Пригородные легенды

　　 Вальс начинает играть в три часа ночи. Ты к этому привык. 　　Ты ждёшь его, как школьный звонок — когда-то давно, в прошлой жизни. Как шум дождя, который будит по выходным — и ты с чистой совестью спишь дальше. Как человеческую речь, которую сам уже не в силах воспроизвести. 　　Ты не уверен, существует ли дождь. Ты ведь мог его и выдумать. Кто в здравом уме стал бы расходовать столько воды? 　　За стеной звучат духовые. 　　Пальцы невольно дёргаются в такт струнам души. Ты делаешь шаг. На ощупь, потому что свет включают так же редко, как показывается в облачные ночи луна. И ещё шаг. Потом поворот. Чуть не ударяешься виском о низкую балку, на которой отмечаешь течение времени. Тебе кажется, что ты всё ещё помнишь, сколько длится день. 　　Мелодия расходится: как человек, который поймал ритм, кружится в танце и ему уже всё равно, что о нём подумают окружающие: есть только он и музыка. И нет никаких стен вокруг, ни вечной тьмы, ни глотков искусственного света... А не выдумали ли солнце? Как оно всё ещё может существовать там, наверху, за столькими закрытыми дверьми? 　　Музыка затихает. Ты протягиваешь руки и пытаешься задержать её, схватить пальцами, хотя помнишь, что это бесполезно. 　　Но вальс возвращается. Раскатывается громом, и ты продолжаешь кружиться и почти радуешься щедрости своей тюремщицы. 　　Музыка затихает. И разгоняется вновь. Повторяется, как день и ночь, как приёмы пищи — кусок мяса, хлеб и вода. Как шипящая лампа за стеклом: щёлк-щёлк. 　　У тебя кружится голова. Ты задеваешь плечами углы и начинаешь путать верх с низом. 　　Клацаешь по полу когтями. Щёлкаешь челюстью. Продолжаешь танцевать — на счёт три. Кажется, когда-то давно руки ещё позволяли тебе играть на фортепиано, и чей-то знакомый голос делал отсчёт, и пальцы порхали над клавишами. Раз-два-три, раз-два-три. Вальсы, и менуэты, и фуги, и вариации… Умел ли ты танцевать? Умеешь ли сейчас? Есть ли какая-то разница? 　　Никто больше не включит свет. Не принесёт еды. Не отопрёт двери. Не посмотрит сквозь прочное стекло: с любопытством, страхом и уверенностью в своей правоте. 　　Тебя вряд ли найдут. Тебе почти интересно, кто умрёт первым: батарейки магнитофона или ты сам? 　　В одном можно быть уверенным: когда умрёшь ты, зверь займёт твоё место. Его не сдержат никакие двери. И он узнает, есть ли солнце на самом деле, и идёт ли всё ещё дождь.