* * *
На среду Рид взял себе заслуженный отгул. Естественно, первоначально эта была не его идея. Андерсон уже не раз – с того момента, как Гэвин временно поселился у брата – зарекался на тему того, что готов написать жалобу Фаулеру. У Рида все рефлексы и концентрация буквально на ноль сошли от недосыпа, а «подставлять-свою-жопу-не-хочу»-Андерсона это не устраивало. И под пронзительным (ух, сука, ну заебал) взглядом Хэнка Рид зашёл в стеклянную коробку Фаулера и всё-таки выбил день на отсып. Гэвин руководствовался тем, что уж в разгар будничного дня, как-никак, потрахушек в соседней квартире не будет. Но жизнь нагнула его. Конкретно. И не раз. Вернувшись домой с ночного дежурства часов так в девять, он столкнулся в парадной с весьма обаятельной блондинкой. И, будем честны, тут не надо складывать два и два, чтобы понять, откуда она вышла. Вся такая соблазнительная и довольная. На вид, несмотря на то, что ее отымели этой ночью, ровно как и предыдущую десяточку пассий, жестко и бескомпромиссно (Гэвин был отчего-то уверен, что секс этого Ричарда можно описать только этими словами), она выглядела чуть ли не свеженькой. Омолодилась, ага. Квартира Элайджи встретила Рида тишиной. Да неужели. Квартира Элайджи, сосед которого явно переоценивает важность ебли. Время каламбуров, решил Рид и, поспешно приняв душ, а после накормив кота, который мог бы его разбудить, лег на огромную кровать, чувствуя себя тающим зефиром. Телефон выключен, сосед днем не ебется (он, блять, все ещё надеется на здравомыслие этого уебка), у кота есть еда, — ничто не должно помешать. Мурчащий комок рыжей шерсти под боком буквально отключал сознание и тянул в сон, и Рид был только рад этому поддаться. Практически ведь заснул в тишине. Впервые за несколько дней. Но ебанный боже. За стенкой послышался грохочущий шум, а после раздался пронзительный звук дрели. Дрели, мать его. Какого же черта. И Гэвин Рид, открыв глаза и безэмоционально уставившись прямо перед собой, решил, что все, это та самая граница. Вот которая разделяет ебучее бесконечное терпение и реализацию чего-то более радикального, чем молчание. Он вставал с постели чисто со здравой мыслью «поговорить». Никаких «въебать, уебать, ебнуть, пиздануть об дверь» там вовсе не было и не намечалось. Но чем дольше Рид слышал пронзительное «вж» за стенкой – прямо там, где обычно находится голова, когда он лежит на этой блядской кровати, – тем первоначальный корпус мысли трескался быстрее, и теперь к нему прибавилось «поговорить с уебком». Кошак искоса посмотрел на временного опекуна, и Рид прочёл в его взгляде напутствие на удачливый исход. И Гэвин послал ему в ответ: «Все это, блять, только ради тебя». Основная проблема в том, что оставить этого кота одного Рид не может, так как «он испортит всю мебель». «Какую еще, сука, мебель?» — хочется теперь возразить Гэвину. Тут только кровать, которая, по всей видимости, проклята. А еще Рид и забрать рыжего к себе не может, так как у этого кота плохо с адаптацией на новых местах и «он скорее приступ сердечный словит, чем приживется еще где-то». По мере того как Гэвин приближался к соседской двери, он судорожно пытался понять, когда этот сосед вообще спит. Да и спит ли? Тут не удивишься, если он окажется каким-то гребаным вампиром или упырем. Точно, сосед-упырь — и без мата, и вполне подходяще, думает Рид и настойчиво стучится в дубовую, окрашенную в приторный белый цвет дверь. Стучится. И еще раз, и еще. Но что-то никто не открывает. Гэвин думает, что готов выстрелить из табельного. И плевать на последствия. Но звук дрели неожиданно прекращается, слышатся ровные шаги, а затем дверь с номером девятьсот (какого хуя такое число?) едва приоткрывается. На Рида смотрит какой-то непонятный уебок. Ну вот правда, такие обычно в разгар отношений приглашают в дорогой ресторан, дарят цветы, целуют как обычно, а потом в середине вечера заявляют: «Дело во мне, я решил, что ты слишком идеальна» — и тупо уходят, обрывая отношения. Потом еще спустя пару дней на карту присылают несколько тысяч с пожеланием чего-то банально хорошего. Такие обычно «держат руки у рта», если кто-то вообще сечет в этой фразе. Они как бы максимально открыты для вас, но нихуя: в голове у них вы — полное дерьмо, с которым они бы не хотели иметь дело. У этого соседа идеальное ебало. Даже не так: оно, скорее, что-то предвещает и несет недосказанность — вот на что ведутся все эти. Взгляд не пронзительный, что вы, боже. Взгляд у уебка блядский. Вот натурально. Он как бы смотрит, и вроде ничего, но внутри уже сотня роющих тебе же могилу мыслей по типу «он такой слишком». Просто слишком. Гэвин Рид не идиот, чтобы отрицать очевидное: сосед-упырь берет не словами, а поведением. — День добрый, — говорит эта хуйня, едва выглядывая из-за двери. И смотрит еще нарочито усталым взглядом. День добрый, сука. Не хочешь получить пизды? Риду хочется заорать: «Чего, бля? Ты, сука, усталый там, что ли?». Но тут другой момент. Эта хуйня не до конца дверь открывает. Явно намекает: «Я тебя не приглашал и не дам увидеть больше, чем сам хочу». Ведь процентов сто, что перед своими пассиями он дверь эту нараспашку херачит, потому как сам привел и сам позволяет. Доминант хуев, думает Рид. Знаем таких, проходили, Вернее, перешагивали. — Я из соседней квартиры, — Гэвин сразу переходит к делу, решая забить на вводные слова, дабы ненароком не сорваться. И тут соседушка оглядывает его оценивающим взглядом. Ну знаете, таким, когда думаешь «трахнуть ли». И Рид тут же отчетливо понимает, что здесь не только дамочки побывали. Скорее всего, он просто еще не застал того самого момента, когда из этой двери выйдет «омолодившийся», а не «омолодившаяся». — Соседи? — дверь слегка уходит в сторону, а уебок заинтересованно склоняет голову набок. — Такая проблема, — Рид складывает руки на груди, всем своим видом показывая «сука, слюни свои подотри». — Слишком шумно. Повисает такая себе легкая пауза, во время кеоторой сосед что-то обдумывает, а Рид пытается вспомнить имя этого упыря. — Прошу прощения? — упырь не идиот, все понимает. В плане, понимает, что не будет он ебать Рида (тут взрослые люди, ну что вы), а поэтому все свое напускное обаяние разом стирает, и перед Гэвином теперь самый настоящий пиздец, который не настроен на какой-либо контакт. — Ночью слишком шумно, я не могу спать, — «ласково» поясняет Гэвин, но тут же мысленно бьет себя по лицу. Дрель, сука, при чем здесь ебля. Если хочет трахаться — пусть; тогда Рид банально будет спать днем. — И сейчас у тебя там, по всей видимости, ремонт наметился, а я жуть как спать хочу, — поспешно добавляет он. Ричард. Ричард-хуичард. Он как бы доброжелательно (да нихуя, вы бы видели, как искривились его губы на долю секунды) кивает. — Понял. И молчит. И Рид молчит. И оба они молчат, смотря друг на друга. Но Гэвин знает, что от того, что этот Ричард все понял, хуй что изменится. — Давай так, — включает Рид хорошего копа, — ночь полностью твоя, можешь делать, что хочешь. Но днем, бога ради… Соблюдай тишину. — Я же сказал, что понял, — расстояние между косяком и дверью едва уменьшилось. Да нихуя ты не понял, хочет сказать Рид, но молчит. Конфликт, сука, наметился ладный. Гэвин слегка подается вперед, дабы наконец поговорить «по душам», но тут происходит блядство. Дверь резко закрывается прямо перед его носом. Что. За. Хуйня. Буквально захлопывается, резко и будто бы говоря «да пошел ты сосать, хуесос» голосом Ричарда-хуичарда. И тут же слышится раздражающий звук дрели. Гэвин Рид стоит с минуту оторопело, а затем резко бьет ногой по двери, ничуть не стесняясь этого жеста. — Гондон со спермотоксикозом, — зло выговаривает он, глядя на аккуратно присобаченный номер девятисотой квартиры.* * *
За стенкой истошно стонут: «Ричард, да!» Рид хмуро делает глоток кофе, упрямо смотря на тупую стену, и мысленно изрекает, что «Ричард, нет». Время — четыре часа. Морда у кошака поистине виноватая — Гэвин понимающе гладит рыжего.* * *
Первым делом Андерсон, когда Гэвин садится за свой рабочий стол и лениво просматривает материалы так и не закрытого дела, говорит: — Федералы планируют заявиться ближе к обеду, это по предыдущему расследованию. Рид поворачивает голову в его сторону, смотрит как-то загнанно и несколько натянуто искривляет рот в подобии улыбки. Андерсон в ответ высказывает слова сочувствия и спрашивает, нужен ли Риду тональный крем, многозначительно указывая своим старческим пальцем на круги под глазами. Гэвин в ответ несдержанно плюется ядом по типу «старый, заебал, ну честное слово», только в более искренней форме. Хэнк, ухмыляясь, уходит. Предыдущее дело — банальная классика: убита парочка бездомных бегунков, на месте убийства которых нашли красный лед. Наркотики были вечной темой преступного мира. Да только этот красный лед всю плешь проел отделу полиции, да и самим федералам, которые на каждое такое дело созывают лучших из лучших (пиздеж чистой воды, обычно это какие-то забитые дядьки, которые мечтают поскорее покончить со всеми формальностями и свалить обратно в свой офис). И вот всех их миксером херачат до тех пор, пока не найдется еще одна зацепка к более ценным (с точки зрения закона, ясен красен) нитям этой наркоторговли. К слову, все, что Гэвин выяснил до сего момента — бегунков убрали за то, что знали лишнее. Очевидный факт: как только мелкая вошь начинает зарываться и хотеть выяснить больше, начинает поиски ненужной (для ее же безопасности) информации, чья-то рука сверху звучно шлепает по заднице, ломая хребет об стол. Метафоры вылезают из головы Рида только в путь. Андерсон говорит (приказывает, нахуй), что вся бумажная макулатура по убийству должна быть идеальной. Рид молча шлет его и думает, что если бы старый пожил с таким соседом-хуедом, то меньше бы язвил. Но упорно приводит всю бумажную херню в порядок. В час дня Фаулер в своей любимой стеклянной коробке смотрит на Рида и Андерсона скептическим взглядом. — Только отработайте качественно, — говорит этот дядька, сидя напротив. Гэвин отчего-то прикидывает в голове дату приезда Элайджи. — Все пройдет как обычно, — уверенно заявляет Андерсон, но неуверенно косясь в сторону Рида. Рид же косится в сторону часов. Сука, пиздец, еще торчать и торчать в этом ебаном департаменте. Фаулер резко весь подбирается – его осанка становится прямее – и моментально встает, когда позади слышится скрип открывающейся двери «стеклянного домика». Гэвин и Андерсон оборачиваются одновременно. И у Рида в голове возникает звук сверчков. Перед ним стоит сосед-хуед, упырь, уебок, хуйня вонючая в одном лице, в идеально сидящем на нем черном костюме, с такими сальными (ну укладка это, не стоит зазря оскорблять) волосами, и изучающе осматривается. Взгляд его останавливается на Риде, и эта ебанина… ухмыляется. Настораживающе так ухмыляется. Предвкушающе, сказал бы даже Гэвин. Рид думает, что все, фиаско-хуяско нагнало его, жизнь нагнула и не разогнула. Что там старый говорил? «Все пройдет как обычно». Не-а, нихуя. Сосите все. — Добрый день, — Фаулер учтиво пожимает федералу руку. Гэвин ловит дежавю и уже ненавидит это приветствие. Теперь его официально можно внести в список оскорблений. «День добрый» равно «сдохни, уебок». Андерсон тоже не отстает. Встав, он поправляет свою куртку, а после также жмет руку. И тут все переводят взгляд на Рида. Рид сидит, молчит, смотрит в ответ на всех троих. Фаулер взглядом чуть ли не орет «сука, руку пожми человеку», Хэнк — «жди тоналку». Сосед же взглядом говорит «игра началась». Гэвин натурально разочаровался в жизни и своей удаче. Вот просто взял и как бы разочаровался. Он медленно встает, настороженно подходит к «счастливой» троице и аккуратно протягивает уебку руку. Уебок элегантно (да ну нахуй, а) протягивает свою в ответ. И жмет. И Рид жмет. И со стороны все хорошо, мирно. Но на деле, они сжимают друг другу руки со всей силы, как бы выясняя кто кого. Фигурально, конечно. Никто физической силы и не старался проявить, они просто взглядами друг другу говорят «о, привет, сука» и «ой, это ты, сука». Кажется, Фаулер просек намечающуюся хуйню и поспешил прервать тишину. — Агент прибыл к нам для помощи в расследовании связи между поставками красного льда и недавним убийством. И тишина. Какой еще, блять, связи, там все и так очевиднее некуда. Ну, не прекрасное ли начало? Соседушка весь такой собранный и, простите за это откровение, идеальный. Ну блядство, когда он успевает спать? У него вообще нет синяков под глазами и даже лёгкой красноты в белках. Федерал, у которого стоит двадцать четыре на семь. Риду слышатся хлопки на фоне. Он героически молчит. Молчит до тех пор, пока они не выходят из фаулеровского аквариума. Молчит, пока Андерсон вкратце вводит федералушку в курс дела, объясняя ему, чем они тут занимались. Федералушка в ответ лишь: — Нам надо окончить за сегодня хотя бы осмотр окрестностей. Рид думает: «Да ты и за ночь не накончаешься, гондон вонючий.» Хэнк явно в восторге от говно-Ричарда. Смотрит на него так заискивающе, ну явно кайфует от чужой манеры общения в стиле минимально-эффективно. — Принести вам кофе? — спрашивает Андерсон, и Рид думает, что нихуя себе старик услужливый. — Не стоит, но благодарю, — отвечает Ричард, поддерживая с говорящим зрительный контакт. И Рид запоздало понимает, что пизда, все, сейчас он с этой мандой останется наедине. Андерсон уходит в сторону кафетерия, а Гэвин, полностью скрывая раздражение, сидит за своим столом и делает вид, что ему охуенно интересно читать отчет по убийству неизвестного бродяги, который он сам же составлял месяц назад. Месяц назад, когда все в жизни было хорошо. Хорошо, блять, нахуй. Краем глаза он видит, как соседушка всем корпусом разворачивается в его сторону и смотрит. Просто смотрит. А потом просто берет чужой стул на пластмассовых колесиках, просто ставит его напротив Рида, нарушая социальную зону и заезжая в пределы персональной, и просто садится. Ждет, падла. Выжидает буквально. И Гэвин, полностью готовый к ядерному взрыву, отрывается от чтения и смотрит в ответ. У Ричарда взгляд а-ля «сейчас проясним очевидное». Ну начинай, думает Гэвин. — Детектив Рид, — елейный какой голосок, господи боже. Не дрянь ли. А Риду нехуй сказать, он же полного имени этого ушлепка не знает, ок да. — Что? — тупо, но всегда работало. — Я надеюсь, что наша с вами парная работа будет продуктивной, — говорит Ричард, сложив руки в замок, и, опираясь локтями на свои колени, подается вперед, смотря в упор. Господи, бля, да от него пасет одеколоном-феромонами. Таким ядреным, что пробивает до костей. И стойким, таким, что блевать тянет. Голова Рида настолько забита усталостью и тихим раздражением, что он вовсе не улавливает суть сказанных слов. Не улавливает ни подтекста, ни смысла, ни самого важного слова во всей этой фразе. Ричард сказал «парная работа». Не тройничок какой-нибудь там, а, сука, парная. Гэвин едва заметно отъезжает на своем стуле назад: ну нахуй так близко сидеть, они в развитом обществе. Еще чуть-чуть — и этот гондон наметится на границу интимной зоны. — Чего? Ричард улыбается нихуя не обаятельно, а издевательски. Его стул подъезжает ближе. — У лейтенанта Андерсона и так полно дел, которые нуждаются в его участии, — смотрит выжидающе. — У меня тоже, — резко выдает Рид. — Но кто-то из вас должен быть в сцепке со мной. Фу, блять, нихуя себе намек. Сцепка, нахуй. Как вульгарно, думает Рид. И отвратительно. И самое хреновое, Гэвин знает, что Ричард даже не старается — он просто насмехается, используя заведомо то, что никак и никогда не сработает. У Ричарда глаза цепкие, смотрят и следят за каждой минимально изменившейся деталью в детективе. Сосед его жадный, по поведению видно. Жадный до внимания, даже если оно негативное. Ему надо быть в центре, чтобы собеседник полностью понимал это. Он пялит прямо в глаза, практически не моргая; он в ответ посвящает всего себя тому, с кем считает разговор важным. С Ридом считает, потому и не отрывается ни на секунду, не уменьшает своего внимания. Ебаный социопат. Рид искренне надеется, что когда-нибудь этот мудак словит сердечный приступ во время очередных потрахушек. Он снова, на этот раз нарочито показушно, отъезжает на стуле назад.* * *
В пятницу Рид натурально был готов завыть от нежелания идти на работу. Ему хватило хуйни во время осмотра места убийства, когда этот гондон (все мы знаем, кто) постоянно вбрасывал едкие комментарии: «Детектив Рид, не натопчите здесь; детектив Рид, в отчете вы неверно указали эту деталь». Рид мысленно отправлял Ричарда хуй сосать, но знал: такие, сука, не сосут. Это им все и вся отсасывают. А потом началось вступление апогея пиздеца. Блядский Ричард щелкнул пальцами, и вот они работают в паре. Здорово и классно, если бы это был какой-нибудь другой Ричард: ну, знаете, добродетельный и услужливый, а не соседушка, который трахается за стеной и любит двери закрывать перед лицами людей. А теперь лирическое отступление к сексу грубияна за стеной. У Ричарда за ночь несколько заходов — Гэвин от нехуй делать засек время, когда стоны стихают на небольшой промежуток, а после вновь раздаются. Сколько тембров и некультурных выражений Рид слышал за это время, – ну, точно не мало, – но еще ни разу он не слышал, чтобы что-то выстанывал или говорил сам сосед. Как будто ебет он с отдачей, но не душевной. Будто бы ему главное, чтобы было; притом, все это выходит у него качественно: еще никто не выходил из его квартиры раньше семи утра и с хмурым лицом, все счастливые и довольные. Ну, омолодились же, конечно. Риду было искренне интересно, откуда и как все они оказываются в федераловской постели. Навряд ли Ричард цепляет отдельное время на пикап или заказывает себе услуги на дом. Возникало подозрение, что этот гондон вывесил объявление «ебу бесплатно и прекрасно» и адрес присобачил. Такой, типа: «Вы по записи или как». И как-то у этого уебка все складно да ладно: ночью он трахается там до потери пульса, а днем хуярит дрелью. Либо буквально утыкается ею в стенку, либо (как уже догадался Рид) будет метафорически утыкаться дрелью в Гэвина и сверлить. — Сильнее, черт! — слышится за стенкой. Здравствуйте, не женский голос. Гэвин ведь реально не может уснуть. И это уже проблема, притом весьма серьезная. Он раздраженно пыхтит и снова крутится с боку на бок, но здесь слышно буквально каждый толчок, каждый стон и вздох, которые раздаются за стенкой. Он, блять, на грани того, чтобы перетащить кровать в другую часть комнаты. Гэвин считает своего соседа больным. Больным уебком. Рид закрывает глаза и не может не слышать и не слушать то, что происходит в соседней квартире. Он слышит, как чужая кровать начинает ходить ходуном, — обычно это происходит в самый пик кульминации. Рид слышит, как незнакомец тихо поскуливает и выстанывает имя соседа, и невольно представляет, как Ричард крепко держит чужие руки над головой, как близко он находится, но не позволяет касаться себя, вынуждая просить и буквально умолять. Гэвин представляет, как Ричард берет: безоговорочно, заставляя испытывать эйфорию от близости. Рид представляет, как чужое тело (или уже его собственное?) подчиняется, как Ричард заполняет собой все пространство, окутывая и вынуждая хотеть подчиняться. Рид представляет и следом буквально слышит звук соприкосновения бедер — чужие толчки отзываются собственной нетерпеливой истомой. Наверняка Ричард касается чужого тела медленно, накрывает собою полностью. Он даёт то, что требуется партнёру, и наслаждается больше от того, какой восторг и какое восхищение вызывает своими действиями. Ричард собственник и не позволяет в момент секса отвлекаться — кусает, целует, проникает, делает все донельзя правильно и так необходимо. Хочется одновременно задохнуться и вдохнуть воздуха, чтобы все было по-блядски слишком. Ричард трахается так, будто трахаться — это целое искусство; Рид практически представляет это. Сладострастные волны накатывают одна за одной, разливаясь от низа живота по всему телу, то норовя накрыть с головой, то отступая и давая шанс продлить удовольствие от таких мыслей. Стоп. Какое, нахуй, удовольствие? Гэвин резко чертыхается и встаёт с постели. Охуенно, у него встал член от мыслей о том, как Ричард там трахает кого-то. Это утро не могло начаться ещё отвратительнее. Объективно — не могло. Но как же Рид ошибался.* * *
— Вы выглядите несколько изнуренно, детектив, — говорит Ричард, сидя напротив. Гэвин думает, что Ричард выглядит по-выдающемуся блядски. — Появились мысли после вчерашнего? — спрашивает Рид, имея в виду под «вчерашним» осмотр места убийства. Ричард ухмыляется и Гэвин запоздало понимает, что сейчас начнутся выебоны. — Появились, — отвечает мудак, вытаскивая пуговицы пиджака из петель. Отвечает и молчит, поправляя лацканы своего одеяния, и как бы, будь Рид какой-нибудь зажатой девчулей, по-любому бы сработало. Признаться, он еще ни разу не видел, чтобы кто-то так эстетично выглядел в деловом костюме и настолько грамотно с ним обходился, как это делает Ричард-хуичард. И пиджак свой он расстегнул с заявочкой. — И? — не выдерживает Рид. — Скорее всего, — снисходительно, вот сука-то, а, отвечает федерал, — убитые всего лишь случайно попали в разборки между двумя линиями продажи. И снова молчит. Не отрываясь смотрит на Гэвина, сидя за столом напротив. Руки свои, с длинными пальцами и изящными запястьями, складывает в замок на столе и взглядом быстренько сверху вниз детектива осматривает, пытаясь за что-то уцепиться для самого себя. Только неясно, за что и для чего. А потом ловит взгляд Рида и просто спрашивает: — Переспим, как закроем дело? Гэвин дергается от неожиданности и давится воздухом. Ну боже, что за дешевые подкаты, притом полностью бессмысленные. Но отчего-то становится то холодно, то жарко: Рид буквально ощущает мелкую дрожь, которая продирает его изнутри, то ли от нелепости происходящего, то ли ещё от какой-то хуйни. Он устало трет переносицу и, не скрывая разочарования, смотрит в ответ. — Сначала закрой его, — сухо отвечает Гэвин, глядя прямо в глаза этому упырю. И резко замолкает. Замолкает, понимая, что закрыть это дело Ричарду не составит труда. И вот здесь, ровно с этого момента, начинается тотальный пиздец. Ричард, сука блядская, открыто ухмыляется. Встаёт с места и ровным жестом задвигает стул. — Утром из бюро поступила информация, где может находиться случайный свидетель убийства, такой же бегунок. Нам необходимо проверить его, детектив, — смотрит на Рида, а затем чуть тише добавляет. — Могу это расценивать, как согласие?* * *
— Боже, блять, Тина, пожалуйста, — просит Рид Чэнь, когда они встречаются в коридоре в конце дня. — Мы просто пошатаем кровать туда-сюда, ты постонешь и все. — Ты идиот, клянусь, — говорит она и, разворачиваясь, идёт к выходу. Рид устремляется за ней, мысленно проклиная соседа-хуеда за такую ебанутую ситуацию. — Он такой уебок, честное слово, Тина, пожалуйста, — Гэвин пытается вести себя заискивающе, понимая, какая это тупая мысль. Чэнь в итоге согласилась. Рид тупо слишком напирал.* * *
— Федерал, который, как ты выразился, трахается каждую ночь, — Тина скептически посмотрела на Гэвина, который по-турецки сидел на полу перед ней, и поставила свою бутылку пива на прикроватный столик. — Ты серьёзно думаешь, что он не просечет подставы? — Трахается он ночью, а звука дрели сейчас нет, что означает только одно: он спит, — максимально уверенно сказал Рид, делая глоток из бутылки. — Ему будет не до выяснения деталей. Чэнь нахмурилась. — Рид, ты реально убежден в том, что твоя идея — пиздатая? Гэвин тяжело вздохнул, мысленно делая заготовочку для речи, с помощью которой сможет окончательно убедить Тину в принятии его мнения относительно соседа. — Ты же сама согласилась, — вместо длинного вступления ответил он. Тина кивнула и поставила руки на кровати позади себя, перенося тяжесть корпуса на них и принимая более расслабленную позу. — Просто знаешь, мало ли, он, ну, больной? — Так я тебе о чем говорю, — облегченно сказал Рид, допивая пиво. Больной — это еще мягко сказано. — Нет, серьезно. Есть же сексоголизм — весьма распространенная болезнь, — задумчиво произнесла Чэнь. — Но и гиперсексуальность тоже имеет место быть. Он серьезно трахается так, как ты говоришь? Каждую ночь? Гэвин встал с пола, поправляя домашние джинсы, которые были слегка велики ему и заляпаны в пятнах белой краски с тех времен, когда он еще делал в собственной квартире ремонт. — Слушай, меня искренне это не ебет. Мы просто сделаем имитацию бурного секса, а он не сможет выспаться, не более, — Рид кивнул в сторону бутылки, стоявшей на прикроватной тумбочке. — Ты все? Тина молча кивнула, и Гэвин, взяв алкоголь, понес его в сторону кухни. Ему действительно плевать на то, что творится в голове у местного мудака, вот серьезно. Его банально дико бесит эта показушная снисходительность в момент их общения, эти ебаные секс-выебоны, которые источает Ричард буквально за километр. И тут уже дело не просто в «не сошлись характерами»: здесь скорее столкновение метафорических архетипов. — И что мне делать? — спросила Тина, когда Гэвин с ногами залез на кровать к ней. — Стони, а я буду трясти кровать, — коротко сказал он, смотря на нее. Тина молча смотрела в ответ. Смотрела взглядом «из вас двоих, Рид, я бы еще подумала, кто здесь больной». Все же ясно, кого именно она сопоставляла в слове «двоих».