Весна уходит, Но в нерешимости медлят Поздние вишни. Ёса-но Бусон
Который раз за столь недолгое время пребывания в этом доме, Норико Фукуяма пожалела о том, что устроилась на работу к семье Синохара. Конечно, они хорошо платили, к тому же были милы и обходительны с женщиной, лишь эти обстоятельства и удерживали её, не давая уволиться. Но которую ночь подряд женщина не могла насладиться долгим сном, и распахнула глаза, услышав шаги, доносящиеся из коридора. Она мельком глянула на часы, показывающие половину третьего утра. Как обычно. Всё точно по расписанию. Ровно в половину третьего утра Синохара Мегуми-сан покидала свою спальню, направляясь в студию для рисования, и её шаги постоянно будили Норико-сан, вздрагивающую всякий раз, когда женщина проходила мимо её комнаты. Но когда Фукуяма-сан однажды расспрашивала хозяйку об этом, Мегуми-сан выглядела удивлённой. Она ничего не помнила о происходящем ночью, но утверждала, что никогда не страдала лунатизмом, потому никак не могла разгуливать по дому среди ночи. Ровные шаги прекратились неожиданно резко, словно человек вдруг остановился совсем неподалёку, но Норико-сан знала, что студия Синохары-сан находится гораздо дальше, следовательно, шаги женщины не могли так быстро оборваться. Поднявшись с футона, Фукуяма-сан пошарила рукой по тумбочке в поисках карманного фонарика, который всегда держала при себе, и отыскав его, накинула халат и приблизилась к двери, нерешительно сжав вспотевшей ладонью металлическую дверную ручку. Она сомневалась, стоит ли покидать свою комнату. Проще всего было вернуться в постель и заставить себя уснуть, но женщина была не уверена в том, что никто не зайдёт к ней в комнату пока она спит. В тишине каждый шорох и даже собственное дыхание, казались особенно громкими. Скрип двери резанул по ушам, от чего женщина ещё больше разволновалась, боясь, что этот звук ненароком выдаст её. Маленький фонарик освещал совсем небольшое расстояние, да и его тусклый свет напоминал о том, что давно пора купить новые батарейки. Женщина медленно пошла в сторону, откуда доносились шаги, освещая себе дорогу, пока, свернув за угол, в тусклом голубоватом свете не увидела буквально перед собой мужские ботинки. От неожиданности женщина вздрогнула и чуть не выронила фонарик, но после посветила чуть выше, и застыла в изумлении. Коджи Синохара бездвижно стоял у двери комнаты Хитоми, его непроницаемый взгляд словно буравил деревянную дверь. Стараясь идти как можно тише, женщина спряталась за углом, продолжая оттуда наблюдать за мужчиной. Действия Синохары-сана показались Норико-сан очень подозрительными, никогда раньше она не замечала за ним склонности бродить по ночам, и то, как он смотрел на дверь в комнату дочери, также вызывало в женщине странные чувства. Ей хотелось окликнуть мужчину, но что-то не давало ей этого сделать, словно какой-то внутренний голос останавливал, подсказывая, что куда лучше будет вернуться к себе. В ушах раздался пронзительный скрип, подобный тому, что возникает, когда ведёшь стеклом по грифельной доске, и женщина скривилась, прижав ладони к ушам, но звук прекратился также внезапно. — Фукуяма-сан? Она вздрогнула, услышав голос хозяина усадьбы и, подняв взгляд, увидела перед собой его лицо. Мужчина стоял совсем близко. Норико-сан отшатнулась от него, стараясь унять гулкое биение сердца. Фонарик выскользнул из её руки, упав на пол. — П-простите, Синохара-сан, я услышала шаги и… — сбивчиво попыталась оправдаться женщина. — Вам завтра рано вставать, не стоит в такое время гулять по дому, — улыбнулся мужчина, и подняв с пола фонарик, протянул его служанке. — Спокойной ночи, Фукуяма-сан. Идите к себе. Женщина судорожно сглотнула, сжав в ладони мигающий после падения фонарик. Хоть Синохара-сан был как всегда вежлив, его слова больше напоминали приказ, нежели просьбу, и женщина не решилась противиться его указанию, как не решилась и спросить о том, что делал сам Синохара-сан среди ночи возле комнаты дочери. Его улыбка была холодной, как и прикосновение его руки, когда он дотронулся до плеча Фукуямы-сан в дружелюбном жесте.***
Никогда прежде Сидзуру не говорила так много, но сейчас, устроившись под деревом сакуры и попивая зелёный чай, принесённый Хитоми, она впервые рассказывала девушке о своём прошлом. Поглощённая воспоминаниями, она не замечала как меняется лицо Синохары по ходу повествования, как сотни эмоций, от радости до бессильной злости, проносятся на нём. Изящные серёжки в виде свисающих цветков сакуры издавали лёгкий звон всякий раз, когда Сидзуру качала головой или оборачивалась к собеседнице. Время, в котором жила Сидзуру, было окрашено в тёмно-алые цвета бесконечных войн, где день за днём проливалась кровь. Лишь немногие деревни жили в относительном спокойствии, и одним из таких тихих земных пристанищ была небольшая деревенька, где родилась Сидзуру. Мирное и безмятежное место, что было уничтожено за несколько часов, сожжено дотла разбойниками. Хитоми слышала эту историю уже во второй раз, но сейчас она казалась ещё более грустной, нежели когда ей рассказывал об этом Шинобу, кости которого ныне покоились под корнями сакуры. Сидзуру была необычайно спокойна, посвящая Хитоми в подробности своей жизни, и отстранённость, с которой она говорила о собственной смерти и трагической гибели её близких, лишь вызывала в Хитоми большую грусть. Сидзуру не плакала, вспоминая, как обезумевший от любви мужчина, изнасиловал её, а после закопал заживо, и во взгляде её не было боли, когда она рассказывала о жестоких пытках, которым разбойник подвергал жителей деревни прямо у неё на глазах. Но представляя это, Хитоми едва сдерживала слёзы, крепко сжимая ладони в замок. — Если ты могла видеть будущее, почему не предотвратила это? — задала она вопрос, который волновал её ещё когда она впервые услышала историю жрицы от Асахины-сана, но тут же Хитоми стало неловко за сказанное. Её слова звучали так, словно она обвиняла Сидзуру в той трагедии. — Это не так, — Сидзуру улыбнулась, обратив взгляд к девушке. Убрав за ухо упавшие на глаза пряди волос, она сделала глоток чая, после чего продолжила: — Я не видела будущее. Не думаю, что кто-то может знать о грядущем, и то, что люди считают предвидением, всего лишь расчёт вероятностей, зависящий от ситуации в настоящем. Можно сделать предположение о том, как развернутся события, учитывая нынешние обстоятельства, поведение и характеры людей. Но никогда нельзя быть уверенным в том, что всё произойдёт согласно твоим предположениям. — То есть, тогда твои предположения оказались ошибочными? — Именно, — кивнула Сидзуру. — Я была слишком наивна, в этом и была моя ошибка. Я всегда считала, что для любых человеческих действий должны быть причины, мотивы. Но я не брала в расчёт чувства людей и не знала, что движимый эмоциями, человек может зайти слишком далеко и сделать что-то абсолютно противоречащее здравому смыслу. Девушка посмотрела на небо, озарённое солнцем, а после опустила голову, устало прикрыв глаза. — Я была слишком хорошего мнения о людях, в том числе и о себе, — продолжала Сидзуру, прислонившись спиной к стволу сакуры. — Но именно из-за меня многие люди были убиты и даже сейчас я могу жить, лишь отнимая чужие жизни. — Она прикоснулась рукой к холодному стволу, неторопливо проведя пальцами по жёсткой коре. — Моё тело давно сгнило под корнями сакуры, но я сама стала её частью. Мы слились в одно целое, и сейчас она — это я. Этому дереву уже много лет, но срок его жизни подошёл к концу, и сейчас сакура может жить, только поглощая человеческую плоть. Но и это даёт лишь временную отсрочку неизбежному. — Когда сакура умрёт, ты тоже исчезнешь? — Хитоми судорожно сжала подол своей юбки. Стеклянный мирок, созданный ими, стал ещё крепче, но стекло легко бьётся, стоит ему соприкоснуться с полом. Иллюзия счастья, за которую она готова была бороться, покрылась трещинами. Сомнения и страх прокрались в душу, медленно отравляя. Сколько столетий Сидзуру пробыла здесь? Сколько времени она смотрела на застывший пейзаж, постепенно теряющий свои краски? Что она чувствовала, оставаясь мёртвой в мире живых, в пустоте и одиночестве, ни с кем не разговаривая и неся на душе невыносимую тяжесть своего прошлого? И сейчас, удерживая Сидзуру в этом мире, не делала ли она только хуже, не давая любимой обрести покой, не давая познать перерождение? Эти вопросы так неожиданно всплыли в голове, и Хитоми не могла найти на них ответов, но понимание собственной жестокости привело лишь к смятению. Даже смирившись с грехом убийства, она не могла позволить себе причинять боль Сидзуру, но даже не желая того, ранила самого дорогого ей человека, заставляя жить. — Ты хочешь уйти?.. — нерешительно спросила Синохара, её голос дрожал. Сидзуру покачала головой. — Не знаю, — девушка растеряно улыбнулась, — я боюсь того, что может быть там. — Накрыв рукой ладонь Хитоми, она ощутила её тепло. Тепло живого человека. — И не только поэтому, — сжав руку девушки, она пристально посмотрела в её глаза. — С тобой я смогла познать жизнь даже после смерти. — Но я такая же, — Хитоми склонила голову к груди возлюбленной и грустно улыбнулась. — Я была пуста до встречи с тобой. Моя жизнь была бессмысленна, я просто боялась умереть. — Знаю, — Сидзуру коснулась её плеч, ласково поглаживая. — Когда я впервые увидела тебя, то подумала, не мертва ли ты. Глядя на тебя, я уловила между нами какое-то сходство. Поднявшись, Сидзуру внимательно посмотрела в глаза возлюбленной, поймав в них своё отражение. Ветер, ставший неожиданно холодным, трепал длинные волосы, падающие на бледное, точно фарфоровое, лицо. — Ты понимаешь меня, — её слова, словно констатация очевидного факта, прозвучали в тишине, нарушаемой лишь шорохом ткани кимоно, медленно опадающего на землю. — Но примешь ли ты меня? Такую меня… Хитоми распахнула глаза, поражённая увиденным. Алые подтёки крови на медленно гниющей, незаживающей плоти сливались с тёмными, синеватыми пятнами синяков, расползающимися по белой коже. Обнажённое тело девушки напоминало полотно, исписанное кровоточащими рубцами, словно нанесёнными безумным художником. Картина боли, представшая перед глазами Синохары, вызывала одновременно и жалость и отвращение. Ноги Сидзуру целиком покрывали тёмные гематомы, такие же синяки расплывались по её животу и груди, плоть гноилась, и эти раны сочились кровью и желтоватой жижей. Несколько сломанных рёбер выпирали наружу, прорвав кожу. Синохара прижала ладонь к губам. Её руки тряслись, как в лихорадке. Она не понимала, почему не увидела всех этих ран ещё в первый раз, когда Сидзуру обнажилась перед ней. Сакура поддерживала жизнь Сидзуру, и, слабея, дерево уже не могло как прежде быстро исцелять её раны. — Я грешница, предавшая людей, верящих мне и идущих за мной. Всё это — моё справедливое наказание. Даже сейчас их души терзают меня. Каждый миг. Каждую ночь. Они утягивают меня в бездну вслед за собой, в бесконечный кровавый океан, где ведут свою трапезу, снова и снова пожирая моё тело, — она сардонически рассмеялась, но Хитоми могла лишь в растерянности смотреть на неё, и в то же время она была рада. Рада тому, что впервые со дня их знакомства, Сидзуру открылась ей. Теперь она могла видеть на лице девушки настоящие эмоции, в то время как прежде наблюдала непроницаемую маску. — Я заслужила эту пытку. Я осталась такой же, как прежде, и именно мой эгоизм довёл тебя до кровопролития. Но пока эта боль со мной, я могу ощущать подобие жизни. Эта боль — свидетельство моей любви к тебе. До ушей Синохары донёсся хлюпающий звук, когда Сидзуру протолкнула ладонь в глубокую гноящуюся рану на груди и достала своё окровавленное, давно остановившееся сердце, покрытое тёмной слизью. — Сможешь ли ты принять меня, даже видя моё уродство? — Держа своё сердце в ладони, она протянула его Хитоми. Кровь струилась между пальцами, и капли её падали на траву. Синохара судорожно сглотнула, не отводя взгляда от багрового органа перекачивающего кровь. Пальцы Сидзуру дрожали. Она терпеливо ждала ответа. Когда Хитоми осторожно обняла её, едва сдерживаясь, чтобы не прижаться сильнее, Сидзуру показалось, будто мёртвое сердце, насквозь чёрное, истекающее зловонной слизью, откликнулось гулким ударом. — Ты прекрасна, — тихо прошептала Синохара, дрожащими руками водя по истерзанной, истекающей кровью спине, словно трепетные касания её пальцев могли излечить глубокие раны. Влага, скопившаяся в уголках глаз, скатилась по щеке прозрачной каплей. Впервые за долгие сотни лет Сидзуру плакала. Накрыв тонкую кисть, в которой девушка держала своё сердце, Хитоми покачала головой: — Не нужно отдавать его мне. Я знаю о твоих чувствах, а ты знаешь о моих. Этого достаточно, — она мягко улыбнулась и, подняв с земли кимоно Сидзуру, заботливо накинула его на плечи девушки. — И кое в чём ты ошибаешься, — заметила она, не отводя взгляда от Сидзуру. — Ты не заставляла меня приносить жертвы сакуре. Это было моим собственным решением. Я делаю то, что считаю нужным, потому что сама этого хочу, следовательно, и ответственность за это лежит только на мне. Это только мой грех. Не твой.***
Алая помада напоминала кровавые мазки, медленно окрашивающие сухие губы, придавая мягкой улыбке хищный вид, столь несвойственный и непривычный для девушки. Тёмно-серые тени, нанесённые на веки, и жирные чёрные линии подводки, подчеркнули выразительность глаз. Никогда прежде она не наносила такой яркий, вызывающий макияж, предпочитая естественные бежевые и светло-розовые оттенки, подходящие к спокойному, элегантному имиджу дочери из богатой семьи. — Подойдёт ли плоть животных? — спрашивала Хитоми, так надеясь на положительный ответ, но Сидзуру отвела взгляд, качая головой. — Сакура примет только человеческую плоть, — отвечала она. Издавна люди промышляли охотой в поисках пропитания. Но охотились они не только на зверей, но и на себе подобных, забавляясь резнёй, как обычной игрой. И даже с приходом цивилизации в человеческом обществе мало что изменилось. И если животные убивают лишь ради еды или защиты своих детей и своего племени, для многих людей убийство и издевательства над себе подобными не более, чем развлечение. Хитоми всегда испытывала презрение к гнилой человеческой природе. Эти мерзкие куски мяса, зовущиеся людьми, заслужили смерть под корнями сакуры. И всё же какая-то часть её отвергала происходящее, не желая принимать действительность. Глядя на себя со стороны сквозь зеркальную завесу, Хитоми хотелось разбить вдребезги это проклятое стекло. Отражение смотрело на неё из зазеркалья, судорожно смеясь, и бледные щёки его окрасились серыми подтёками, а помада на губах всё больше напоминала засохшую кровь. Отражение смеялось, настойчиво показывая правду, которую Хитоми хотела скрыть от себя, спрятать за тысячей стен в виде таких удобных аргументов. В виде причин, якобы оправдывающих её действия. Отражение смеялось, а за спиной его стоял Асахина-сан с помрачневшим лицом, и багровый след яркой полосой выделялся на его шее. Умение объективно взглянуть на себя со стороны всегда считалось положительным и даже важным человеческим качеством. Хитоми ненавидела в себе это умение. Ненавидела внутренний голос, саркастично комментирующий её действия, заставляя взглянуть на них критическим взглядом, дабы оценить всю абсурдность ситуации. У них с Сидзуру не было будущего. Сколько бы жертв она не принесла, скольких бы не убила ради своей одержимости — это ничего не даст и ничего не изменит. Её желание быть с Сидзуру не было достаточно веским поводом для убийства людей. Её действиям не могло быть никаких оправданий. Но даже если не думать о правильности поступков, стоило хотя бы задуматься об их последствиях. Только ли в этом дело? Ты убиваешь, чтобы продлить жизнь любимой? — Язвительно усмехался голос в её голове, обличая истинные чувства, спрятать которые она могла от кого угодно, только не от себя самой. Когда корни сакуры разрывали людскую плоть, поначалу было страшно, но потом и этот страх перешёл в удовольствие. То удивительное ощущение, когда лезвие ножа пронзает кожу, медленно погружаясь глубже в тело жертвы, было подобно эйфории на пике оргазма. Пусть агонизирующий крик души сольётся с предсмертным воплем убитого. Пусть вместо слёз прольются реки крови. Боль — исток любой ненависти. Боль — корень всего зла. Глуши же своё отчаяние в безумном пиршестве. Ты всего лишь человек. Такой же никчёмный кусок мяса. И гнили в тебе не меньше, чем в остальных. Надев парик в виде светло-русых длинных прямых локонов с ровной чёлкой, девушка поправила джинсы, узко облегающие её стройные ноги, и ещё раз взглянула в зеркало. — Выгляжу как элитная проститутка, — усмехнулась она, окидывая себя взглядом. В дерзкой девушке, глядящей на неё из зазеркалья, трудно было распознать Синохару Хитоми. Яркая, вызывающая одежда и макияж ей под стать, создавали образ идеальной распущенности. Хитоми проверила, на месте ли электрошокер, а после налила воды в пластиковый стаканчик и разом опустошила его, запивая таблетки успокоительного, оперевшись спиной о холодную кафельную стену. Буравя напряжённым взглядом стену женского туалета в небольшом кафе, она испытывала желание бросить всё и сбежать отсюда, забыть обо всём, но электорошокер в руке напоминал о необходимости действовать, пока есть такой шанс. Поздно поворачивать назад. Поздно возвращаться к прежней жизни. Сакура нуждалась в человеческой плоти, и только Хитоми могла принести ей свежее мясо, поддерживающее жизнь в усыхающем древе. Сначала Синохара хотела знакомиться с людьми по сети, а после встречаться с ними и отводить их к месту убийства, но эта идея сразу была отброшена. Начав поиски пропавших людей, полиция наверняка проверила бы и их историю браузера, прочитала бы все переписки, откуда и узнала бы о назначенной встрече, и так девушку легко могли вычислить. Оставалось только знакомиться с жертвами напрямую, хоть и это было весьма рискованно. По воскресеньям Хитоми всегда оставалась дома одна до поздней ночи, и в этот единственный день у неё была возможность отправиться на охоту. Поначалу страх парализовывал её, вызывая невероятную панику при одной мысли о том, что ей предстоит самой знакомиться с мужчинами, играя роль распутной девицы. Она лишь читала о подобном, но даже не предполагала, что когда-нибудь станет заниматься такими вещами. Впрочем, также она не могла предположить, что когда-нибудь станет убийцей. Жизнь часто преподносит людям сюрпризы, открывая в человеке некогда неизведанные стороны, открывая те части сущности, коим лучше и вовсе остаться в вечном забвении. Ближе к вечеру Синохара покидала дом, сложив в большой спортивной сумке нужную одежду вместе с косметичкой, париком и недавно купленным электрошокером, необходимым как для защиты, так и для нападения. Легче всего было отводить мужчину к себе домой, предлагая провести вместе ночь и, зайдя за ворота, сразу вырубать ни о чём не подозревающую жертву, пуская ток одним лишь прикосновением шокера к шее. Также шокер мог пригодиться в случае непредвиденных обстоятельств. Добираясь до города, Хитоми заходила в любое небольшое кафе, не привлекающее лишнего внимания, и там, в туалете преображалась. Даже если там и были камеры наблюдения, подобные действия вряд ли вызывали подозрения у людей, поскольку немало девушек, ведущих разгульный образ жизни, поступали также, переодеваясь и красясь вне дома, подальше от строгих родительских глаз. Но Хитоми не покидала тревожная мысль, что кто-то из соседей может заметить её, ведущую в дом чужого мужчину. Радовало лишь то, что в их тихом районе редко распространялись сплетни, и люди в большинстве своём жили уединённой, отстранённой жизнью, не обращая внимания на жизнь соседей. Девушка долго думала, как уменьшить риск, но так и не нашла решения этой задачи. Конечно, можно было попробовать отводить жертв в какую-нибудь безлюдную рощу, там убивать, а после нести их останки сакуре. Но эта идея была куда хуже и рискованнее. Во-первых, тогда на месте преступления нужно было заранее спрятать оружие, во-вторых, Хитоми была не готова расчленять человека, и не знала, заметят ли люди что-то странное, не почувствуют ли запах крови, даже если останки будут сложены в целлофановые пакеты и спрятаны в сумке. Тем более куда безопаснее было отводить людей прямо к сакуре, учитывая, что в этом случае не оставалось никаких следов, а тела надёжно покоились под землёй. В случае же с убийством за территорией дома, возможность выдать себя лишь повышалась, за неимением шанса скрыть все следы. Тройка считается счастливым числом, мысленно подметила Хитоми, идя под руку с симпатичным юношей, знакомство с которым прошло на удивление легко по сравнению с предыдущими случаями. Впрочем, вероятно, также сказывался и некий опыт, создавшийся за это время. Синохара помнила, как глупо и нелепо прошло её первое знакомство, и какое отвращение она испытывала, ощущая потную руку мужчины, лапающую её ниже пояса с похотливой улыбкой на мясистых губах. Она с удовольствием наблюдала за убийством этого извращенца, наслаждаясь треском его ломающихся костей и в омерзении морщась при виде белесого жира, вываливающегося из разорванного живота. Новый знакомый привёл её к недорогому отелю, призывно улыбаясь и медленно поглаживая спину девушки, на что Хитоми, подавив рефлекторное желание вырваться из его объятий, натянуто улыбнулась в ответ, кокетливо отведя взгляд. — Может, лучше пойдём ко мне? Родители вернутся только завтра вечером и у нас будет много времени в запасе… — предложила она. Недолго думая, парень согласился, вероятно решив, что предложенный вариант только сэкономит сумму, которую пришлось бы отдать за номер в отеле. Лишь стук каблуков нарушал ночную тишину. В небе застыла полная луна, озаряя серебристым светом тёмное небо. Лунный блеск отражался в глазах девушки, и ярко красные губы скривились в хищной улыбке, а пальцы крепче сжали ладонь юноши. Ворота захлопнулись за его спиной, послышался короткий щелчок ключа, повернувшегося в замке, и парень вздрогнул, ощутив лёгкие прикосновения тонких пальцев к его груди и горячее дыхание возле шеи. Разряд тока, неожиданно пронзивший тело, усмирил его пыл, и юноша безвольно упал у ног Синохары, держащей в руке электрошокер. Доктор запретил девушке носить тяжести, но уже в третий раз ей пришлось нарушить этот запрет. Держа потерявшего сознание парня за ноги, Хитоми потащила его к дереву сакуры, раздумывая о том, чтобы в следующий раз использовать для этого тележку. В боку кололо от напряжения и болели руки, но девушка не могла дать себе передышку. Нельзя было терять драгоценные минуты, ведь родители могли вернуться с часу на час, и за это время ей предстояло успеть донести свежую плоть сакуре, привести себя в порядок и спрятать одежду вместе с париком. С трудом дотащив парня до дерева, девушка оставила свою ношу у самого ствола и рухнула на колени, переводя дыхание. Тихий смех сорвался с её губ вместе с хриплым кашлем. — Сидзуру, похвали меня, я справилась, — тихо пробормотала она, улыбаясь. И откинув голову к чёрному небу, вытянула ноги, удобно устроившись, улавливая знакомый шорох под землёй. Обвив тело юноши, уже начавшего приходить в себя, корни притянули его к стволу. Парень не успел закричать — корень ворвался в его рот, вырывая язык. Теперь несчастный мог лишь хрипеть, содрогаясь в муках, пока густая тёмная кровь стекала по подбородку. Его глаза широко распахнулись, застекленев в тот же миг, когда корни, сжавшись на руках и ногах жертвы, потянули в разные стороны, медленно разорвав тело парня пополам. «Как красиво,» — думала Хитоми, с упоением наблюдая за зрелищем. Кровавый дождь оросил землю своими липкими каплями вместе с кусками внутренних органов, выпадающих из расчленённого тела. Звуки безумного пира проникали в уши, подобно сладостной симфонии смерти. Синохара пожалела, что не взяла с собой альбом. Она хотела бы запечатлеть всю красоту этого мгновения. Безумную. Жестокую. Дьявольскую эстетику, поражающую своим великолепием. Возбуждение пронзило её тело, проходясь жаром по венам, вызывая желание присоединиться к трапезе, вкусить сырой человеческой плоти вместе с любимой. Пожирание трупов. Пожирание душ. Ровные белые зубы, впивающиеся в кожу мертвеца, вырывающие куски мяса из бездыханного тела. Хруст костей, ломающихся под натиском неожиданно сильных пальцев. Тяжёлое дыхание и сумасшедший блеск в чёрных глазах. Светло-сиреневое кимоно, запятнанное кровью. Сидзуру была прекрасна, когда пожирала плоть юноши. Она напоминала царицу ада, сошедшую на землю, дабы обратить всё в прах, подумала Хитоми, глядя на любимую. И когда корни схватили её, притягивая к дереву, Синохара протянула к ним руки, облизывая пересохшие от волнения губы. Корни нежно обнимали её, горячие, словно человеческие руки, твердые, словно возбуждённое мужское естество. Хитоми прижалась крепче к корням, тут же ощутив прикосновение ледяных рук Сидзуру к своим щекам и запах крови, пропитавший её кимоно. Этот запах лишь сильнее возбуждал, отчего всё тело девушки пронзила дрожь предвкушения. Сидзуру впилась жадным поцелуем в её губы. Сплетая языки в страстном танце, ощущая во рту металлический привкус крови, судорожно сжимая пальцами худые плечи, мучаясь невыносимой жаждой, Синохара медленно падала в преисподнюю. Запах крови и сырого мяса, витающий в воздухе. Безумная улыбка Сидзуру. Лепестки сакуры, парящие в вышине и опадающие на пропитанную кровью траву. Корни, поглаживающие тело, оплетающие ноги, настойчиво раздвигая их. Хитоми судорожно вскрикнула от боли, когда корень протолкнулся в её тело, и бросила испуганный взгляд на Сидзуру, ласкающую её обнажённую грудь. Девушка приложила палец к губам и хитро улыбнулась. — Не бойся, — прошептала Сидзуру, и Хитоми зажмурилась, стиснув зубы, когда корень начал осторожно двигаться в ней. Безумие. Грех, раскрывающийся подобно ядовитому адскому цветку. Грех, прекрасный и чарующий, охватывающий юное тело цепями похоти. Страстный стон, сорвавшийся с уст, и грубый поцелуй, ловящий эти сладостные звуки. Мягкие толчки постепенно переходящие в резкие, рваные движения, пальцы Сидзуру, массирующие клитор и влажные половые губы. Хитоми обвила руками шею Сидзуру, прижимаясь сильнее к любимой, тяжело дыша, впиваясь ногтями в узкую спину, укрытую шёлком кимоно. Хлюпающие звуки от проникновений толстого корня в её тело, вызывали стыд, но сейчас девушка не могла думать ни о чём другом, кроме долгожданной разрядки. Царица ада, её милостивый проводник в преисподнюю, склонилась над грудью возлюбленной, языком лаская затвердевшие соски. Наслаждение. Боль. Кровавое пиршество и страстное соитие на костях убитых. Это была их церемония. Обряд венчания в свете алой луны, окрасившей лепестки сакуры в ярко красный цвет. И жалобный стон, в момент, когда всё тело девушки пронзило, словно стрелой, удовольствие, был подобен молитве дьяволу, скрепившему их узы. — Я отдам тебе всё, принесу сколько угодно жертв, только не покидай меня! — пообещала Хитоми, целуя любимую, до крови кусая её чувственные губы. И Сидзуру крепко прижала девушку к себе, безмолвно даря ответное обещание.