hot daddy.

      Чонгук не знает, как он с Чимином оказался на старой деревянной лодке посреди безграничного потока воды. И как не странно, ответ на эту уебанскую загадку от бомжа-наркоши (Чонгук так считает потому, что такое случается только в голове вот таких вот людей) его ни капельки даже не интересует. Сейчас для него было самое главное лишь одно — разгоряченное дыхание Пака прямо на его губах. Он вжался своими уже не дрожащими пальцами в мягкую ткань, что небольшими складками собралась на паковых ребрах, и неотрывно смотрел в чужие темные глаза, глубину каких, наверное, никогда не сможет изведать — дыхания в легких не хватит на одно погружение. Его сердце каждую секунду делает яростные кульбиты и сальто, стопами вбиваясь в грудную клетку, костлявыми ребрами разрывая кожу, и от этого лишь сильнее будоражит и тянет внизу живота. Чонгук медленно опускает веки, напоследок замечая, как Чимин повторяет его движение и придвигается еще ближе, полностью разрушая оставшиеся несколько миллиметров между их губами. Он позволяет неосознанному тихому стону пуститься по горлу чудной вибрацией, когда их рты, наконец-то, невесомо касаются друг друга, тем самым разливая разгоряченную лаву под кожей от места их еле ощутимого соприкосновения. Солленда ми лайки, ми лайки лайки лайки.       Чонгук испугано разлепляет глаза, ощущая легкую вибрацию в кармане своих штанов, и отшатывается от Пака как ошпаренный. Тот смотрит слегка испугано, но во взгляде ярко читается растерянность и непонимание. Это длится буквально секунду, потому как дальше его лицо приобретает совершенно спокойный и невозмутимый вид, в то время как Чонгук кончается как человек от сраного звонка его телефона в гребаном кармане. И эти сраные Твайс, от которых Чон вовсе сейчас неуместно краснеет, словно задница какой-то старой макаки во время брачных игр. Злость и раздражение в нем кипит похуже лавы в жерле вулкана. Он вытягивает неумолкающий мобильный, снимает звонок, краем глаза словив «Намджун», и прикладывает к уху, сопровождая все это резкими дерганьями и искрами в глазах.       — Что? — пыхтит недовольно.       — Привет, — слышится довольное в трубке и параллельно где-то сбоку. Чонгук поворачивается к источнику чуть писклявого, совсем непривычного для Намджуна, голоса, и замечает скользкие плавники на краю лодки, затем блестящую от воды голову дельфина с противно улыбающейся мордой Джуна. Паренек отлетает в другой конец, прячась за Паком и вцепляясь пальцами в его бицепсы как в крутые кеды во время жестких распродаж.       Чонгук вроде не курил, но сейчас ему кажется, что он да. Причем жестко так, до посинения и ярких кругов перед глазами. Солленда ми лайки, ми лайки лайки лайки.       Чонгук во второй раз вскакивает от этой песни пуще прежнего и подлетает в сидячее положение со скоростью света, впираясь пальцами в невинную смятую простыню. Он несколько раз жмурит глаза, сжимая их до противных морщинок вокруг век, а затем всматривается в пространство перед собой. Видит свой старый шкаф и привычный беспорядок в нем, несвежую футболку на спинке стула, а под ним одинокий носок, рядом на висящей полке стопка бумаг и пачка из-под чипсов, а на полу возле кровати куча проводов и гудящий телефон в их жадных объятиях. Парень неторопливо тянется к гаджету и, заметив высветившееся имя, недовольно ведет большим пальцем по экрану и подносит к уху.       — Я все еще тебя ненавижу, — бурчит злобно, на что слышит умиленный смешок.       — А че так? — задорно так, из-за чего Чон делает мысленный вывод, что Намджун слишком беззаботный сегодня.       — Не знаю, какого черта, но ты умудряешься разрушить мой первый поцелуй даже во сне, — и слышит уже неприкрытый смех по ту сторону трубки.       — Давай начнем с того, что я до сих пор безгранично удивляюсь тому, что ты смог сохранить девственность своих губ до двадцатки, — друг лыбится, Чонгук уверен точно, это слышно по легкой задоринке в голосе и чудному произношению слов.       — Благодаря тебе я смогу ее сохранить и к тридцатке, — шипит сквозь зубы Чон, хотя его самого уже слегка забавляет вся эта ситуация.       — Ну, слушай, разве ты не нашел, кого искал? У тебя теперь есть Пак, который, определенно, сорвет твой юный цветочек, — Джуну слишком нравится издеваться над малышом Чонгу. Он получает от этого безграничное удовольствие и радость.       — Просто заткнись, — рыкает Чонгук и благодарит всевышние силы за то, что Намджун не увидит, как от его слов по чонгуковому лицу расползается ярый румянец.       — О, кстати об этом, — спохватывается парень, будто что-то важное вспомнил. — Я чего вообще звонил. Дорогуша, ты опаздываешь.       Чонгук испугано дергается, затем спешно смотрит в уголок экрана, где невинно хлопают своими ресничками «девять тридцать», и вылупляет глаза от шока. Подскакивает с кровати, отбрасывая одеяло в сторону, и, включив громкую связь, протяжно стонет.       — Почему будильник не играл? — задает больше риторический вопрос, на что Намджун все же решает ответить.       — Может, потому что вчерашняя пятая бутылка пива была для тебя лишней? — друг довольно хмыкает в трубку, прислушиваясь к шуршаниям в комнате Чонгука, который носится как угорелый в попытках собраться за пять минут.       — Это ты виноват, — мычит недовольно, роясь в шкафу в поисках футболки, что не будет штырить словно замаринованный скунс в районе подмышек. — Я оплакивал свое горе.       — Слушай, несостоявшийся поцелуй это еще не такая уж трагедия, — спокойно размышляет тот. — Если бы я разрушил ваш секс, то вот тут уже можно было бы плакать, но это не самый пиздец во всем этом. Самый пиздец это твои ебаные твайс на звонке, так что не смей винить меня.       — Что плохого в Твайс? — опечаленно тянет Чонгук, уже ухватив гаджет в руки. Он выполнил свою миссию успешно, сделав лишь небольшую пометку в голове «постирать, мать вашу, всю одежду», и теперь топает в ванную сделать освежающие ванны для своего ноющего как плаксивая девчонка рта.       — Ну, не знаю, наверное, то, что они разбили к ебеням твой первый поцелуй с Паком? — теперь пришла очередь Намджуна недовольно пыхтеть. — Знаешь, если бы заиграла какая-то эротическая песня Гранде хотя бы, то это только сопутствовало бы вашим лизаниям.       — Боже, прекрати так отвратительно звучать, мне не по себе, — с пастой и зубной щеткой во рту бубнит Чонгук, но Джун разбирает, ведь такое уже не впервой.       — А мне не по себе оттого, что ты такой лузер, — насмешливо тянет друг последнее слово. — Что тебе сегодня приснилось? Я в роли Таноса, что пришел не истребить половину населения Земли, а уничтожить твой первый чмок? — и утопает в собственном смехе.       — Очень, блять, смешно, — шипит Чонгук, уже ополоснув рот и направившись в коридор, — обхохочешься прям.       — Ну, это веселее, чем ты думаешь. С такими темпами ты можешь писать свои рассказы и снимать фильмы покруче Марвел. В первый день я явился в твоем сне не затыкающимся пеликаном.       — Довольно неплохо, — хмыкает Чонгук, вспоминая свой первый дурацкий сон после той ситуации, когда Намджун решил своим неуместным звонком разрушить поцелуй Чона и Пака. Чонгуку стыдно из-за той тупой супер девчачьей песни, что заиграла за секунду до того, как Чимин бы коснулся своими губами чонгуковых. Стыдно из-за того, что начал одаривать друга матерными возмущениями, отступив от мужчины лишь на пару метров, отчего парень смог сделать значимый вывод — Чимин все слышал, а легкий смешок, который соскользнул с его розоватых губ, лишь подтвердил чонгуково умозаключение. И вся эта ситуация, какая плавно перетекла в стрессовую для него, одарила (читать, как нагрузила) чонов мозг новой миссией в виде тупых наркоманских снов, которые были отражением той вечерней ситуации снова и снова, только персонажей представляя с каждым разом в новых обличиях. Чонгук отчего-то считает, что это для осмысления всей своей ущербности в этой огромной Вселенной (и он прав).       — Во второй — я был Драксом, а ты, какого-то черта, возомнил себя горячей Гаморой, — к концу предложения Джун уже конкретно так бубнит, как старая ворчливая бабка. Чонгук улыбается на это нежно, попутно закрывая за собой входную дверь. Он уже собрался, на собственное удивления так быстро, что, возможно, добавил бы в свою книгу рекордов новое достижение, звучащее как «Я теперь, нахрен, Флэш :)».       — Слушай, но это было, правда, похоже на оригинал.       — Ну, тут не могу не согласиться, зато мне больше понравился третий день — тогда я предстал Шреком, хотя это очень тупо с твоей стороны.       — Как будто я сам прописывал сценарии для своих снов, — ответно возмущается Чонгук, спускаясь по лестнице со скоростью света.       — Не, но это, правда, тупо, — талдычит свое и дальше Намджун, начиная разглагольствовать словно древний философ, — Вот типа Фиона же не хотела тогда целоваться, это было не по любви, а Шрек как припозднившийся рыцарь все же прибежал и спас ее от этого. Так что твой мозг чутка попутал, подтверждая твою прирожденную тупость, — и хихикает противно.       — Почему я вообще обсуждаю с тобой это? — Чонгук бесится, он не любит, когда его высмеивают, а в особенности, когда он вовсе ни при чем.       — Потому что я твой друг, — объясняет тот, словно Чон самое отсталое существо на планете (Намджун бы прокомментировал это «а почему словно?»). — А еще хотел спросить, ибо все ты об этом умалчивал, как ты ведешь себя теперь рядом с Чимином? Наверняка ты отскакиваешь от него как ужаленный.       Чонгук хочет промычать громкое «нет», но на полпути зависает, потому что так оно и есть. Ему неловко от всего этого и каждый раз, когда Пак возникает в опасной близости от Чонгука, тот отскакивает от него как резиновый мячик с силой брошенный в невинную стенку. И эта странная «аллергия» (да, Чонгук свое смущение, вызванное Чимином, называет именно так), от которой все лицо, а иногда и другие части тела, окрашиваются пятнами пунцового оттенка, но они настолько яркие и насыщенные, что, в самом деле, похожие на признаки какой-либо аллергии. Например, аллергии на восхитительного мужчину (параллельно горячего папочку).       — Я сам решу, как мне себя вести, — все же выдает Чонгук, выскакивая, наконец-то, со своего подъезда.       — Слушай, если по чесноку и без шуток, — насмешливый тон Намджуна сменился более серьезным, и Чонгуку стало вмиг спокойней на душе — ему всегда больше симпатизировала данная, рассудительная, сторона личности его друга, хоть он и обожал, когда тот веселился и выдавал тупые шутки без всяких фильтров.       — Чимин хороший мужчина, я знаком с ним с момента, когда начал встречаться с Сокджином, — размеренный голос Джуна медленно звучал в трубке, приковывая все внимание Чона к его словам, — а ты сам знаешь, сколько мы уже вместе.       Чонгук и правда знает, помнит, как Намджун прибежал в один день еще прошлого года, это было где-то в ноябре, а значит восемь или девять месяцев назад, и начал рассказывать о том, какой Чонгук дурак, что не захотел пойти на студенческую вечеринку. Ведь тогда Намджун и встретил мужчину, по его же собственным словам «самого греческого бога», с которым его нудный вечер закончился благословенной ночью. А еще через неделю Намджун примчал к Чонгуку с очень странной просьбой и своими объяснениями типа «мне нужен подарок, чтобы был подходящим и стоящим для взрослого мужика, а еще часть твоих бабок, потому что моих не хватит» и «у него день рождение, и мы походу встречаемся». И это «мы походу встречаемся» слетало с намджуновых губ еще последующие несколько месяцев, из-за чего в чонгуковых мозгах плескалась суета и непонимание, но сейчас он решил правильным считать, что тот самый роковой день и стал началом их отношений. Так что, да, походу Джун, маленький засранец, Чимина знает давненько.       — Да, знаю, — решил словесно подтвердить Чон, параллельно высматривая свое отражение в окне какого-то магазинчика и аккуратно заправляя свободной рукой помятую футболку в пояс светлых (единственных нормальных, что есть у него в наличии) джинсов.       — Так вот, он разумный и это проявляется во многих вещах, так что не думаю, что он бы просто так лез к тебе целоваться, — Чонгук слегка подвис, не до конца въезжая в сказанное другом, и протянул скудное «ага», благодаря чему Намджун понимает, что скудо дело, нужна тяжелая артиллерия. — Ты ему нравишься, Чонгук. Понимаешь? Н р а в и ш ь с я.       — Я понимаю, но знаешь, типа, все эти мои ужасные вещи и сраные твайс на звонке, — уныло пробормотал Чон, ведь ему, правда, кажется, что он не лучший кандидат, чтобы занять сердце такого мужчины. Его часто посещали приливы неуверенности в себе, иногда он даже не всегда осознавал это, и плохими мыслями загонял себя еще в более темный тупик.       — Не думаю, что я прямо нравлюсь-нравлюсь ему, — тихо бубнит Чонгук с надутыми губками, нервно ковыряя дырку на своих штанах. Он вдруг вспомнил, что опаздывает, потому испугано рванул в сторону остановки.       — Святые бубенцы, да я готов отдать свою шелковистую задницу на растерзание старым макакам, чтобы доказать тебе обратное, — друг раздраженно завыл по ту сторону трубки. — Прекрати лизать аппетитную попку своей подруге-неуверенности, а еще лучше — пошли ее, наконец, и стань горячим Гугу-мачо.       Чон закатывает глаза и неверяще цокает языком на такие дерзкие слова, но мысленно решается всё же задуматься об этом, только чуточку позже. Он краем глаза ловит нужный подъезжающий автобус и, приложив телефон к уху, удерживая его плечом, копошится в поисках проездного. Затем дергается от неожиданной вибрации, что раздалась возле уха, вызывая неосознанную дрожь, и отнимает мобильный, всматриваясь в выскочившее имя на экране. Нервно вздыхает, пока внутри все от непонятных чувств (возможно, испуга или стыда) сжимается, но все же принимает входящий звонок.       — Алло? — выравнивая подрагивающий голосок.       — Чонгук? — слышится мужской голос с такой полюбившейся хрипотцой. — У тебя что-то случилось? — с неприкрытым беспокойством, отчего Чонгуку становится не по себе из-за своего безрассудства и халатности. Он думает, нужно ли придумать какую-то отмазку или же остаться с чистой совестью.       — Нет, все в порядке, — бормочет нерешительно, а затем мысленно крестится прежде, чем продолжить, — я уже почти подошел, — и торопливо заскакивает в подъехавший автобус. Да, возможно, пиздеть он любит больше, чем оставаться с непорочной душой и совестью.       — Хорошо, — слышно, как Пак облегченно вздыхает, на что Чонгук жмурится от стыда, но, думает он, уже ничего не изменить. — Тогда я буду выходить.       — Да, ладно. До свидания.       — Ага, до встречи, — Чимин легонько улыбается и завершает вызов, сразу же набирая другой номер.       — Да?       — Он уже почти пришел, так что я выхожу, — размерено говорит Пак и движется в сторону детской.       — Не хочу тебя разочаровывать, конечно, — тихо начал Сокджин, шурша бумагами, — но он, культурно говоря, сочиняет.       — Что? — Чимин недоумевает. Он остановился на полпути с поднятой к дверной ручке ладонью.       — Мне сейчас звонил Намджун и сказал, что пять минут назад только поднял Чонгука с кровати своим волшебным звонком, — Ким буднично разглагольствовал, продолжая создавать какой-то шум на той стороне звонка.       — Черт, серьезно? — мужчина тяжко вздохнул и оперся о стену спиной, которая была обтянута очередной выглаженной белоснежной рубашкой. — Почему он мне просто не сказал об этом? Я же его не убью.       — А я бы наказал, — со смешком добавил Джин, — но кто поймет эту молодежь.       — Боже, ты сам таким был, — насмешливо протянул Чимин, возвращаясь на кухню. — Если подумать, ты и сейчас такой.       — Ну, это уже другое дело, — уже более серьезно. — Короче, я разрешаю тебе сегодня взять выходной. За свой счет, конечно.       — Звучишь так, будто мой начальник, — Пак вновь лениво улыбается.       — Ну, я не против им быть, ты и сам это знаешь — в любое время готов принять на свои плечи такую огромную тяжесть, — с наигранной любезностью и неприкрытой задоринкой в голосе.       — Тогда, так уж и быть позволю тебе сегодня скакнуть на ступеньку выше, и умоститься своей похотливой задницей на моем удобном и супер мягком кресле.       — О, благодарю, господин Пак.       — Как приятно звучит, — Чимин снова широко лыбится, наливая в кружку слегка остывший кофе. — Тогда не забудь мне скинуть те документы, что мы вчера начали разбирать, не хочу все скидывать на тебя.       — Хорошо, как скажешь.       — Окей, ладно, мне еще нужно позвонить Чонгуку, — Пак уже думал отключаться, когда Джин внезапно замычал, в попытке его остановить.       — Ты что? Даже не думай, — возмутился тот. — Пускай едет, подумает над своим поведением.       — Тебе его, вообще, что ли не жалко? — сочувственно так.       — Как будто тебе да, — неодобрительно цокнул языком Сокджин. — Займись его перевоспитанием, если положил на него глаз.       — Боже, зачем мне его перевоспитывать? — оставляя так и недосказанным «он и так потрясающий». Он сделал глоток из чашки и уселся на отодвинутый стул, освободившейся рукой расстегивая верхние пуговицы на душной рубашке. В дверном проеме показалась темная кудрявая макушка, а затем счастливое лицо девчушки, что пухлой щечкой уперлась в арку с темного дерева.       — Папуля? — она со слегка озадаченным выражением лица подошла ближе, впираясь крохотными ладошками в мужские колени, обтянутые плотной тканью светлых брюк. Ее длинные темные ресницы любопытно хлопали, прикрывая большие округлые глазки, через секунду вновь открывая взор на темные бусинки с примесью молочных ноток, будто искусный бариста добавил вспененного молока в крепкий кофе, оставив замысловатые узоры на радужке ока.       — Что такое, малышка? — Чимин нежно провел ладонью по щечке, задев большим пальцем маленький носик-пуговку, радостно наблюдая за смешной реакцией своей дочурки, что по очаровательному недовольно скривилась от этого действия.       — С кем ты говоришь? — Мэй склонила голову набок, опираясь худенькими локтями на мужские бедра, чтобы придвинуться ближе к лицу папы.       — С дядей Джини, — и чмокнул быстро в кончик носа, ласково улыбаясь в ответ на широкую улыбку, что растянулась на крошечных, но пухлых губках. Чимин безумно счастлив тому факту, что его маленькая дочурка так сильно похожа на него, и он даже готов отдать всю свою оставшуюся красоту ей, лишь бы она до конца жизни оставалась его крохотной бусинкой.       — О, дядя Джини, — девчушка радостно завизжала, подпрыгивая между чужих колен, дабы достать к телефону. Мужчина торопливо отдал в миниатюрные ладошки гаджет, после поднимая под руки Мэй и сажая ее на свои колени. Он аккуратно приобнял худые плечи, прижимая тельце ближе к себе, и стал вслушиваться в разговор дочки.       — Привет, красавица, — послышался бодрый голос Кима. — Ты уже соскучилась по мне?       — Конечно, дядя Джини, — тонкий и мягкий голосок не скрывал в себе широкой улыбки до ушей от мужчины по ту сторону трубки. — Когда мы пойдем гулять?       — Если хочешь, то на этих выходных.       — Хочу, — такое быстрое и резкое, полностью характеризующее непоседливую Мэй.       — Куда ты хочешь?       — В парк аттракционов, — Чимин удивленно скидывает брови. Здесь уж Мэй слабо пошла в него, ибо он сам мало любит аттракционы, больше предпочитая что-то более спокойное и тихое. Возможно, лет семь-восемь назад он бы только рад был бы делать всякие безумства и совершать ночные гуляния до самого утра, но со временем и появляющимися обязанностями задорный дух внутри угасает.       — Как скажешь, красавица, я исполню любой твой каприз, — весело прощебетал тот, а затем заговорщицки прошипел в трубку, — и отодвинься подальше от папы, — Мэй, хихикая, отклонилась от чиминового лица, — куплю тебе огромезный шар сладкой ваты.       — Ува, спасибо, — девчушка радостно пропищала, ликующе скача и ворочаясь на чужих коленях. Ее темные густые волосы слегка спутались в результате поворотливого танца на отцовских ногах, прикрывая большие глаза небольшой челочкой, что делала малютку еще милее и прелестней. Чимин бережно расправил спутавшиеся локоны свободной рукой, другой все еще придерживая маленькое тельце, а затем аккуратно взял телефон с крохотных, слишком мягких пальчиков.       — Надеюсь, ты не пообещал ей что-то слишком сладкое, иначе я прибью тебя, — с напускной угрозой в голосе буркнул Чимин, начав поглаживать мягкое пузико Мэй, которая удобнее умостилась в руках папы, опершись спиной о мужской живот.       — Иногда можно побаловать.       — Тогда разрешаю тебе побаловать ее вкусной говядиной, проявляй чаще свои кулинарные способности Мэй, — сбоку слышится бодрые поддакивания девчушки.       — Тогда я займу все ее сердечко, — с тихим смешком, — а тебе не останется места.       — Не дождешься, — хмыкает Чимин и, услышав копошения в коридоре, спешно продолжил, — ладно, кажется, Чонгук пришел.       — Хорошо, до завтра, — прощебетал Сокджин, — не забудь наказать его, — торопливо прошипел прежде, чем отключиться, на что Пак закатывает глаза.       Когда Чимин вместе с Мэй на руках выходит в коридор, то видит запыхавшегося и раскрасневшегося Чонгука, который опирается руками на чуть согнутые колени и дышит тяжело через раз. Парень поднимает голову, встречаясь взглядом с Паком, и замирает, удивленно вылупив свои большие глазища. Затем отмирает и виновато лыбится своей до боли в сердце широкой и искренней улыбкой, отчего Пак готов ему даже собственное убийство простить.       — Привет, — неуверенно тянет, снимая обувь. — Почему Вы не уехали?       — А мне сегодня дали свободу, так что работу я выполняю на дому, — мужчина растягивает уголки губ в полуулыбку и опускает вырывающуюся Мэй на пол. — Как доехал?       — Не очень, — Чонгук яростно избегает взгляда Чимина, ведь его маленький птенчик с табличкой на лбу «совесть» внутри громко щебечет и чуть ли не завывает как волк. — Пробки.       Пак понятливо мычит и движется в свою комнату переодеться, в то время как Мэй подбегает к Чону, со всей силы обнимая его ногу, обтянутую светлой тканью джинсов, что, кажется, еще чуть-чуть, и они треснут от подтянутых мышц под ней, ведь хоть Чонгук и был худощавый, то это уж точно не касалось его бедер, которые выглядели более чем хорошо. Парень вместе с девчушкой направляется в гостиную, где расслабленно падает на диван, откидывая назад голову и как-то вымученно потирая глаза. Этот день уже с самого утра не задался: он проспал, опоздал и чуток приврал Чимину, к тому же в силу того, что алкоголь, который он довольно часто употребляет, Чонгук не переносит, то те вчерашние пять бутылок пива явно играют не позитивную роль в его сегодняшнем выступлении. Чон надеется, что его не вырвет случайно где-то посреди чиминовой квартиры, так уж и быть — головную боль он еще в силах перетерпеть.       — Ты уже кушала? — юноша лениво поворачивает голову к Мэй, на что та активно кивает.       — Но я могу стать твоей компанией, — в который раз улыбается, оголяя маленькие белоснежные зубки.       — Тогда погнали.

🐰🐰🐰

      Чимин целый день сидит за бумагами, запершись в своей спальне, отчего все это вызывает в Чонгуке просто пиздецки огромный прилив бешенства. Если бы кто спросил у него «а почему?», тот бы развернулся резко, раздраженно вскинул брови, надменно фыркнул, словно вынырнувший на поверхность кашалот, и, кривляясь, промычал «апатамушто». Чонгук, видите ли, который уже день весь изводится, покоя себе не найдет, потому что в голове червячки ползают, противные такие, флажками своими размахивают с разными надписями, мол ты ему нахрен уже не сдался, а Чон верит, отчего нервничает еще больше.       Его иногда трясет, только внутренне, он кусает губы, сдирая зубами тонкую кожицу, скручивает пальцы до противного хруста и по странному дергает ногой, чуток беся этим сидящую рядом Мэй. Потому что ему невыносимо, он не знает, что думать, когда Чимин ведет себя так — никак. Ничего, чтобы говорило Чонгуку о том, что мужчина думает о субботнем вечере, об их недопоцелуе и, вообще, что он думает о самом Чоне.       И Чонгука это просто ужасно бесит, из-за чего он уже как полчаса сверлит проклятую дверь в паковую спальню своим прожигающим взглядом, в каком плещут адские огоньки (и, возможно, чуть-чуть черти, тоже взбесившиеся). И он не замечает того, что Мэй, опершаяся о его бок и рубающаяся в игры на его телефоне, уже порядка с пяти минут так же прожигает то Чонгука, то ту самую несчастную дверь. Когда девочка подскакивает с мягкого местечка, небрежно бросая Чону его мобильник, тот испугано дергается, в который уже раз, словно рыба, выпрыгнувшая на сушу. Затем парень оторопело уставился на Мэй, которая уверенной походкой направилась к той самой двери и громко промычала:       — Пап, я хочу поиграть в прятки, — отчего Чонгук «слегка» роняет челюсть, что, кажется, пробила своей неимоверной тяжестью несколько этажей под ними. У парня за одним выдохом выходит весь воздух из легких, без какой-либо надежды заполнить их обратно.       — Что ты говорила, золотце? — Чимин в удивлении поднимает свои аккуратные брови, когда маленькая девчушка твердой походкой заходит в его комнату, чудно надув щечки.       — Хочу играть в прятки, — Мэй подходит ближе к отцу, устраивая свой изящный подбородок на чужом предплечье и обнимая крохотными ладошками подтянутый живот, скрытый широкой темно-зеленой футболкой.       — Со мной? — на что дочурка активно кивает головой. — Что делает Чонгук?       — Он в гостиной сидит, — спокойно говорит она, а затем поднимается на носочках, чтобы быть как можно ближе к уху мужчины, и шепотом добавляет, — и пялится на твою дверь.       Чимин сначала недоумевает, в удивлении приоткрывая рот, потом недоверчиво щурится, на что Мэй вновь утвердительно кивает и в свою правоту невинно пожимает плечами, мол, она не виновата, что это так. Мужчина тяжко вздыхает, устало потирая переносицу, но все же откладывает ручку и отодвигает ноутбук с листами, на которых было что-то небрежно почеркано в противовес аккуратно выведенным знакам чуть ниже. Он лениво улыбается на скромную улыбку дочери и, отодвинув кресло, резко встает, следом поднимая на руки Мэй.       — Ладно, — он вяло перебирает голыми ступнями по мягкому ковру, направляясь в гостиную. — Будем играть в прятки.       Чонгук встречает их скованной позой, будто он старый сгорбленный дедок, не знающий, куда себя деть с этого проклятого места. Паренек еще сильнее сжимается, в попытках превратится в маленький незаметный комочек, когда Пак с девчонкой на руках садится рядом с ним на диван. Мужчина на это мысленно ухмыляется и еле сдерживает вырывающуюся наружу улыбку.       — Кто будет искать первым? — подала свой тоненький голосок Мэй и в ожидании уставилась на Чона, который нервно крутит себе пальцы и бегает глазами лишь бы не столкнуться с чиминовым взглядом.       — Я могу, — хрипит мужчина и лыбится, пока маленькие огоньки хитрости зажигаются на дне его темных глаз. Мэй радостно в согласии подпрыгивает, тормоша за колени притихшего Чонгука, отчего тот нервно растягивает уголки порозовевших от легких укусов губ. Юноша ловит мимолетный взгляд Чимина, задержавшийся на его рте, и ему показалось, что там плескались некий интерес и жадность, но отмахивает эту мысль, как надоедливую муху, и поднимается следом за подскочившей Мэй, уже раздумывая над тем, куда бы он мог спрятаться.       — Только за пределы квартиры не уходить, — со смешком добавляет мужчина и направляется к дальнему углу возле огромного окна на всю стену. — Считаю до десяти, — отворачивается. — Раз.       Чон спешно дергается, наблюдая за тем, как малышка, радостно пискнув, выбежала в коридор. Он, вновь мелькнув глазами на Пака, спешит вслед за девочкой, попутно раздумывая места для пряток. В детстве, когда Чонгук со своими кузенами играл в прятки в доме дяди, парень всегда прятался либо под кроватью, либо в шкафу, благо его рост, на то время, ему это позволял. И то было его слабой стороной, ведь фантазией в подобных вещах он не блистал, что всегда приводило его к первому месту в списке проигравших. Сейчас же юноша, слыша, как Чимин подводит свой счет почти к концу, не додумывается ни к чему новому, потому летит со скоростью пули в пакову спальню, ибо разумная мысль по поводу того, что под кровать Мэй он не влезет, все же посещает его. Чонгук тихо прикрывает дверь и успевает услышать громкое «десять» с глубины квартиры прежде, чем кинуться к огромному шкафу-купе напротив. Он старается отодвинуть дверцу как можно тише, боясь попасться в первые же секунды игры, и, краем уха уловив неспешные шаги, залезает внутрь.       Легкие сразу же наполняются приятным запахом стирального порошка, который перемешался с ароматными цветочными нотками, отчего Чонгук лишь сильнее вдыхает его, в попытках пропитаться им, чтобы после наслаждаться этим дома, укутавшись в теплое одеяло. Парень слегка крутится, дабы подобрать более удобную позу в довольно таки просторном шкафу, и неосознанно плечом задевает неприметный для его глаза включатель, из-за чего вверху загораются несколько небольших круглых лампочек, одаривая пространство тусклым желтым светом. Чон осторожно отодвигает от себя несколько тремпелей с чистыми рубашками на них, чтобы не испачкать их своей мордашкой, и чуть сгибает ноги в коленях, приседая, ведь чем меньше он места займет, тем лучше.       Его сердечко тревожно колотиться внутри, задевая своими мягкими стенками костлявые ребра, ибо мучает мысль о том, что Чон поступил некрасиво и ужасно, без разрешения залезая в чужой шкаф. Но если подумать, разве Пак говорил что-то об этом? Он лишь упоминал не выходить из квартиры, а значит — в шкафу прятаться не запрещал. Но эта мысль не могла успокоить того напуганного зверька внутри Чонгука, потому тот вцепился ледяными от нервозности ладонями в собственную грудь в попытках успокоить бушующий орган внутри, жаль безрезультатно.       Он слышит отдаленный краткий скрип двери, из-за чего решает, что Пак направился в детскую. И Чон оказался полностью прав, ведь спустя полминуты по всей квартире раздается веселый детский визг и топот маленьких ножек. Юноша на это тянет легкую улыбку, неосознанно радуясь тому, что его нашли не первым, и это ощущение было ему в новинку, но, определенно, грело душу. Через несколько секунд он услышал, как и в эту спальню открываются двери, что заставило его испуганно замереть, ведь хоть это и была простая игра, но что-то внутри отчаянно гоняло адреналин по крови.       Чон чувствует всем своим нутром, как мужчина медленно передвигается по комнате, к ушам приятной мелодией доносится его размеренное дыхание, полное противоречие чонгуковому — тот не дышит вовсе. Он для чего-то сильно жмурит глаза и прижимается спиной к стенке шкафа, ощущая всю неприятную твердость дерева, что упирается ему в лопатки. Внутренней стороной ладони, что была тесно прижата к едва вздымающейся груди, чувствует медленный, еле-еле приметный, ритм собственного сердца, которое тонет в нетерпеливом предвкушении чего-то. Чего-то, что перевернет его жизнь с ног на голову.       Чонгук растеряно сжимается от некой внезапности, когда дверца шкафа медленно едет в бок, открывая вид на подтянутое тело, стоявшее перед ним. Чоновы глаза нерешительно скользят вверх по черным, слабо обтягивающим напряженные мышцы ног, джинсам, их небольшим дыркам, небрежные края которых ласково целовали кожу гладких колен, затем по широкой футболке, что скрывала все прелести стоящего перед ним Апполона. Единственная радость — большой вырез, дарующий возможность созерцать на угловатые ключицы и мелкие узоры из родинок, похожих на россыпь крохотных шоколадных стружек, которые хочется собрать своими изголодавшимися губами. Чон до этого не дышал, но сейчас по-настоящему задыхался.       Парень вмиг отмирает, заприметив легкую усмешку на бархатных губах, мягкость которых так и не успел испробовать своими. Он расправляется, становясь в полный рост и едва не задевая макушкой железную перекладину, и смотрит выжидающе на Пака от не знания, что делать в данной ситуации. Его вроде бы нашли, игра закончилась, смысла сидеть в этом шкафу больше нет, потому он пытается выбраться из него с тихим «извините». Парень сам толком и не знает, за что извиняется, но почему-то думает, что это будет уместно. И это, вроде как, что-то да решает.       Чимин резко отталкивает Чонгука назад внутрь, из-за чего тот все же ударяется затылком о деревянную стенку позади и сдавленно шипит, растеряно прижимая руки к своей груди. Еле ощутимый бит его сердца набирает бешеный ритм, отдающий глухим стуком в ушах, и Чонгук боится, что его грудную клетку разорвет на части. Он не успевает опомниться и уловить тот момент, когда его до болезненного сильно придавливают к твердой поверхности крепкие ладони, своими прикосновениями обжигающие кожу на пояснице. Чимин пытливо смотрит своими глубокими темными океанами, на глади которых завывают свои чарующие песни сладостные мерные волны. Пристально глядит в чонгуковы неясные омуты, будто заглядывает в самые потайные уголки его души, в попытках отыскать там ответ на свой немой вопрос. Он видит, как чужие зрачки расширяются от неодолимого желания, тихо поедающего изнутри долгое время и его самого.       Чонгука охватывает дрожь и маленькие покалывания, оставляющие за собой большие ожоги, словно под кожей образовались раскаленные иглы в тех местах, где его тело соприкасается с паковым. Он упирается руками, согнутыми в локтях, в чужую, медленно вздымающуюся грудь, и рассеяно скользит помутневшим взглядом по искусным изгибам бархатных губ. Его всего изнутри выворачивает в цепких оковах мужских ладоней, неведомые ощущения приятным холодком носятся по его телу, будоража раскаленную кровь в жилах, а затем поднимаются к горлу, мешая дышать. Пересохшие губы еле заметно содрогаются в попытке ухватить хоть каплю воздуха, который бы погасил тот разрушительный пожар внутри. Вместо этого они ловят удушливое теплое дыхание, ласково касающееся тонкой потрескавшейся кожицы, словно целебный бальзам. Чонгук пытается разлепить потяжелевшие, будто свинцовые, веки и всмотреться в лицо напротив, что замерло в нескольких миллиметрах от его. Он сквозь туманную дымку замечает, как чиминовы непроницаемые глаза медленно и любознательно рассматривают каждый его сантиметр и блаженно замирают на истерзанном не им рте.       Его раскаленная ладонь плавно скользит верх по точеной линии спины, искусно перебирая ловкими пальцами каждый позвонок, затем нежно задевает ногтями короткие волоски на шее, вызывая этим огненные искры под кожей. Чимин вновь поднимает свой взгляд на чонгуковы глаза, в которых плескались неукротимая жажда и желание без остатка отдаться этим сильным рукам, крепко удерживающим его уже иссякшее тело. Мужчина неторопливо поддается вперед, изящными пальцами цепляя выточенный, будто бы вылепленный умелым скульптором, подбородок и притягивая его ближе к себе. Чонгук легко поддается как безвольная кукла, лениво опуская длинные ресницы. Он голодно тычется губами вперед и не может сдержать глухого протяжного стона, когда не получает нужного прикосновения — Чимин спешно отпрянул назад, не сдерживая легкую ухмылку.       Чон молниеносно разлепляет глаза, недовольно уставившись на ведущего какую-то непонятную игру Пака. Тот улыбается довольно, придерживает лицо Чонгука и вновь медленно наклоняется ближе, на что юноша дует губы, ничего не делая навстречу в знак своего недовольства. Это мужчине не мешает и он, пристально глядя в чужие поглощающие омуты, легонько задевает зубами чонгукову верхнюю губу, вызывая этим толпу мурашек под кожей. Нежно цепляет нижнюю, аккуратно ее прикусывая, из-за чего Чонгук испускает судорожный выдох и резко цепляется дрожащими пальцами за края выреза на паковой футболке. Теплое дыхание Чимина становится живительной и жизненно необходимой вещью, которую Чонгук отчаянно пытается ухватить, чтобы наполнить им свои надрывающиеся от нехватки воздуха легкие. Его сокрушенно потряхивает, когда Пак вновь невесомо проходится бархатными губами по чонгуковым, небрежно их задевая и даря редкую возможность увидеть целые созвездия перед глазами. Ему кажется, что еще секунда, и он упадет обессиленный от такого чудовищного напора на его терпение.       Чимин дразнит Чонгука. И дразнит так, будто создан лишь для этого. Невесомо покусывает губы, наполняя изголодавшийся рот Чонгука лишь своим опаляющим дыханием. Шелковистыми ладонями поглаживает безвольно согнутую спину, сквозь одежду прожигая мягкими подушечками пальцев невинную, еще никем не тронутую кожу, оставляя на ней невидимые метки — обжигающие, будто клеймо из самой преисподней. Теперь Чонгук не сомневается, он знает точно, что угодил в ловушку самого Дьявола во плоти, с угольными крыльями за спиной, охваченными багровыми языками жадного огня.       Чон сильнее цепляется за невинную футболку, сжимая ее в руках до побелевших костяшек, и пытается притянуть к себе ближе искушающего извилистого змея, что с каждой секундой все сильнее обвивается вокруг его тонкой шеи и грозится сжать ее до противного хруста костей. Чонгук не боится и льнет ближе, наконец-то, получая желанное прикосновение, когда Чимин голодно вжимается своими губами в чонгуковы, выбивая сердце из груди. Он медленно их сминает: сначала верхнюю, потом нижнюю, зубами подразнивающее оттягивает, а юноша как маленький изголодавшийся зверек жадно тянется к нему, будто испробовав впервые самое вкусное лакомство, в попытке им сполна насладиться. Чиминовы губы мягкие и сладкие словно маршмеллоу, и Чонгуку кажется, что с этого момента это его любимый вкус, который он теперь должен пробовать каждый день — это уже ему жизненно необходимо.       Он неумело пытается повторять чужие движения: отчаянно цепляется белоснежными зубками за бархатную кожу, посасывает ее, желая испить всю сладость до конца, скользит дрожащими от переизбытка эмоций ладошками вдоль шелковой шеи, собирая подушечками пальцев маленькие россыпи родинок, а затем зарывается в мягкие пряди на затылке, в попытках притянуть мужчину как можно ближе. Чимин на это лишь сильнее впивается своим ртом в чонгуков, руками опускается на упитанные и такие манящие к себе бедра, которые хочется зацеловывать до потери пульса и оставлять на них багровые пятна, словно метка «только мой». Он со всей силы сжимает длинными пальцами напряженные мышцы, ногтями царапая ткань джинсов, какие желал сейчас разорвать на кусочки, лишь бы прикоснуться до смуглой кожи, что была словно сладкая карамель. Одной рукой тянется еще ниже, поддевает правое колено и жадно поднимает выше, уничтожая последние сантиметры, остававшиеся между их горячими телами.       Чонгук сильно давит пяткой на упругие ягодицы и неосознанно потирается о чужой пах, не сдерживая очередного сладостного стона, приглушенного чиминовыми губами. Тот отрывается резко, отрывисто глотая разгоряченного воздуха, и смотрит пьяно в помутневшие глаза напротив. Младший забывает дышать, вместо этого он растягивает растерзанные им покрасневшие губы в ленивой улыбке, на уголках которой мерцала радость. Чимин не может сдержать ответной, затем тычется покрывшемся испариной лбом в чонгуков, тяжело испуская воздух. Мужчина крепче сжимает в руках разморенное, словно после первого оргазма тело и сам жмется ближе, желая тесными объятиями выпить все чоново тепло. Его плечи грузно вздымаются в такт своему сбивчивому дыханию, будто он пробежал стокилометровый марафон. Но душа наполняется нескончаемым чувством эйфории и некого спокойствия.       Чонгук дышит рвано, жадно глотает воздух, смешавшийся с ярким запахом чиминовых духов, и притягивает все еще подрагивающими и слабо подвластными ему сейчас руками Чимина за шею ближе к себе, задевая пылающими губами мягкую покрасневшую от внутреннего жара щеку. Мужчина охотливо подставляется под ласку и низко стонет, цепляя пальцами костлявые ребра. Он поднимает голову так, чтобы его рот был на уровне ушей Чонгука и медленно шепчет:       — Ты не хочешь сходить вместе с нами на выходных в парк развлечений? — юношу пробивает на смех эта глупая и сейчас вовсе неуместная фраза и он не сдерживается, прелестно хихикая в паков висок.       — Что? Что такое? — Чимин чуть отстраняется, чтобы заглянуть Чонгуку в глаза. — Что смешного?       — Ничего, — младший довольно лыбится и мотает головой, расплавляясь от горячих ладоней, медленно спускающихся ниже поясницы.       — Так ты согласен? — и короткий чмок в сочные пунцовые губки.       — Да, — и в подтверждение кивает головой, ловя еще один чмок на родинке под нижней губой.       — Прекрасно, — Чимин радостно растягивает губы в широкой улыбке, которая своей ослепительностью освещает приглушенную тесноту шкафа. Чонгук, не сдерживаясь, робко тыкается в изящный уголок чиминового рта и испугано охает, когда Пак властно сжимает его ягодицы, залезая ладонями в задние карманы штанов.       — Почему вы так долго? — послышался тонкий голосок Мэй со стороны двери, а затем удивленное и хитрое (ну, разве что чуть-чуть), — ой.