и жила именно так. И я тоже порвал свои рамки. Всего лишь один раз проиграв Нацу из "Хвоста феи" я научился жить. Я раньше ненавидел Накрис. И только теперь понял, насколько она была права.