Симфония парящих лепестков

Хитоми без особого интереса рассматривала новый дом, куда они переехали вместе с семьёй. Богатый дом в традиционном японском стиле с обширной территорией сильно отличался от квартиры, где семья Синохара прежде проживала, но Хитоми не чувствовала тоски по родной квартире, да и новое жилье нашла весьма уютным, что впрочем также мало её волновало. Этот район поражал своей тишиной и был совсем не похож на шумный и многолюдный Канто, казавшийся кипящим жизнью, и Мегуми Синохара — мать Хитоми — сочла это спокойствие и умиротворённость хорошо способствующими творчеству. Правда сейчас это не радовало женщину, и лёгкая досада читалась на её хмуром лице. Пока разгружали вещи, Коджи Синохара, будучи главой семьи, вёл разговор по поводу документации с прежним домовладельцем, и когда все вопросы были решены, и в доме осталась только семья Синохара вместе с прислугой, мужчина подошёл к супруге, сидящей на кресле и раздражённо глядящей в окно. Женщина перевела на него недовольный взгляд и тяжело вздохнула. В их отношениях давно поселился холод, хоть они и пытались создать видимость семьи. От неминуемого развода их удерживало только беспокойство за репутацию. Мегуми Синохара родилась в богатой семье с древней родословной, которую её родители ставили во главе всего, и потому воспитали дочь в строгости, постоянно напоминая, сколь важно оберегать свою честь и стать в будущем достойной женой и продолжательницей рода. Родители Мегуми придерживались консервативных взглядов и считали развод неприемлемым, потому женщина и не могла порвать с мужем, зная, как отнесётся к этому её семья. Что же до Коджи Синохара, то он смог развить свой бизнес лишь благодаря финансовой помощи отца Мегуми, и развод с женой означал для него и потерю всего состояния, заработанного за годы совместной жизни. Мегуми Синохара в прошлом была известной художницей, но из-за травмы руки, полученной год назад в результате неудачного падения на лыжном курорте, больше не могла рисовать, и это событие, сильно повлиявшее на её жизнь, сделало женщину ещё более раздражительной, а её отношения с мужем — более холодными и отчуждёнными. — Выглядишь усталой, — произнёс Синохара-сан, окидывая женщину мрачным взглядом. Он видел недовольство в её глазах и понимал, чем оно вызвано, но не хотел начинать этот разговор при дочери, зная, что мирная беседа неизбежно перетечёт в скандал. — Ты сказал мне о переезде за два дня до него. Почему же не сообщил мне об этом раньше? — процедила сквозь зубы женщина, окидывая мужа испепеляющим взглядом. Это был не первый раз, когда Коджи Синохара решал семейные вопросы единолично, не интересуясь мнением жены, что очень расстраивало женщину, вызывая неприятные мысли о равнодушии мужа к её желаниям. — Вероятно потому, что скажи я тебе об этом раньше, и ты точно отказалась бы. Разве нет? — язвительно ответил мужчина, чувствуя подступающее раздражение. — И поэтому ты решил поставить меня в ситуацию, в которой уже не будет другого выбора, кроме как принять твоё решение? — женщина нахмурила брови. — Именно, — повысил голос Синохара-сан. — Но я не понимаю, что тебе не нравится? Мы переехали в чудесный дом, намного лучше и больше нашей прежней квартиры, я нанял прислугу, чтобы тебе не пришлось тратить силы на хозяйство. Так что опять не так? Что тебя опять не устраивает? — он говорил достаточно спокойно, но нотки злости явственно звучали в тембре его голоса, на что женщина лишь судорожно сжала губы в тонкую полоску и промолчала, продолжая сверлить мужа взглядом. Не желая дальше слушать напряжённый разговор родителей, Хитоми направилась в свою новую комнату. К счастью, весь багаж уже был перенесён, потому девушке не пришлось нести тяжёлый чемодан. Врачи, которых девушка регулярно посещала, запрещали ей носить тяжёлые вещи. Хитоми Синохара родилась со слабым здоровьем, а больное сердце и склонность к анемии также не давали ей жить полноценной жизнью, о которой она мечтала. В свои семнадцать лет она до сих пор не имела ни романтических отношений, ни компании друзей, и провела всю жизнь дома на домашнем обучении. Забрав из комнаты альбом для рисования — извечный атрибут, с которым Хитоми практически никогда не расставалась, — девушка решила пройтись по территории новых владений их семьи. От матери ей передалась любовь к рисованию, и хоть талант и умения Хитоми пока были далеки от прежнего мастерства Мегуми Синохара, но девушка хотела когда-нибудь достичь уровня своей матери. Но с тех пор, как Мегуми повредила руку, в её взгляде появлялась неприязнь, смешанная с завистью, всякий раз, когда она видела дочь за рисованием. Творчество Хитоми напоминало женщине о том, чего она лишилась и уже не могла вернуть. Зима покинула Японию, передав свои права вечно молодой и сияющей свежестью весне. На дворе стоял март, выдавшийся в этом году теплее обычного. Гуляя по саду камней, поражающему своим эстетическим великолепием, Хитоми ощутила умиротворение, словно бы живительным бальзамом пролившееся в её душу. Продолжая неспешную прогулку, девушка размышляла о том, что это место и впрямь придаёт вдохновения и вызывает желание поскорее достать альбом с карандашом. Но неожиданно её взгляд остановился на дереве сакуры в самой дали сада, и ноги сами понесли к нему. Дерево выглядело почти засохшим, а ветви казались голыми из-за практически полного отсутствия цветов сакуры на них. Сакура медленно погибала, смиренно принимая свой конец. Это дерево напоминало Хитоми её саму: увядшую и беспомощную. Прикоснувшись к холодному серому стволу, девушка слабо улыбнулась, а после достала карандаш и принялась рисовать в своём альбоме, сев возле дерева и облокотившись на него спиной. На страницу альбома упало несколько нежно-розовых лепестков, словно сакура приветствовала своими слезами первого человека, пришедшего полюбоваться ею, засыхающей, уже не способной радовать взор людей. Лепестки — как слёзы сакуры, безмолвно проливаемые в тишине. Хитоми поправила длинную чёлку, упавшую на глаза и посильнее закуталась в куртку, когда внезапно ставший очень холодным, воздух коснулся её плеч. Её не покидало чувство, что кто-то наблюдал за ней, стоя за спиной и с интересом глядя в альбом, но когда Хитоми обернулась, то никого не увидела позади. Сумерки спустились на город, окутывая всё темнотой, лишь серебряный диск луны в ночном небе озарял окрестности нежным сиянием. Ветер касался листвы деревьев, заставляя её тихо шуршать. В темноте очертания деревьев могли показаться людям с богатой фантазией причудливыми созданиями, прячущимися в ночи. Хитоми лежала на футоне, ворочаясь и рвано дыша. Мутные сновидения, пришедшие к ней в эту ночь, заставляли сердце судорожно биться, словно оно хотело вырваться из груди и покинуть оковы бренного тела. Ветер пробивался в комнату через открытое окно, касаясь колокольчика, висящего у двери и заставляя его легонько звенеть. Среди шума ветра за окном едва слышно раздавались обрывки фраз: «Я умираю… умираю…» — доносился тихий, слабый голос, словно бы тот, кто молил о спасении, задыхался в мучительной агонии. «Помоги мне…» Хитоми распахнула глаза и резко села, притянув колени к груди. Капля пота стекла по её виску, а сердце всё не унималось в гулком биении, казавшимся особенно громким в ночной тишине. Судорожно сглотнув подступивший к горлу комок, девушка попыталась успокоиться. Липкая тревога закралась в её душу, отдаваясь барабанной дробью в голове. Она не знала, что вызвало такой страх, быть может, ночной кошмар?.. Но она не могла вспомнить, что ей снилось, и всё же чувствовала, что уже не сможет уснуть. Выровняв дыхание, она поднялась с футона и решила выйти на кухню попить чаю, в надежде, что горячий чай успокоит разошедшиеся нервы. Полная луна светила в небе, и её свет проникал в дом через окна, разгоняя ночной мрак. Лишь шаги Хитоми, идущей по коридору, стрекот цикад и ненавязчивый звон колокольчика нарушали тишину. Проходя мимо входной двери, девушка остановилась. Неведомый порыв звал её наружу, в сад. И, словно не владея собой, она вышла на крыльцо. Тихо шуршала листва деревьев, колыхаясь на ветру. В небе кружили розовые лепестки, мягко опадая на землю. Но на территории дома всего одна сакура, и днём она выглядела почти засохшей, — пронеслась единственная ясная мысль в голове Хитоми. Все прочие мысли казались слишком смутными, словно девушка по-прежнему находилась во сне. Ноги сами вели к дереву сакуры, подчиняясь неведомому зову, словно не принадлежали своей владелице, разум которой точно рассеялся в тумане. Её босые ступни касались земли, но девушка не чувствовала холода, и даже ветер, касавшийся её голых плеч — она вышла в сад в одной ночной рубашке, не подумав накинуть халат, — её не смущал. Среди ночной темноты, сакура казалась единственным ярким пятном, выделяющимся своим великолепием. Она стояла там, широко раскинув свои пышные ветви, густо укрытые нежно розовыми цветами, и была совсем не похожа на то почти голое, увядающее дерево, что Хитоми видела этим днём. Словно сакура очнулась от долгого сна и вновь примерила своё богатое одеяние, отказавшись умирать. Словно сакура воскресла в эту весеннюю ночь. Под цветущей вишней, роняющей свои лепестки, стояла красивая девушка в светло-сиреневом кимоно с причудливым узором в виде алых ликорисов. Её длинные чёрные волосы развевались на ветру, и некоторые пряди падали на бледное, почти прозрачное лицо, на котором ярко выделялись чёрные глаза в обрамлении длинных густых ресниц. Её взгляд поражал своей глубиной, но в то же время казался почти стеклянным, холодным, как арктические льды. Хитоми смотрела на неё, не в силах отвести взгляда. Девушку словно приковало к месту, и она не могла пошевелиться, продолжая смотреть на незнакомку, чей облик словно пронизывал меланхолией. Синохара не ощущала страха, и присутствие здесь этой девушки не казалось ей чем-то странным или загадочным. Словно так и должно было быть. Словно таинственная незнакомка в кимоно всегда была здесь, безмолвно наблюдая за цветением сакуры. Но Хитоми не могла подойти к ней, и когда девушка повернула к ней голову, казалось, что смотрит она не на Хитоми, а куда-то сквозь неё. Но ничего, кроме смертельной усталости не отражалось в её мудрых глазах. Нежно розовые лепестки кружили в темноте, оседая на длинных волосах незнакомки. Где-то вдали слышался звон колокольчика. Хитоми была очарована ею, словно прекрасным творением искусства, воплотившемся в реальности, хрупким миражом, что рассеется, стоит утренним лучам солнца коснуться земли.