Всем нравится садизм

— Капитан, ваши указания? — меланхоличный голос юноши в маске Анбу раздался совсем неподалёку от Какаши. Отвратительное зрелище… Кажется, ему было уже не впервой наблюдать за гибелью всего его отряда, в котором он — капитан. Но сейчас было почему-то особенно позорно; да, эти ещё совсем юные ребята слабее, чем он, но ведь только он и его разведчик не попали под «раздачу». Они находились в тени, когда окружили четверых людей-отступников. И дело было даже не в опыте и силе. Наверное, так должно быть, и ценой жизни этих ребят сейчас он стоит и понимает, что враги ещё совсем юнцы, не знающие толком ничего: они были отвратительными шиноби, но превосходными стрелками. Так Какаши мысленно окрестил этих ребят-камикадзе. — Убей всю группу. Как работает их оружие — ты видел. Будь осторожнее, — чётко и холодно приказал Хатаке подчинённому. «Почему? » — твердила этот вопрос она, и в голове он произносился так тихо и блаженно, а её руки были измазаны в крови. Постель и даже стены были в алых брызгах, когда ещё несколько часов назад там были они, распаляясь в алой страсти. Но она бы залила всю эту комнату багровой жидкостью, если бы ей хотя бы приблизительно ответили, почему забрали его. Его, такого сильного и идеального; ненадолго став её мужчиной, он растоптал ей сердце, совсем неосознанно. Вместе с вытекающей кровью из его ран, кажется, вытекала и её жизнь. Какая же она слабая… И какой она помощник Хокаге, если ничего не смогла сделать? Какая она женщина, если не смогла помочь своему возлюбленному мужчине? Стало ещё паршивее от своей бесполезности: мать всегда корила её за безалаберность к медицинским техникам, и сейчас она самолично готова была дать себе оплеуху за это. Подползая на дрожащих коленях к бездвижному телу, она впервые задумалась, какое же оно всё низменное. Все её чувства, все те жаркие ночи… Ну и что? Что это сейчас? Оно распалось на атомы, растворилось в воздухе, наполнив тот кислотными воспоминаниями: что даже трудно дышать, и ты пытаешься вдохнуть глубже, но ничего в тебе не осталось. Лишь этот спёртый воздух проклятых сладких воспоминаний. Когда ему так больно и из-за неё. Если бы не она, он бы точно что-нибудь придумал, успел бы сделать, в конце-концов заменил себя клоном! Но нет. Всё случилось так, как случилось. И едкий мотив плаксивой скрипки звучал сейчас в её голове наравне с пресловутым «почему». Хотелось бы выдрать себе сердце, чтобы оно так не ныло и не ощущалось, словно инородное тело. Больно. Трясущиеся руки цепляются за оранжевую куртку и пачкают её в крови. Недалеко от них лежит совсем изуродованное тело, и теперь вместо рук торчали лишь сахарные кости. Неподалёку валялся злосчастный механизм, но почему-то Сараде казалось, что нужно уничтожить руки. Руки, что убили его. Её сознание шутило над ней, выставляя жертвой. Жалость к самой себе постепенно охватывала её голову, и каждый звук, каждая падающая капля крови с её пальцев, были точно нанизаны на ниточку и петлёй висели на её шее. Сердце разрывалось ночной тишиной, и хотелось умереть с ним, идя за мужем в могилу. Это уже была не любовь, а безумие. Хотелось стать мёртвой, чтобы ощущать себя женой. Хоть так. И не было бы сопротивления, лишь липкий страх, сжимающий горло. А потом кровь. И это было пыткой мыслей, она почти физически ощущала этот кровавый ритуал, смотрела на бледное хмурое лицо, ощупывала руки, которые не могли уже согреть её. И она пожелала зажечь себя, свою одежду, возмещая хотя бы крупицу того тепла, что он давал ей. Но как же.? От тела ничего не осталось, ни одного ощущения… Резкое движение и хрупкие кости запястья трещат от столкновения с полом. Да, вот оно, хоть какое-то чувство… Она извелась, что согласна и так. — Ты жестокий, — сломанные кости вновь сталкиваются с полом, и вновь дикий хруст. Конечность начинает неметь, — Как же ты оставляешь меня тут… — меланхоличный стук… Посиневшая плоть в неестественном положении легла на щёку мужчины. — Не мучайся… — умоляющим тоном, как ребёночка укладывает мать, почти пела девушка, — Я же вот она… Твоя горстка костей… А в следующий момент она кричит, надеясь, что перекричит боль сердца, что она сможет как-то повернуть время вспять. Но ничерта у неё не получалось, лишь сорвала глотку какое-то время спустя. Силы гасли вместе со скрипкой в голове. И с этим странным вопросом… «Почему?»

***

— Саске-сан? — немного оторопев, окликнул учителя юноша. Конечно, он знал, что мужчина довольно скрытен и загадочен, но чтобы встать посреди дороги и начать смотреть в каком-то странном направлении — перебор. Его эта манера передвигаться, говорить, атаковать… — всё в нём напоминало Сараду. Что-то для Боруто ощущалось по-особенному в этом абсолютно противоположном человеке, и наверное, это та самая ледяная красота, не дающая ему покоя каждую ночь. И каждую ночь он осознаёт, что ни на крупицу не достоин ни своего отца, ни хотя бы одного из Учих. Почему-то теперь в его голове чётко прослеживалась грань Плохо-Хорошо. И он уже априори относил себя левее… Какое-то время ему было виновато-противно от воспоминаний с Сарадой, особенно когда перед его глазами разворачивался бой с участием Саске-сенсея. Этот мужчина с поразительной точностью и ясностью наносил удары, точно зная каждого врага деревни. И каждый раз, наблюдая за таким Учихой, стало ясно, что не только деревню он будет так рьяно защищать. Однако его внутренняя сущность: противная и склизкая, раз за разом выглядывала из тени, смотря на мучения убитых людей. Эта мразь внутри него ликовала, когда он ликовал от точных движений Учихи, стряхивающего кровь с катаны одним взмахом. — Завтра мы остановимся в близ лежащем поселении, — холодно отметил мужчина, одёргивая себя от странных мыслей. По привычке отпрыск Узумаки поплёлся за ним. Многое было сказано за всё время их небольшого путешествия, а Учиха относился к парню всё так же с неприязнью, иногда переходящей в ненависть. Такое бывало, когда мужчине снилась дочь в ванне, наполненной тёмно-алой водой. В воспоминаниях даже блондину становилось плохо от того, что он творил с бедной девушкой. Но, как правило, такие мысли надолго в его голове не задерживались. Какая-то неосязаемая тварь в его голове твердила, что лучше бы девушке было умереть. В голове всплывали изощренные пытки хорошенького тела юной Учихи. Ночь стала новым напоминанием о Сараде, из-за своего такого чёрного неба. А утро напомнило об отце, оставшегося в деревне с ней. И порой от злости хотелось что-то сломать, ведь беспардонная Учиха вполне могла продолжить свое кокетничество, переходящее все рамки, например отсутствие нижнего белья под её одеждой. — Смотрите-смотрите! — визжала какая-то девушка в компании подруг на другой стороне улицы. Хотелось сказать «Фу», чтобы зеваки перестали так тыкать в них пальцами. Явно забытая самим Богом деревенька сейчас словно оживилась с их приходом. Медленно вышагивая по главной улочке, путники направлялись к какой-нибудь закусочной. Но у Саске были и другие мотивы. Слухи — вещь хорошая и иногда нужная. — Добро пожаловать! Ох. — официантка со светящимися от восторга глазами оглядывала новых посетителей, прижимая к груди меню. Это было немного обшарпанное двухэтажное здание с непромытыми окнами, особенно на втором этаже. Саске, что было совсем на него не похоже, выбрал столик в самой куче народа, где сидели полупьяные мужчины. И именно это нужно было Учихе — болтливые языки. Так что, под восхищённые взгляды официанток, путники просидели пару часов, выжидая, когда какой-нибудь пьяница покинет это место. Один из мужчин-сплетников, пошатываясь встал из-за стола, и направился к выходу, крикнув что-то своим друзьям собутыльникам. Но за первым же поворотом в его сознание проник Учиха, проверяя, откуда вообще пошло то, о чём так оживлённо балаганила компания. И дело было дрянь. — Коноха то ослабла!.. — — Ой, да этот Хокаге — хоть и демон, а всё же слабину дал… — Да ты слыхал! Там же никого не осталось! Хокаге, и тот коньки отбросил! — Страшное время…