прости я пассивно-агрессивный без всякой ебаной причины это все потому что мое настроение меняется как эти сраные времена года я влюблен в тебя… блять послушай я влюблен…
***
Не то чтобы Баки прямо-таки ненавидел этого заморыша. Ненависть — слишком сильное чувство, которое Баки не растрачивал попусту на абы кого. Он вообще мало что в своей жизни ненавидел. Разве что аварию, например. Левую руку, всю в киберпанковском «рукаве», потому что лучше уж рисунок, чем франкентшейновские шрамы от швов. Ну и, может, эти несносные понедельники? И зеленый чай с бергамотом — та еще мерзость, однозначно. Нет, конечно, Стив «я не умею держать язык за зубами, а поэтому постоянно по ним получаю» Роджерс был настоящей занозой в заднице. От него только бед и ждать. Баки понял это еще год назад, когда впервые увидел его на школьной парковке. Он был мелким, тощим и пиздецки очаровательным, прямо как из шедевра Диснея выскочил. Большущие глаза, девчачьи ресницы, яркие влажные губы и антикварные хипстерские шмотки. Сказка, не иначе. В первые несколько секунд Баки от него взгляда оторвать не мог, серьезно. Они с Рамлоу курили рядом с его шикарным ярко-синим «Мустангом» в ожидании Роллинза, обжимающегося неподалеку со своей новой подружкой, которая буквально душу из него высасывала, когда Стив Роджерс вышел из грязного желтого автобуса сразу в паре с Уилсоном (тем, который Сэм), и Баки проводил его взглядом, чуть ли слюной не капая, пока Рамлоу вещал о том, как его едва не лишили прав неделю назад («пока она мне сосала, я почти в столб въебался!»). Роджерс прошел мимо, на Баки даже глаза не поднял — видимо, Уилсон рассказывал что-то до черта интересное, — и господи блядский боже, эта задница… И ведь не то чтобы зад Роджерса была особенным — обычный, мальчишеский, тощий и наверняка упругий, и ягодицы стопроцентно идеально ложатся в ладони. Вообще-то Баки в жизни своей видел дохрена хороших мужских задниц, да и в принципе хороших задниц, так как игра за обе команды давала ему простор для маневра, но дело-то в другом! Было что-то в этом Роджерсе эдакое с самого начала. Нечто, типа, ну, притягательное? Поэтому — да ладно, разве можно было винить Баки за то, что он крикнул Роджерсу в спину первое, что пришло ему на ум? Даже если это было богомерзкое: — Эй, куколка, было больно, когда ты падал с неба? — но в тот момент, вкупе с привычной обворожительной улыбкой и легким прищуром, Баки эта фраза не показалась такой уж ужасной. Конечно, подкат был стар как мир, но Баки просто дар красноречия потерял при виде этого парня. Даже Рамлоу отвлекся от своей увлекательной истории. И что же сделал чертов Стив Роджерс? Он обернулся, презрительно взглянул на Баки и показал ему «фак» с таким видом, будто Баки был дерьмом на его ботинке. Собственно, так и началась эта история. К слову, Рамлоу гоготал, как больной на голову ублюдок. Он подавился дымом и скрючился пополам, выронив окурок. Баки же продолжал пялиться в спину уходящего со школьного двора Роджерса, кое-как отходя от шока. Какой-то мелкий хипстер послал его. Какой-то мелкий… Да какого хуя?! — Срань господня, Барнс, ну ты даешь, старина! — не унимался Рамлоу, уже весь красный от кашля и смеха. Роллинз отлепился от своей красотки по такому случаю и непонимающе наблюдал за ними двумя. — С неба он блять упал! С неба! Ой бля! Баки сжал зубы и перевел на Рамлоу полный ярости взгляд. Тот вытер несуществующую слезу и кое-как выровнял дыхание. — Завались, Рамлоу, — проскрежетал Баки. Чувства его обуревали самые разные. Хотя бы потому, что его никогда так нагло не отшивали. Никогда не отшивали новенькие мелкие ебабельные хипстеры прямо посреди парковки! — Йоу, парни, че за кипиш? — подключился к ним Уилсон, который Уэйд, беззаботно поправляя рюкзак с «Хелло Китти» на плече. — Да нашего Ловеласа тут новенький отбрил, — прохрипел Рамлоу и возобновил свой безудержный хохот. — Сука, это надо было видеть твое лицо, Барнс! С неба он, блять, упал! Баки со злостью затянулся. — Я сказал, рот свой захлопни! — Да ну нахуй, нашу несравненную красоту? — нашелся Роллинз. Про внешность Баки он частенько шутки травил, но Баки не обижался — он прекрасно знал, что выглядел недурно. — Кому расскажешь — не поверят. — В жопу вас, — отмахнулся Баки и сделал еще одну глубокую затяжку. — Нас-то да, но, по ходу, не тебя! — заржал Уилсон. Позади раздался тошнотворный голосок миссис Хизерли, их учителя химии, на всех парах несущейся к ним: — Молодые люди, запрет курения на территории школы вас не касается?! Рамлоу заржал снова. — Сегодня прямо не твой день, дружище! Баки гневно выплюнул окурок в стоящую неподалеку урну и направился к главному крыльцу школы, не дожидаясь остальных. То утро можно было считать практически началом их с Роджерсом войны — настоящая лавина. Баки предполагал, что Роджерс окажется тем еще ссыклом. На глазах у толпы и учителей, временами проходящих мимо, любой жирный ботан будет крутым и бесстрашным. Обычно вся пресмыкающаяся сущность этих заморышей раскрывалась только при столкновениях один на один, и Баки был уверен, что шанс заткнуть Роджерса у него еще будет. Впрочем, он и не прогадал: буквально на следующий же день они столкнулись в мужском туалете на третьем этаже, прямо перед биологией, которая у них, кстати, шла вместе. Роджерс отмывал руки в раковине (кажется, от пасты ручки), от усердия прикусив щеку изнутри. Баки вальяжно прошел вглубь туалета, и в отражении зеркала их с Роджерсом взгляды встретились. Баки ожидал увидеть в его глазах страх, нервозность, да что угодно, но Роджерс все смотрел на него, как на надоедливую муху, и вот это-то и разбудило в Баки упрямую злость. Может, будь этот говнюк помягче с самого начала, Баки бы предпринял еще не одну попытку залезть к нему в штаны. Однако… — Сигаретой не угостишь? — вызывающе поинтересовался Баки, глядя на Роджерса через зеркало. Тот опустил взгляд на свои руки и ровно сказал: — Не курю. И почему-то Баки так до глубины души взбесил его голос — бесстрастный, лишенный всякого страха и благоговения перед кем-то вроде Баки — да ладно, будто бы этот шкет не знал школьных правил («будь вежливым с тем, кто может окунуть тебя башкой в унитаз»), будто бы его в прежней школе никто не задевал (Баки ни за что не поверил бы, что Стив Роджерс был на вершине школьной иерархии хотя бы в прошлой жизни), — что кулаки прямо-таки загорелись сами собой. — А ты че такой борзый? — начал заводиться Баки, хотя виду и не подавал. Лицо его оставалось лишено каких-либо эмоций. Он подметил, что Роджерс был где-то на полторы головы ниже и кило на двадцать полегче. Баки подумалось, что ударь он этого Роджерса, ненароком ему что-нибудь сломает. И еще подумал, как классно было бы трахать его прямо на весу. — Я не борзый. Ты спросил — я ответил. Я не курю, — отозвался Роджерс. Баки как раз собрался сострить, но тут двери отворились, и к нему подтянулись Рамлоу с Роллинзом. — Опа! — обрадовался Рамлоу. — Что это у нас тут за девичник, народ? Барнс, салаг без друзей щемишь? Не дело это. — Да мы просто беседуем, — сквозь зубы сказал Баки. Ему не особо понравился тот факт, что Рамлоу собирался присоединиться к нему и уж тем более — побить эту малявку, но показывать своего недовольства он не стал. Роджерс упрямо сжал губы, но ни единого следа страха или трусости на его лице не промелькнуло, — а Баки знал, как это бесит и заводит Рамлоу. — Серьезно? Друзей себе новых заводишь? — выгнул бровь Роллинз, тем временем закуривая сигарету. — Ага. Пока без особых успехов, — сообщил Баки. Роджерс обвел их взглядом и наклонился, чтобы поднять рюкзак и, видимо, поспешно ретироваться, пока не запахло жареным, но — не успел. Рамлоу почувствовал вкус крови и отступать явно не собирался. — Эй, а ты это куда? Разве мамочка не учила тебя, что уходить посреди разговора с большими дядями — нехорошо? — поддел он. — Я не вижу здесь никаких «больших дядь», — отозвался Роджерс спокойно. Баки хмыкнул. — Ууу… — покачал головой Роллинз. — Он еще и невоспитанный. Стоило Роджерсу попытаться пройти мимо, как Рамлоу предсказуемо толкнул его к стене, по привычке перетягивая на себя одеяло — унижать всяких лузеров нравилось ему не меньше, чем получать хороший отсос, он сам говорил. — Дайте пройти, у меня сейчас урок. Рамлоу присвистнул. — Ты чего такой невежливый? — театрально оскорбился он. — Было бы с кем, — выплюнул Роджерс, тоже явно начиная заводиться. Баки усмехнулся, представляя, что будет, если этот задохлик сунется на них троих с кулаками. Нет, не то чтобы тощие сексуальные твинки не умели драться — вон у Уилсона, который Уэйд, парень кому угодно зубы выбьет, даже самому Уилсону, даром что на три года младше и выглядит, как божий одуванчик с поляны хиппи-пацифистов. Но этот Роджерс явно не умел держать руки при себе — причем в самом плохом смысле. — Ладно, — наигранно спокойно сказал Рамлоу, — мы тебя научим манерам, — и ударил Роджерса в лицо. В общем, впоследствии все их с Роджерсом общение в основном сводилось к кулакам и унижению. Подножка в кафетерии или коридоре, обзывательства самыми последними словами, драки (ну, скорее избиения) — все это стало их с Рамлоу и Роллинзом традицией. Баки за день мог ни разу не выматериться, но вот пройти спокойно мимо Роджерса было выше его возможностей. А ведь Баки даже не ненавидел его! Ему вообще не доставляло щемление ботанов и заморышей такого удовольствия, как тому же Рамлоу, например. Но скорее небо рухнет на землю, нежели Баки проводит Роджерса взглядом, не крикнув ему «Эй, педик, не ты свою помаду потерял?» или что-то вроде. Помимо всего прочего Роджерс еще и вступил в местный музыкальный кружок и взял себе курсы по живописи, так что поводов поддеть его значительно прибавилось. Хотя не то чтобы Баки стал бы их искать. Дело было вот в чем: Баки выбешивало до зубного скрежета абсолютно все в этом Стиве мать его Роджерсе — его принципиальность, правильность, жажда справедливости и морали, вечное впутывание в дела, которые его не касаются, неумение держать язык за зубами, отличная самооценка и принятие себя, самоуверенность, смелость, ответственность, даже его чертовы кружки искусств и милые голубенькие глазки. Да такие ведь только в сопливых книжках и омерзительных подростковых мелодрамах бывают! И вместе с тем, Баки руку себе стер, дроча на него ночи напролет. Что за напасть? Хотя, стоило признать, что сильнее всего его выводило равнодушие. Нет, ладно, Баки Барнс, может, и не был джентльменом, может, курил, матерился, пил, вел беспорядочную половую жизнь и отлынивал от учебы, но он ведь был неплохим малым! Котят с деревьев снимал, старушек через дорогу переводил, пару раз даже девушек от приставаний спасал. Да и на лицо был не уродом — по крайней мере, желающих залезть к нему в штаны было немало и в школе, и за ее пределами. Но что-то этому мелкому засранцу не хватало — он шел и даже не замечал Баки, а когда смотрел на него, видел будто пятно на своей любимой футболке, и оттого Баки хотелось пнуть его сильнее, задеть побольнее, лишь бы этот говнюк наконец обратил на него свое королевское внимание. Так продолжалось около полугода, наверное. По крайней мере, когда Баки очутился с Роджерсом в одной лодке в кабинете директора Фьюри, за окном едва ли появился снег и по всем телеканалам трубили о приближении Рождества. А случилось вот что: во время уроков (Баки тогда прогуливал литературу) Баки, Рамлоу и Роллинз отправились покурить косяк на трибуны перед полем и радовались жизни. Они хотели позвать с собой Уэйда Уилсона, но этот ошалелый послал все к черту, потому что любовь всей его жизни (по имени Питер Паркер, тощий хорошенький ботан с аппетитной задницей, учится на первом курсе старшей школы) позвал его с собой погулять по случаю отмены последних трех уроков. В общем, они хотели просто позависать и покурить, но на полпути к самому верху трибун повстречали Роджерса, что-то задумчиво чиркающего в своем скетчбуке. Этот заморыш вообще везде с собой скетчбук таскал. В тот день он сидел с наушниками в ушах и кутался в бесформенный свитер крупной вязки. Баки так засмотрелся на его покрасневшие губы и щеки, что чуть было не пропустил ступеньку и не поцеловал ее носом. Он шел, думая почему-то о том, как все сложилось бы, если бы они с Роджерсом познакомились нормально. Наверняка к декабрю они бы уже освоили всю сраную камасутру, а Баки на совершенно законных правах мог тискать Роджерса в школьных туалетах сколько его душе было угодно. Черт подери, он с превеликим удовольствием отымел бы Роджерса в сортире на третьем этаже, неподалеку от кабинета биологии, или, может, вылизал бы его милую розовую дырочку, а потом отсосал ему, быстро и грязно, пока Роджерс бы извивался на его пальцах. Да много чего могло случиться, за полгода-то. Но все сложилось как сложилось, и Баки так и оставался для Роджерса пустым местом. — Так-так-так, — воодушевленно начал Рамлоу, стоило им поравняться с Роджерсом. — А чего это мы прогуливаем уроки, педик? Ай-яй-яй. Роджерс взглянул на них с застаревшим раздражением и досадливо поджал губы, наверняка ясно понимая, что рисование ему придется отложить. Он тонул в своем темно-синем свитере, почему-то похожий на эльфа. Баки остановился в метре от него, лениво закуривая сигарету, которую достал из-за уха. — Не твое собачье дело, — устало отозвался Роджерс и потянулся к телефону, чтобы прибавить звук, но Рамлоу перехватил его старенький смартфон и вытащил наушники. — Сдурел? — Когда с тобой разговаривают, придурок, нужно быть вежливым и слушать, — процедил сквозь зубы Рамлоу, — сегодня он и так был весь на нервах (поссорился с Шэрон), а тут еще и Роджерс, как всегда, характер показывает. — Да-да, — закатил глаза тот, — придумал бы что-нибудь новое уже. Рамлоу остолбенел. — Че бля? — Че слышал, — в тон ему ответил Роджерс и невозмутимо продолжил: — Ты задираешь меня уже сколько, месяца четыре? И каждый раз одно и то же, Рамлоу. Даже умственно отсталые футболисты из Труман-Хай собирали мозги в кучку и раз в месяц придумывали что-нибудь новое. Неужели ты еще тупее, чем кажешься? Разочаровываешь, Рамлоу. Повисло молчание. Баки кое-как сдержал смех — пацан-то отжигал. Рамлоу выдохнул дым прямо в лицо Роджерса, и тот закашлялся — астма. — Довыебывался, — заключил Рамлоу и резко схватил Роджерса за грудки. Телефон, наушники, рюкзак со значком маленького радужного флага на кармане, скетчбук — все полетело на грязные после недавнего снега-дождя трибуны. — Пусти! Сука, руки убери! — зарычал Роджерс и тут же принялся отбиваться. — Да бля, Рамлоу, да нахуй его, — пробормотал Роллинз лениво, — мы же хотели курнуть. Барнс, скажи ему. Баки не стал вмешиваться и выпустил облачко дыма, смешанного с паром. В груди его начинало шевелиться какое-то неприятное предчувствие, но виду он не подал. — Щас курнем, — пообещал Рамлоу ледяным голосом, — только дурь выбью из этого грязного выебистого педика! — и врезал Роджерсу по лицу. Тот покачнулся, упал между сидениями — прямо в слякоть. Из носа его побежала дорожка крови. — Все, хорош, — нарочито бесстрастно бросил Баки. — Нахуй об него руки марать. Рамлоу фыркнул. Он поправил свой черный рюкзак, возвышаясь над Роджерсом скалой, и было в его мерзкой ухмылочке что-то садистское, темное и нехорошее, но Баки не стал заострять на этом внимание — и зря. Ему это абсолютно точно не нравилось — ему вообще мало удовольствия приносило лупить школьных лузеров, а в особенности Роджерса, — но заступаться он не собирался. В конце концов, это же были всего-то школьные побои, верно? Ради бога, это просто старшая школа! Может, Роджерс хоть поумнеет от добротного пинка? В конечном счете Рамлоу насмешливо сказал: — Так и лежи, гомик, — и собирался было наконец уйти, но тут произошло страшное: Роджерс поднялся и врезал ему прямо в челюсть. Нет, не сильно, конечно, — силы-то в нем особо не было, все-таки Роджерс был раза в три меньше Рамлоу, которого с семи лет гонял по всяким спорт-кружкам папаша-морпех, но Рамлоу, и без того весь день злой и раздраженный, буквально взорваться был готов. Поначалу он просто встал истуканом, не до конца веря, что Роджерс действительно его ударил (раньше он пытался отбиваться, но не выходило — он даже не успевал замахнуться), и будь это мультиком в духе «Тома и Джерри», у Рамлоу из ушей и ноздрей стопроцентно повалил бы пар. Он взглянул Роджерсу в глаза, чуть ли не пылающие упрямством, и загробным голосом прошептал: — Убью. И, черт подери, просто толкнул малявку с такой силой, что тот покатился вниз — вниз по лестнице, пролетая седьмой, шестой, пятый, четвертый, третий, второй, первый ряд, — и упал на землю. Баки видел это словно в замедленной съемке, и сердце его пораженно похолодело, и на эти несколько секунд он перестал дышать. Вокруг него будто образовался вакуум, и он даже свой голос не сразу услышал. — Блять! Какого хуя, Рамлоу! — воскликнул Баки и из рук у него выпала сигарета. — Ты че творишь?! Роджерс лежал на земле. Он был в сознании, судя по тому, что пытался встать, но ничего не получалось, и лицо у него было такое потерянное, такое, что Баки чуть было не убил Рамлоу на месте. — Да не сдох он, — лишь выплюнул тот, — только юбочку испачкал. — Ты ебнулся?! — яростно рыкнул Баки и с силой толкнул Рамлоу в плечо — так, что говнюк чуть было не скатился по лестнице сам. — Блять, да че с тобой не так, Барнс?! Меньше будет залупаться! — Только ты тут, сука, залупаешься! Баки прошел мимо него, ощутимо задев плечом, и наспех спустился вниз. Руки немного подрагивали. Нет, конечно, они били Роджерса раньше, он и сам бил, но это было чисто символическим жестом — чтобы поддерживать образ, не более! Калечить Роджерса он никогда не собирался и Рамлоу бы не позволил, знай, как далеко все это дерьмо зайдет. Он добрался до Роджерса очень быстро, почти за секунду, перепрыгивая по две ступеньки. Тот лежал на земле, сырой и холодной. У него были в кровь содраны колени — видно через образовавшиеся дыры в джинсах — и шла кровь из носа и ссадины над виском. Баки сел рядом с ним, потянулся к его ногам, проверять, ничего ли не сломано. — Уберись… — зашептал Роджерс, видимо, все еще не отошедший от падения — голос у него был тихий и надломленный. — Уберись от меня… — Эй, я помогу, — постарался успокоить его Баки. — Ничего не сломал? Можешь встать? — Руки убери! — толкнул его Роджерс, но слабо, так что Баки даже не пошатнулся. Он прикусил губу изнутри; мерзкое, отвратительное чувство вины начало подниматься к горлу, и он постарался прогнать это. Роджерс сжался весь, как ребенок, и изо всех сил постарался отвернуться, чтобы не показать Баки боль страдания и унижения на лице. Его руки колотило крупной дрожью, и когда он заговорил, Баки услышал слезы в его надломленном голосе: — Оставьте меня в покое… Какого черта, вы, ублюдки, что я вам сделал?.. Что вы все… — он наклонился ближе к земле и закрыл лицо ладонью, и так погано стало у Баки на душе, что он сам едва сдержал слезы. Он взял себя в руки. — Дай помогу, — настойчивее сказал Баки, и голос его непроизвольно смягчился. — У тебя может быть сотрясение или перелом ребер. Я тебя отнесу к врачу, идет? — Барнс, хули ты там в принца играешь? Эта красотка сама дойдет, не хрустальный! — крикнул Рамлоу сверху. Баки на него не отреагировал. Он обязательно выбьет этому уебку зубы, но позднее, когда отведет Роджерса к врачу. — Положи руку мне на плечо. Я тебя подниму, — успокаивающе сказал Баки, бережно касаясь его маленького плеча, но Роджерс дернулся в сторону, будто его током шибануло. — Черта с два, — продолжил упираться он, злобно, отчаянно, так что Баки пришлось сказать: — Я тебя подниму без твоего на то согласия, но может быть больно, так что если ты, блять, успокоишься и просто позволишь мне помочь, все пройдет гораздо легче. Роджерс хмыкнул и вдруг посмотрел Баки прямо в глаза. Не так, как раньше, а по-новому, и это было похоже на столкновение двух звезд или типа того — момент, когда их взгляды встретились. Роджерс был весь в грязи и крови, глаза и щеки все еще блестели от слез, и вид у него был такой, будто его машина сбила. Баки так сильно захотелось обнять его, что руки зачесались, но Роджерс бы ему сонную артерию перегрыз, если бы он попытался. — Ладно, — сдался Роджерс. Баки кивнул. Роджерс схватился за него, и Баки удалось поставить его на ноги. Под его руками Роджерс был угловатым и худым, но вместе с тем было в его изгибах что-то притягательное, и, держа его за талию, Баки постарался хорошенько запомнить этот момент — ну, на будущее. Роджерс чудно пах шампунем с мятой и каким-то то ли лекарством, то ли леденцом от горла. Баки перехватил его поудобнее, но, видимо, задел синяк, и Роджерс зашипел. — Прости, — быстро отреагировал Баки. Роджерс его проигнорировал. Они в гробовом молчании добрались до кабинета медика, полной темнокожей старушки миссис Андерсон. Баки аккуратно усадил Роджерса на кушетку. Док Андерсон оглядела его всего с ног до головы и принялась суетиться вокруг. — Как же так? Стивен, милый, что с тобой на этот раз случилось? — запричитала она, осматривая Роджерса на наличие серьезных повреждений, но, к счастью, их не обнаружила. — Опять вы, негодяи, его так, а? Отвечай, Барнс, немедленно! Баки взглянул в ее морщинистое лицо. Он понимал, что Роджерс наверняка не только расскажет всю правду, но и обратится в полицию — потому что все произошедшее было кое-чем посерьезнее простых побоев и пинков. И Баки был более чем готов помочь ему и уже было открыл рот, чтобы все рассказать, но Стив его опередил: — Я упал, — сказал он без особых эмоций, — поскользнулся на трибунах. Там сыро сегодня. Я хотел порисовать, но упал, а Барнс проходил мимо и любезно помог мне. Баки непонимающе взглянул на него, но Роджерс не смотрел в ответ. Он сидел, опустив голову, и держал вату у носа. Миссис Андерсон поджала губы, окинула взглядом их обоих и вынесла вердикт: — Сейчас же оба к директору. Баки, разумеется, понимал, в чем его вина — ему не нужно было этого говорить. Он прекрасно осознавал, что обязан был предотвратить все это дерьмо, но не смог, поскольку даже подумать не мог, что Рамлоу правда такое выкинет. Он не хотел причинять какого-либо серьезного вреда Роджерсу, и, черт подери, его слезы — Баки впервые видел его слезы! — еще очень долго будут стоять у Баки перед глазами. И, в общем-то, у директора Фьюри он частенько появлялся — в силу многих обстоятельств, — но конкретно с Роджерсом был там впервые. Они шли на третий этаж к кабинету директора в абсолютной тишине. Урок все еще шел, так что в коридорах никого не было. Баки хотел завести разговор, обсудить все произошедшее, спросить, какого же черта Роджерс не сдал его со всеми потрохами? Разве он не мечтал отыграться? Баки был более чем уверен, что за все случившееся его, Рамлоу и Роллинза почти стопроцентно выпнули бы из школы — разве Роджерс не выиграл бы от этого? На секунду он вообразил, что, может, Роджерс к нему неравнодушен и поэтому решил прикрыть, но в следующий миг сам себя чуть по лбу не ударил — бред это все. Из-за Бекс он часто смотрел всякие ущербные тинейджерские мелодрамы и всю эту любовь между лузерами и задирами считал полной сахарной хренью. Взять хоть их с Роджерсом: тот бы ему все зубы выбил, будь его воля. Но ничего обсудить с Роджерсом Баки не успел, потому что они подошли к кабинету Фьюри. Тот взглянул на них через стеклянные двери поверх очков и уже выглядел категорически недовольным. Не будь Фьюри старым знакомым отцов Баки и Рамлоу, Баки бы ни за что не сунулся к нему по своей воле. — Добрый день, джентльмены, — приветствовал их Фьюри своим привычным нейтральным тоном. — Мистер Роджерс и мистер Барнс. Какая встреча. — Добрый день, директор Фьюри, — отозвался Роджерс и сел в одно из двух кресел. — Итак, о причине вашего визита я уже наслышан, — сказал он, — миссис Андерсон мне доложила. Мистер Роджерс, как вы сейчас себя чувствуете? Роджерс безразлично пожал плечами. — В порядке, — соврал он. Баки сжал губы. Если он когда-нибудь сможет загладить перед ним свою вину… — Не хотите еще раз рассказать, что случилось? — осведомился Фьюри, складывая руки на дубовой столешнице. — Я был на трибунах. Хотел порисовать там, но поскользнулся и упал. И Барнс любезно помог мне дойти до кабинета врача, — отчеканил Роджерс. Фьюри выразительно хмыкнул. — Так. И вы думаете, мистер Роджерс, что я в это поверю? Повисла тишина. Роджерс выгнул бровь. — У вас есть причины мне не верить? — Разумеется. И целая дюжина, — откинулся на спинку стула Фьюри, косясь на Баки. — Мне начать перечислять? Роджерс усмехнулся. Он понимал, что про их с Баки «отношения» знает каждая собака. Но Роджерс ведь не был стукачом — черт, да он ведь ни разу не впутывал в их разборки кого-то левого — и оттого Баки стало еще хуже на душе. — Нет, не стоит, сэр. Фьюри кивнул. — Вот именно. А поэтому я хочу узнать, что вы с мистером Барнсом не поделили на этот раз? Роджерс покачал головой. — Нет, сэр, Джеймс правда не толкал меня. Он вообще здесь ни при чем. Баки ощутил ком в горле. В какой-то степени он был согласен — это Рамлоу толкнул Роджерса. И ублюдок за это еще получит — не один он умеет махать кулаками. Но, с другой стороны, вся эта история очень дурно пахла, и Баки чувствовал себя просто омерзительно. Он так хотел попросить прощения, но станет ли Роджерс его слушать? Тяжелый взгляд Фьюри остановился на Баки. — Мистер Барнс? — выгнул он бровь. Но Баки умел держать каменное лицо. — Да, сэр, — сказал он наконец с тяжелым сердцем. — Все так и было. Фьюри вновь замолчал. Он явно придумывал им обоим наказание — Баки по лицу его видел — и это было явно не отстранение от занятий (Фьюри сам по себе не любил кого-то отстранять — слишком просто, он предпочитал оставлять после уроков у тренера Одинсона слушать его пропаганду здорового образа жизни). Баки надеялся, что никаких проблем у Роджерса из-за всего этого не будет — парень правда не заслужил еще и этого, он уже получил достаточно, во всем этом дерьме вообще его вины не было, но сказать этого Баки не мог, иначе вся легенда рухнула бы, и проблем было бы у всех выше крыши (включая саму школу). И тут Фьюри их огорошил: — Как бы там ни было, джентльмены, вы прогуливали уроки — оба. Если бы в это время вы находились в своих кабинетах, ничего бы не произошло. И поскольку вы нарушили школьные правила — вы будете наказаны. И, надеюсь, каждый из вас вынесет из этой ситуации урок. Мистер Роджерс, насколько я помню, вы сейчас готовите школьную группу к городскому весеннему концерту. Вот на этих словах до этого спокойный и хладнокровный Роджерс заметно напрягся. Он нахмурил брови, несмотря на то, что боль в виске от ссадины явно давала о себе знать, и непонимающе кивнул. — Да, сэр, но какое это имеет… — А мистер Барнс у нас вроде ничем не занимается? — оборвал его Фьюри. Баки пожал плечами. Ему что-то не нравилось то, куда сворачивал их разговор. — Ну… Нет? — Это замечательно. Мистер Роджерс, я назначаю мистера Барнса вашим личным помощником на месяц. Раз уж он такой джентльмен и помог вам дойти до медпункта, то и с концертом он вам поможет, верно? И теперь наконец ледяная маска Роджерса растаяла — он чуть было не поседел. Он медленно покачал головой. — Нет… Нет, сэр, пожалуйста, мне не нужны помощники, я и Сэм отлично справляемся с этим, мне не нужно… Но Фьюри опять его перебил: — Мистер Роджерс, я не спрашиваю вашего на то разрешения. Я ставлю вас перед фактом. — Но он все испортит! — начал заводиться Роджерс. Баки решил подключиться к нему: — Сэр, я ведь ничего в этом не понимаю, будет лучше, если я… — Я тут решаю, что и кому будет лучше. Мистер Роджерс и мистер Барнс, вы нарушили школьные правила, что повлекло за собой травмы одного из вас. Нарушение правил подразумевает санкции. Вы беретесь за это с завтрашнего дня. И если я или миссис Хилл случайно заглянем к профессору Коулсону и не обнаружим вместе с вами, мистер Роджерс, мистера Барнса, санкции последуют еще более серьезные. Я надеюсь, вы все осознаете. Роджерс стиснул кулаки. Ярость была написана на его лице, читалась в его глазах, но ни слова больше он из принципа не сказал. — Непременно, — ответил за обоих Баки. Фьюри удовлетворенно кивнул. — Тогда всего доброго, — холодно сказал он. Роджерс встал с места и, не бросив на Фьюри ни взгляда, просто вышел вон. Баки прочистил горло. — Кхм… Ну, я пойду, директор Фьюри, удачного дня, — вымучил улыбку Баки и пошел к двери. Классный намечался месяцок. Так все и случилось: они оказались в одной лодке, хоть оба этого не хотели. Нет, ну сам Баки был не против, в какой-то степени эта идея даже воодушевила его. Это был шанс подружиться с Роджерсом, может, понравиться ему? Как будто тот миг, когда они взглянули друг другу в глаза на поле около трибун, когда Баки увидел следы его слез, сблизил их — или Баки понравилось так думать. Они, конечно, были совершенно разными, и Баки терпеть не мог никакие школьные кружки в принципе, но помочь Роджерсу он вдруг горячо захотел, особенно после того, как тот спас его и подонка Рамлоу от отчисления, хотя ни черта не должен был. И Баки собирался сказать ему все это сразу, как он вышел на крыльцо, где Роджерс стоял натянутый, как струна, скрестив руки и отбивая ритм ногой. Баки попытался придумать, как правильно начать, но не успел он и рта раскрыть, как Роджерс заявил: — Слушай, Барнс, я с тобой нянькаться не собираюсь, — как будто зарычал он, весь злой и расстроенный. — Этот концерт для меня очень важен, я понимаю, что тебе-то на это насрать, как и на все и вся вокруг твоего непомерно раздутого эго, но все, о чем я тебя прошу, пожалуйста, не мешай мне! Сиди тихо и не высовывайся! Баки уставился на него. Обида хлынула резко, как штормовая волна посреди штиля, и злость поднялась к горлу удушливой лавой. Он ведь, блять, хотел нормально поговорить, хотел помочь, предложить содействие, а этот… этот… — Да пошел ты нахуй, Роджерс! — выпалил Баки, тоже начиная раздражаться. — Мне твой сраный кружок самодеятельности ни пришей ни пристегни, ясно! Думаешь, мне нравится вся эта хрень?! Если да, то спешу тебя огорчить: мне похуй! Роджерс зыркнул на него своими блестящими глазищами и выплюнул: — На этом и сойдемся, — и с этими словами удалился куда-то прочь со школьного двора. Баки глянул на часы — уроки были окончены — и печально вздохнул. Да уж, на том и порешили.