Hands off

Святым духом и без едких подколов Чимина я прохожу в полуфинал, и это самое странное. Поединок не оказывается лёгким, я даже неслабо тяну мышцу руки, но всё-таки оказываюсь победительницей. Я вообще не ожидаю ничего, надеясь разбираться с проблемами по мере их поступления, и не встречаю до этого Чимина. Он сказал, что судит с полуфинала, и я с замиранием сердца жду полуфинала. Но мы по-прежнему встречаемся в спортивном зале, я даже пытаюсь ещё пару раз уломать его на тренировку, но теперь он непреклонен жёстче, чем обычно, и в какой-то степени я его даже понимаю. Однако он приглашает меня сам на чашечку кофе вечером в ресторане отеля внизу, а у меня нет причин отказываться, и я спускаюсь туда в условленные восемь после его занятий. Мозг отказывается воспринимать Чимина как моего спасителя, что-то во мне отказывается ему верить. Хотя я понимаю, что он мне не лжёт — он помнит всё в подробностях, говорит о своём бывшем друге, и все его описания совпадают с тем, что пережила я от своего лица. Это жутко вспоминать, я стараюсь свести тему на нет, ведь даже если в конце концов непоправимого не случилось, шок и последующую психологическую травму нельзя было стереть. Мне потребовались годы, чтобы я перестала шарахаться от каждого парня, особенно по вечерам, а мама и вовсе не надеялась, что когда-нибудь я приведу домой мальчика или поделюсь с нею любовными переживаниями. — Значит, всё это время ты тренировалась? — мы сидим за столиком, и вокруг нас не так уж много занятых столов, играет приятная фортепианная музыка, а за окном барабанит дождь. Октябрь, что с него возьмёшь. — Пыталась научиться защищаться? — Не только, — хмыкаю я, — знаешь, это и в психологическом плане помогает. Сокджин сказал, что это своего рода терапия. Если бы ушла в себя, сейчас было бы всё намного труднее. — Да, ты права, уходить в себя идея не лучшая, — Чимин колеблется, но всё же берёт меня за руку, и я даже не пытаюсь её скинуть. — На самом деле чертовски рад, что встретил тебя снова и что ты в порядке. Я думал навестить тебя тогда, после случившегося, но оказалось, что в больницу ты не обращалась, а где ты живёшь, я не знал. — Я не хотела огласки, — я прячу взгляд, утыкаясь вниз, — да и травм, по сути, не было таких, с которыми я не могла бы справиться. Слушай, давай о чём-нибудь другом, я не люблю это вспоминать. — А я думал, ты поймёшь, зачем я раз за разом к этому возвращаюсь, — криво улыбается он и крепче сжимает мою ладонь. — Дана, участвовать в соревнованиях с парнями опасно. — Опять ты свою шарманку. — И я не успокоюсь. — А я не сдамся, — поджимаю я губы и выдыхаю через нос. Сейчас не хватало только выйти из себя. Чимин берёт меня за запястье. — Убери руки, Чимин. — Я сказал, что не причиню тебе вред, — он неохотно повинуется. — С виду может показаться, будто я желаю плохого, но всё наоборот. Просто я не могу тебе сказать. Я всматриваюсь в его тёмные шоколадные глаза. Взгляд скользит по его лёгкой серой кофте, точно повторяющей контуры подтянутого живота, накачанных рук, груди и пресса. Затем я замечаю серёжки в обоих ушах, кольца на пальцах. Во время тренировок он всё это снимает, но эти украшения придают ему шарма. — Ладно, — говорит он и больше ко мне не прикасается. Я и не думаю пытаться привлечь к себе внимание. Остаётся не так много времени на подготовку, и больше мы с ним не вступаем в дискуссию. Чимину непонятны мои мотивы, а мне — его попытки уберечь меня от того, чего я не понимаю или не знаю, как говорит он. Однако я уже говорила себе, что сдаться сейчас и развернуться на полпути будет просто трусостью, а я закаляла её несколько лет, я хотела стать выше этого и побороть свои фобии. Достойно выступить на соревнованиях будет одним из хороших способов это показать и доказать, в первую очередь самой себе. Быть тепличной, невзрачной девочкой, погрязшей в своих страхах и комплексах? Нет, не про меня. В назначенный день полуфинала я нервничаю, и это нормально. Меня напрягает аномально большое количество людей на трибунах, а ещё то, что мы обязаны соревноваться за ограждением, очень напоминающим мне забор из колючей проволоки. Это разве международный уровень? Я ожидала явно лучшего, но возможно, это и для нашей безопасности от ревущей толпы. Только сейчас мне начинает казаться, будто я попала на что-то гораздо более незаконное, вроде уличных боёв. Я никогда в них не участвовала и даже не смотрела, но это казалось мне чем-то действительно плохим и опасным, пусть на этом люди зарабатывали иногда весьма неплохие деньги. Но когда я переодеваюсь и из своего укрытия за трибунами смотрю на огромную площадку, где должно всё проходить, ограждений уже нет, их убирают, и всё в привычной для меня колее. Издалека я замечаю Чимина — в ярко-синем спортивном костюме, но никак не в тобоке — это его собственный стиль. Он разговаривает с организаторами, задаёт вопросы, активно жестикулируя, хмурится. А я немного переживаю, сердце-то внутри колотится, и хочется подойти к нему, услышать напоследок «ни пуха ни пера» или что-то в этом духе. Но этого не происходит, и я вместе с остальными ухожу на трибуну участников. Сокджин так и не вырвался с работы, но я его не виню. Он, кстати, несмотря на поддержку меня в том, что я сама выбрала, не очень любит смотреть на все эти бои и всегда говорит, что переживает, вдруг меня покалечат. Конечно, спорт без травм представить трудно. На первых порах я чуть не сломала себе ногу, а костяшки пальцев иногда стирала в кровь, потому что забывала перчатки и бинты. Но это в прошлом, и я стала гораздо более внимательно относиться к своему здоровью и по возможности травм избегать. Начинают как всегда команды девочек. Прячась за короткой стрижкой, спрятанной еле выступающей грудью, я стараюсь не думать о том, что было бы, попади я, как и надеялись Сокджин и Чимин, в женскую секцию. Я ведь пытаюсь доказать сама себе, что мужчины меня не пугают, и потому нахожусь прямо в их среде. Но на самом деле это один из моих самых страшных триггеров. Я вижу, как падает от удара ногой с разворотом девочка с красным, как у меня, поясом, её красное лицо обрамляют распустившиеся белые волосы, потому что резинка, удерживающая хвост, порвалась. Она не встаёт, немного хнычет, но в целом держится молодцом, и я понимаю, как и все остальные в зале, что она проиграла. Я боюсь оказаться на её месте. Мы наконец встречаемся глазами с Чимином. Он, как и я, не обращаем внимания на ревущую, беснующую толпу. К ней подбегают медики, она поднимается сама, её уводят куда-то в длинный коридор, где женская раздевалка и медпункт. Чимин смотрит на меня, не моргая, губы его плотно сжаты, он не пытается что-либо мне сказать. Но я знаю — в глубине души он переживает за меня. За то, что упаду именно я, что получу травму, что в конце концов в медпункте раскроется вся правда. Пусть он сам и хотел вытурить меня с этого соревнования, он не желает того, чтобы правда раскрылась таким способом. Моё имя называют рядом с именем моего противника. Руки на коленках трясутся, но всё, о чём я думаю — я не могу проиграть. Я не хочу уезжать. Я хочу узнать, какого это — идти с Чимином на ужин. Он один из единиц тех мужчин, которые не вызывают у меня чувство отвращения и желания сбежать. Поэтому я встаю, чтобы спуститься с трибун. Мы встаём в базовую стойку. Каждый из нас изучается противника напротив себя несколько секунд, пока объявляется сет из трёх поединков, продолжительностью в три минуты. За это время я должна нанести ему как минимум несколько ударов ногами, ряд ударов кулаками будет считаться как один ногой. Поэтому руки моё слабое место, надеюсь, парень напротив меня этого не узнает. Он выше меня, примерно на голову, и плечах чуть шире, но бёдра довольно узкие, поэтому тобок висит на нём мешком. А ещё его лицо какое-то злобное, словно маска, безобразные глаза смотрят на меня с предельной внимательностью, и только тонкие губы расплываются в усмешке. Я молюсь, чтобы он ничего не знал. Раздаётся свисток, и мы оба одновременно пытаемся ударить, он кулаком, а я ногой. Мы движемся по матам, нанося друг другу удары, но всерьёз не схватываясь. Я слышу стук своего собственного сердца лучше, чем всё происходящее вокруг. Чимин ходит где-то рядом, следит за движениями и чтобы мы не перешли рамки дозволенного, но посмотреть на него я не могу, просто знаю это. Он же судья. Я делаю сальто с разворотом и припечатываю парня к полу. В ответ он бьёт в бок, и я поваливаюсь рядом, но мы оба быстро вскакиваем. Хорошо, что мы в перчатках, что наше лицо хотя бы немного защищено маской, но этого недостаточно, если противник решил нанести тебе вред. Это я понимаю, когда лицо его становится плотным, он сжимает губы и начинает наносить более яростные удары. На первом спарринге с ним я умудряюсь уходить от ударов блоками и перекатами, и в течение первой минуты отдыха, не обращая внимание на приободряющие выкрики с трибун, пытаюсь понять, какую тактику мне применить дальше. Мне нужно его уложить. И именно сейчас со мной случается триггер. Ведь проблема вовсе не в том, чтобы заниматься в женских секциях, зарабатывая баллы и выступая на соревнованиях, как это говорю я всем. Проблема в том, что каждого парня, которого я вижу, я представляю, как угрозу, как-то, что я должна побороть. Мне хочется наносить удар за ударом, я чувствую, как к горлу подступает комок каждый раз, когда я думаю о том, что я буду прижимать противника к полу. И он будет в моей власти. Точно так же, как тот насильник, который прижимал меня к холодной стене, пытаясь забраться мне в трусы. Я не хочу простой победы. Я хочу над ним власти. Как бы я ни пыталась бороться с собой, я не могу перестать искать этого чувства. Это приносит мне кратковременное облегчение и чувство защищённости. Мы начинаем второй спарринг. В этот раз я успеваю атаковать первая, и наношу ему ощутимо больной удар в грудь. Он отходит, дышит рвано, но через мгновение начинает атаковать меня кулаками и коленями одновременно. Захватывая за шею, он метит коленом в челюсть, и я не успеваю поставить блок. Боль наступает мгновенная, я падаю на спину, неестественно изогнув ноги и вскрикивая от боли. Никто его не останавливает, и после того, как я и так уже повержена, он бросается на меня сверху, больно ударяя коленом в бедро, садясь сверху и начиная удушение. Запрещено как удушение, так и в принципе атака проигравшего, упавшего на пол, он игнорирует крики вокруг и смотрит на меня безумными глазами. Я видела это раньше. Видела, как некоторые из жажды победы или способа избавиться от сильного противника делали отвратительные вещи. Как с соревнований не уходили, а их уносили на носилках прямиком в больницу, но о летальных случаях, конечно, не говорилось. И стоило ожидать, что когда-нибудь мне повезёт меньше, и мне попадётся какой-нибудь псих с отклонениями, не проявляющий ранее подобных наклонностей. И я сама не была такой уж нормальной, хотя тхэквондо для меня всё-таки было скорее отдушиной, чем способом кому-то сделать плохо. Я никогда не переходила границы, не видела в противнике того насильника, но я чувствовала от них угрозу на подсознательном уровне. С этим наваждением я училась бороться. Он перекрывает мне путь к кислороду, и я начинаю задыхаться, ощущая боль во всём теле. Не знаю, почему это время кажется мне вечностью, пока я чувствую, как цепляться за его руки нет никакой возможности, что силы покидают меня и я не в состоянии ему ответить. Пока не вижу, как двое других судей оттаскивают его от меня, а перед глазами появляется обеспокоенное лицо Чимина, подхватывающего меня на руки под рёбра и бёдра, приподнимая в воздух. Прежде, чем отключиться, я слышу явственный гул в ушах и чувствую, как боль растекается от тех повреждённых участков по всему телу. Это кричу я.