Дьявол Черного моря

- Мы на месте, парень. Кивнув, я достал бумажник, тщательно ощупав по-особому сложенные купюры. Блейк, конечно, объяснила мне, как пользоваться этой дурацкой системой, но я до сих пор не привык. Страх ошибиться и отдать за такси вдвое больше стоимости поездки раздражал и бесил, но, увы, я ничего не мог с этим поделать. Все, что мне оставалось, это трижды проверить купюру и надеяться на чужую честность. Как и, например, надеяться, что таксист действительно привез меня туда, куда нужно. Я часто бывал в этом районе раньше, но смотрел на него в основном с воздуха... и глазами. На первый взгляд – схема канализации и порядок застройки совпадал с моими воспоминаниями, но такие вещи вообще довольно стандартизированы, на самом деле. Уникальность улицам придают совсем другим способом... Если бы не характерное пустое пятно старинного здания, сложенного целиком из кирпича, без применения современных технологий, в багровом шелестящем лесу арматур и труб в квартале от меня, на соседней улице, кованой ограде и еще целому ряду признаков, я бы, может, действительно переживал о том, куда меня привезли. Передав водителю купюру и получив сдачу, я выбрался из машины, щелкнул раскладной тростью, делая вид, что нащупываю асфальт. Собранный в мастерской «Разящего» вариант трости для слепых, по утверждению Блейк, внешне отличался от обычных разве что бОльшим диаметром, но на деле имел с ними мало общего. Белая пластиковая оболочка скрывала стальную сердцевину, а узкое лезвие, спрятанное в кончике, превращало трость в аналог моего старого оружия, в форме копья. Не то, чтобы в этом действительно была необходимость, я давно не пользовался в бою старым снаряжением, но с оружием мне было спокойнее. - Эй! – окликнул меня водитель. – Может, мне тебя подождать? Район тут неспокойный... - Не стоит, - хмыкнул я. – Я задержусь здесь надолго. Один из страхов ослепших людей, судя по тем статьям, которые читала мне Блейк, был страх перед незнакомцами. Собственная, прекрасно осознаваемая уязвимость питала целую вереницу страхов – обмана, насилия, даже просто злых шуток. К счастью, хотя бы это обошло меня стороной – даже десяток местных бандитов, да еще и не знающих, с кем они связались, не был для меня проблемой. Открытая аура, собственные кулаки и трость, больше десяти лет тренировок и боев, а самое главное – десять килограмм металлической пыли в рюкзаке, позволяли мне плевать на большинство угроз Черного моря так же легко, как и раньше. Я двинулся дальше по улице, неловко постукивая перед собой тростью, копируя реальных слепых. На самом деле это была показуха, конечно, – я отличал проезжую часть по силуэтам припаркованных машин и «ограде» столбов электропередач, стены домов – по арматуре в стенах, встречных людей – по ключам, бумажникам и оружию, которое здесь при себе было у каждого второго – нож, кастет или даже пушка. Земля в пределах нескольких квадратных метров обозначалась парой сотен синих звезд, выскользнувших вслед за мной из такси. По уверениям Блейк, даже при свете дня никто не обратит внимания на несколько сотен черных пылинок, гонимых ветром под ногами. Очень скоро я был на месте, прошел через приоткрытую калитку в крошечный внутренний дворик церкви, а следом – в маленькую дверку, врезанную в массивные древние ворота. Внутри было... неуютно. Как я помнил по временам до склада, это было длинное помещение с высокими сводчатыми потолками и узкими, похожими на бойницы окнами. Отсутствие арматуры в стенах, ряды простых деревянных скамей с минимумом металла, канализация и электричество, подведенные не сюда, а к совсем другой пристройке, заставляли меня напрягаться, не позволяя получить четкое представление об окружении. Замерев на секунду в дверях, я медленно двинулся дальше, к алтарю. Зашелестела ткань рюкзака за спиной – это новая порция синих солнц, стелясь вдоль пола, разлеталась по залу, оседая на стенах, скамьях и дверях. По телеку сказали, что сегодня будет пасмурно и, насколько я помнил, здесь вечно экономили на освещении – авось никто ничего не заметит, тем более, что прямо сейчас в зале был всего один человек. К сожалению, по одному лишь нательному кресту, сваренному из двух разных металлов, все, что я мог узнать о нем – это кто-то из персонала. - Я могу вам помочь? – надтреснутым старческим голосом спросил висящий в воздухе крест, стоило мне подойти поближе. «Кажется, ее зовут Розой...» - Я бы хотел встретится с отцом Александром. Получив в ответ тяжелое молчание, в котором мне чудилось неодобрение, я нерешительно добавил: - Сестра?.. Религия никогда не была в сфере моих интересов... - Сожалею, брат. Отец Александр больше не с нами. Похороны были неделю назад. Трость скрипнула в моих пальцах. Отец Александр... наверное, был именно тем священником, который нужен старой церкви с приютом, расположенной в таком районе: крепким, как старый дуб, упрямым, как целое стадо баранов, с армейским прошлым, разорванным Беовульфом бедром и парой пулевых ранений, полученных уже на посту священника, а также здоровенным револьвером, который он носил под сутаной. - Я полагаю, он был застрелен, - тихо сказал я. - Вы угадали, брат мой. Что ж... наверное, это было неизбежно. Удивительно еще, как его не пристрелили раньше, с таким-то характером и шилом в заднице. В принципе, я пришел сюда, чтобы передать сообщение и задать кое-какие вопросы. Отец Александр был лучшим вариантом, ведь именно с ним я контактировал раньше, но и монашка (или они только в монастырях?) вполне подойдет. - Вы пришли на исповедь? – опередила меня старушка. – Нам назначили нового священника, отца Сильвестра. Сейчас как раз время исповеди, но, боюсь, паства пока не готова довериться новому священнику. Я открыл было рот, чтобы отказаться, но... какая разница? Мне все равно надо передать сообщение, и тайна исповеди способ обеспечить приватность не хуже, чем Проявление, подсказывающее мне, что в зале больше никого нет. Да и посмотреть на этого «отца Сильвестра» не помешает – когда все это закончится и если я к тому моменту до сих пор буду жив, мне все равно придется иметь с ним дело. - Я был бы очень благодарен, сестра, - кивнул я. - Следуйте за мной, - сказала старушка. На последнем слоге ее голос знакомо дрогнул, и я ответил прежде, чем она успела задать вопрос: - Нет, спасибо, мне не нужна помощь. Голос у отца Сильвестра был хорошим – густым, хорошо поставленным, доброжелательным и спокойным. Крест на шее, точно такой же, как у сестры (Розы?) и связка ключей на поясе позволяли заключить, что ростом он не уступал мне. Больше, к сожалению, я ничего не мог сказать точно, разве что на слух его голос был молодым – лет двадцать пять, не больше, и курение с алкоголем вряд ли числились в его вредных привычках. Сидя в той тесной деревянной коробке, в которую меня направила сестра, я с минуту слушал, как священник читает молитву. Сначала мне показалось странным, что после каждого предложения он делает паузу, будто вспоминает текст, и лишь когда паузы резко исчезли, до меня внезапно дошло, что я, наверно, должен был повторять за ним. - Вы нечасто посещаете церковь, не так ли? – одним голосом улыбнулся Сильвестр, когда закончил молитву и исповедальня упала в тишину. - В точку, - хмыкнул я. – Меня не назвать правильным верующим. - Но все же отцу Александру как-то удалось заманить вас в церковь и даже на исповедь? Чем больше я слышу о своем предшественнике, тем больше понимаю, что он был крайне незаурядной личностью. - Когда мы встретились впервые, он попытался меня пристрелить, - улыбнулся я. - Под его кроватью я нашел дробовик, четыре вида праховых патронов и две гранаты, - не остался в долгу Сильвестр. – И, что характерно, еще ни один человек не удивился, когда я об этом рассказал. - Потому что это на него похоже, - тихо рассмеялся я, но сразу посерьезнел. – Александр, наверно, был плохим священником, а вот человеком – точно хорошим. Он жил здесь как в осажденной крепости, и ни одна осада не продлится долго, если защитники безоружны. - Это... - Просто совет. Церковь Двуединых запрещает своим священникам носить оружие, но, если вы планируете долго занимать свой пост и хорошо заботится о тех, кто от вас зависит, вы должны держать в одной руке – священную книгу, а в другой – большой револьвер. - Послушайте... - резко прервал меня Сильвестр. – Я священник, и... - Отец Александр, - не обращая на его тон никакого внимания, - оказался здесь, потому что был плохим священником – он настолько не укладывался в образ правильного священнослужителя, что его спихнули с глаз долой в эту дыру после того, как он расквасил за что-то нос какой-то шишке. А теперь сюда прислали вас. Вы тоже неправильный священник, отец Сильвестр. - Кто вас прислал? – затравленно спросил священник. – Это Карл? Передай ему... - Меня никто никогда не присылает, святой отец, - прервал я, пока он не сказал что-то, о чем пожалеет. – Обычно я прихожу сам, и моему приходу редко рады. Я не буду спрашивать, за какие грехи вы оказались здесь, что сделали или что сказали – все это осталось там, в Верхнем городе, за второй оборонительной стеной, в вашей уютной семинарии или прошлом приходе. Теперь вы здесь, в Черном море. Если вы хотите справедливости, вам придется создать ее самому, если хотите другим добра – вам придется защитить его своими руками. - Святой книгой и револьвером? - Или просто револьвером, - согласился я. – Тоже вариант. Какое-то время мы молчали. В соседней кабинке тихо защелкали четки, Сильвестр что-то неразборчиво забормотал себе под нос – либо проклятья, либо молитву. - Вы ведь пришли не на исповедь, - наконец сказал он. - Даже я знаю, что исповедь предполагает раскаяние, святой отец, - без капли веселья хмыкнул я. – Я причинил людям много боли, я делал много злых, жестоких вещей, я делал все это, ведомый гневом, я даже получал от этого удовлетворение. Но если вернуть меня назад во времени – я бы сделал тот же выбор еще раз. Я не думаю, что вы отпустите мне грехи с такими вводными. Я не думаю, что я захочу попросить. - И вы не боитесь расплаты? Все в нашем мире уравновешено, сын мой. На гнев Младшего всегда найдется любовь Старшего, на злодеяния первого всегда ответит справедливостью второй. - Я так всегда им и говорил, - тихо сказал я. Подняв руку, я коснулся повязки, скрывающей глазницы: гладкая ткань мягко пружинила под пальцами. Я знал – если нажать чуть сильнее, пальцы провалятся внутрь и нечему будет остановить их, а если приложить еще больше усилий – ткань порвется, а за ней все так же будет одна лишь пустота. – «За причиненную другим боль вы заплатите болью, за сломанную жизнь – сломанной жизнью». Это называется справедливостью, и если она действительно существует, если она не выдумка, не мираж, то однажды настигнет и меня. Уже настигла. - Вы говорите о ваших глазах, - догадался Сильвестр после пары секунд раздумий. Казалось, он сам с трудом верит в то, что говорит. – И что... вас это устраивает? Я ответил не сразу. Честно сказать, я вообще не знал, зачем заговорил об этом. Единственной, с кем, как раньше думал, я мог затронуть такие темы, была Блейк. Но эта мысль пришла мне в голову только сейчас, и ее рядом не было. А там, за перегородкой – совершенно незнакомый человек, который понятия не имеет о том, кто я такой, и его работа – хранить секреты, подобные этому. Легко может оказаться, что, если я вернусь сюда через неделю или две, то уже не застану здесь его – Сильвестр либо найдет способ вывернуться из ссылки, либо поведет себя неправильно с людьми, которые убили его предшественника, и повторит его судьбу. - С этим я смогу жить, - наконец, тщательно подбирая слова, впервые формулируя для себя это смутное чувство, произнес я. – Это... даже кажется правильным. Если моя слепота – расплата за все зло, что я причинил другим, то... я могу с этим смириться. Потому что справедливость, она должна быть одинакова для всех. Иначе какая она, нахрен, справедливость? Опустив руку от повязки, я провел ладонью по лицу и понял, что улыбаюсь. Было такое чувство, словно что-то сломанное во мне наконец починилось: я почти слышал хруст, с которым собирается обратно разбитая на осколки картина мира, а шипящие от жара, раскаленные докрасна чувства заливаются в эту форму, заново создавая меня. Я рассмеялся и по сместившемуся сварному кресту понял, что отец Сильвестр вздрогнул, отшатнулся от разделяющей нас стенки, будто желая оказаться подальше от опасного сумасшедшего. Что ж, не могу его в этом винить. - Давай к делу, священник, - выдохнул я, отсмеявшись. – У нас с отцом Александром было одно общее дело – церковный приют, тридцать два сорванца, и школа по соседству, которых мы пытались оградить от банд. Щелкнул в портфеле под ногами металлический люк стального ящика, защебетали синие звезды, вырываясь на свободу, проникли сквозь щели решетки в соседнюю кабинку, сформировали перед вжавшимся в стенку священником известный каждому бандиту образ – лицо в маске, закрывающей верхнюю половину лица, искривленные в оскале губы, два коротких рога на лбу. Я даже попытался сделать анимацию движения губ, но не думаю, что у меня хорошо получилось. - Я заставил их всех держаться подальше от школы и приюта. Бандиты в основном тупые, но даже они могут подсчитать, что инвалидность за полсотни лен, вырученных за пакетик дури – дохрена невыгодная сделка. Но потом... думаю, они решили, что, ослепив, избавились от меня навсегда – и обнаглели, больше, чем когда-либо осмеливались раньше. Белый Клык, оставив все свои операции вне города, решил, что хочет ограбить каждый Праховый магазин в городе, все рыбки поменьше решили поучаствовать в веселье, и копам резко стало плевать на это место еще больше, чем раньше. Дай догадаюсь, расследованием смерти отца Александра так никто и не озаботился? Не отвечай. Слушай. Они заманили меня на склад, убедив, что взяли детей в заложники. В тот же день они убили человека, у которого я мог бы попросить помощи. С тех пор кое-что изменилось: второй раз тот же номер у них не пройдет, но рисковать детьми я не собираюсь. Поэтому вызубри как одну из своих молитв: «Я не видел Дьявола. Я не знаю, как с ним связаться» и, когда все начнется, ради своих богов, засунь язык в жопу и делай все, как они говорят. Когда я разберусь со всем этим дерьмом, мы встретимся снова. До тех пор забудь и про святую книгу, и про револьвер – просто постарайся не сдохнуть. Подхватив рюкзак, я вышел из кабинки, забирая с собой синие звезды, закутываясь с головой в птичий щебет, непроницаемую метель черных металлических крупинок – прочь от этого пустого зала, пахнущего душным ладаном и мрачной торжественностью. Прочь от дрожащего священника, которого, кажется, слишком сильно впечатлило говорящее «песчаное» лицо. Прочь от мертвого отца Александра, неправильного священника с со святой книгой, револьвером, дробовиком и гранатой, который погиб, потому что я проиграл. Прочь от мыслей, сколько погибнет еще, прежде, чем я остановлю желтоглазую суку в костюме. Прочь от тех, кого я хотел защитить – навстречу тем, кого хотел наказать, потому что иногда это – одно и тоже. Пора напомнить им всем, почему мое имя произносят с суеверным страхом и бессильной ненавистью, почему трусливо понижают голос, суетливо оглядываясь и вздрагивая от резких звуков. Сегодня – «Ночь Дьявола».