Дьявол Черного моря

Это была обычная воскресная проповедь. Едва ли наполовину заполненный неф, все прихожане маленькой церкви Братьев-Близнецов – Навахо знал каждого из них по именам, знал пороки и добродетели, надежды и страхи. Он стоял на своем обычном месте – перед алтарем, на само краю апсиды и читал ту же проповедь, что и год назад в этот самый день, и два года назад, и десять. Навахо знал, что это было скучно, и не судил тех, кто клевал носом или (святотатство!) уткнулся носом в Свиток – проповеди никогда не были его сильным местом. Лучше всего у него получились личные разговоры с глазу на глаз... Обыденность еще одного дня, такого же как сотни перед ним и сотни после, треснула, когда дверь посреди проповеди открылась и в церковь зашел человек, которого Навахо раньше никогда не видел. Он тоже был совершенно обыденным – черная кожа наглухо застегнутого плаща с длинными полами, чуть испачканными оставшейся после ночного дождя грязью, скучающее выражение красивого, будто вылепленного лучшими скульптурами молодого лица: высокий лоб, точеные скулы, твердый подбородок, карие глаза. Новый прихожанин – такое бывало, пусть и не так часто: люди переезжали, люди обращались к вере: даже самые ярые атеисты, бывало, возвращались к богам. Навахо не стал прерывать лекцию, даже несмотря на этот хруст обыденности, тяжелое тянущее ощущение грядущей катастрофы, которое появилось, едва незнакомец переступил порог. Вторую трещину его размеренная, предсказуемая до минуты жизнь дала, когда незнакомец не присел на ближайшее сиденье, как поступил бы любой, а направился прямо к алтарю, уверенно ступая по красному ковру и притягивая к себе любопытные взгляды прихожан. Навахо резко замолчал, едва заметил черные капли, остававшиеся на ковре по его следам: вязкая пузырящаяся жидкость быстро росла: всего несколько секунд – и капля превращается в лужицу, маленькое озерцо, крохотными фонтанами бьет вверх дымящаяся эссенция легендарных Озер Гримм. Навахо хотел закричать, приказать всем спасаться, но поперхнулся своими словами, встретившись взглядом с незнакомцем – тяжелое пустое равнодушие в карих глазах пригвоздило его к месту, сжало старое сердце, и в этих глазах он прочитал даже не обещание – предсказание: «Все умрут. Никто не спасется». Придавленный этим взглядом, он пропустил момент, когда озера рывком разрослись, слились в один дымящийся густым черным дымом провал, и оттуда выпрыгнул первый беовульф. Попытался сделать шаг назад – и черные щупальца с острыми когтями на концах обхватили лодыжки, скользнули по бедрам, обхватили за пояс и притянули руки за локти к туловищу. Он мог лишь беспомощно наблюдать, как десятки тварей рвут на части его прихожан – Салли, Тео, Джонс и смешная подвижная малышка Карри... Он не выдержал – закрыл глаза, но это не помогло – он слышал их крики, чувствовал запах, которого раньше никогда не обонял, но безошибочно идентифицировал – распотрошенные внутренности. Его стошнило на кафедру, ноги подкосились, но захвативший его Гримм не дал упасть, продолжая держать на весу, холодные шершавые щупальца скользнули к глазам. - Нет... – выдохнул он. – Пожалуйста, нет... Его мольба осталась неуслышанной – аккуратно подцепив за веко, тварь заставила его открыть глаза в тот же момент, когда стих последний крик. Его стошнило еще раз. Навахо всю жизнь прожил, не покидая границы Вейл. Он многое слышал о Тварях Темноты, он видел изображения, смотрел видео... но эта безудержная кровожадная жестокость была далеко за границами того, что он мог себе представить. Гримм мало было убить – они рвали тела на части, откусывали головы, отрывали руки, глубоко закапывались мордами в распоротые животы. Навахо поймал себя на том, что помертвевшие холодные губы будто сами собой начали шептать молитву: - Братья-Близнецы, предвечные и нерожденные... - Умолкни, - оборвал его незнакомец. Оказалось, что за эти бесконечно долгие секунды он успел подойди вплотную, подняться по ступенькам и теперь стоял от Навахо всего в двух шагах. Не удостоив его даже взглядом, он смотрел на две статуи близнецов, покрытую позолотой – Старшего брата и отделанную флюоритом – Младшего. Скривившись, незнакомец щелкнул пальцами – и статуи рассыпались в прах. - Кто?.. – прошептал он. – Зачем?.. - Они мешались, - равнодушно ответил незнакомец. Отвернувшись от пустого алтаря, он присел на ступеньки, повернувшись спиной к Навахо. – Какая разница. Я все равно намерен убить вас всех. - Я... - Ты тоже мешаешься, - согласился он. – Но тебе я найду применение. Пару секунд Навахо тяжело дышал, изо всех сил пытаясь успокоить обезумевшее сердце, вернуть себе контроль над поплывшим разумом – но картина окровавленной церкви, расчлененных прихожан, на которую заставлял смотреть его Гримм, раз за разом отправляла его обратно в объятья слепой паники. - Тебя убьют, - наконец просипел он. – Охотники... - Они могут попробовать, - вновь не стал спорить незнакомец. – Много-много Охотников, армия ребят с автоматами, прямое попадание этих ваших летающих корыт с большими пушками. Но никто из них сюда не придет. - Они не испугаются... - Они невежественны, поэтому – да, не испугаются. Они могли бы убить меня – но это будет бойня. Я сровняю с землей целые кварталы, призову Гримм – моя кратковременная смерть обойдется в десятки, если не сотни тысяч жизней и даже так – это еще не гарантия того, что я не сбегу подземельями или по воздуху. Мой брат никогда не пойдет на это, он слишком любит всех вас, каждое наше творение, хоть и знает, что вы лишь пыль под ногами. Если я дам ему выбор – он предпочтет пожертвовать собой. Откинувшись назад, незнакомец оперся локтями на верхнюю ступень и, запрокинув голову назад, улыбнулся Навахо – снисходительной, совершенно не враждебной улыбкой, которая отчего-то вновь бросила его в черные объятья ужаса: - Не трясись, смертный, тебе повезло – ты проживешь еще немного, пока сюда не придет... как он себя сейчас называет – Озпин? - Я заложник, - догадался Навахо, и на мгновение в его помраченном сознании мелькнула мысль дернуть головой, вонзая когти Гримм себе в глаза и прекратить этот ужас раз и навсегда. Мелькнула – и пропала: все заслонило желание жить, вопреки всему, ради всего того, что навевало скуку и вызывало раздражение – приевшейся проповеди, скверной еды сестры Розы, жалобам прихожан... десяткам вещей, которые он не ценил, пока они у него были. - Нет. Ты жертва. Озпина могли бы остановить десятки тысяч жизней, но тобой одним он пожертвует в любой день, - он снова улыбнулся, на сей раз – совсем иначе, с темной мстительной радостью. – Но ты же помнишь, что я сказал? Он любит всех вас. То, что придется сознательно подписать тебе смертный приговор, причинит ему боль. Ты станешь еще одной колючей песчинкой, которая упадет ему на плечи, не первой и точно не последней, и однажды, кто знает, их может оказаться достаточно, чтобы сломать ему хребет. Ответить Навахо не успел – очередное щупальце заткнуло ему рот, пробралось в горло... его бы стошнило в третий раз, если бы было чем. Когти наконец отпустили глаза, позволив священнику окунуться в благословенную пустоту. - Надоел, - расслышал он. – Ты можешь сыграть свою роль и немым. Потянулись долгие минуты ожидания. Навахо медленно привыкал ко всему: и к тошнотворному запаху, и к щупальцам... а вот к чему привыкнуть не получалось – так это к пониманию неизбежности смерти. Он искал, пытался придумать хоть один сценарий, по которому будет живым к вечеру, но каждый разбивался о равнодушные карие глаза, снисходительную улыбку, черные Озера Гримм. Незнакомец начал напевать себе под нос – Навахо с содроганием узнал один из церковных гимнов, посвященных Младшему. Навахо не знал, сколько времени прошло, сколько часов провел он так, посреди окровавленной церкви, спеленатый черными щупальцами как дитя, слушая ужасающие хорошо исполненные гимны, но их оказалось достаточно, чтобы страх умер в нем, сменившись тяжелой усталостью и готовностью ко всему. В себя его привел знакомый, слышанный миллион раз звук – скрип входной двери. Открыв глаза, он увидел там именно то, чего так боялся – доказательства правоты убийцы, уничтожившим его жизнь. В церковь вошли не Охотники, не армия с автоматами – всего один человек перешагнул порог обители богов: седовласый мужчина в элегантном темно-зеленом камзоле быстро огляделся на пороге, спокойное, почти лишенное отпечатков возраста лицо дрогнуло в мимолетной скорби... Внимательно оглядев окровавленную церковь, Озпин перешагнул чью-то оторванную руку, которую Гримм отшвырнули к самому входу, и, точно так же, как кареглазый убийца – уверенно, неумолимо – зашагал по алому ковру, тяжело опираясь на трость. Навахо встретился с ним взглядом – и понял, что и во всем остальном незнакомец был прав: зеленые глаза смотрели на него с болью, сочувствием и извинением. «Я сегодня умру...» Убийца поднялся на ноги, развел руки в стороны, будто готовился обнять старого друга: - Ну здравствуй, Озма. Давненько не виделись. - Почти сто лет, - спокойно ответил Озпин. Глава Охотников Вейл остановился у подножия апсиды, небрежно оперся на трость... и только сейчас оторвал взгляд от Навахо, напоследок что-то шепнув, но священник был слишком напуган, чтобы точно разобрать, что именно. Хотя он мог бы поспорить – это было «мне жаль». - Ты совсем не изменился за эти годы, - хмыкнул незнакомец. – Все так же рвешься защищать людей. - А ты изменился, Самаил. Раньше ты не считал нужным прятаться от людей, притворяясь одним из них. Так я тебя в прошлый раз и убил. - Я не прячусь. - Конечно, - тонко улыбнулся Озпин легкой дразнящей усмешкой, с показным добродушием подтрунивая над братом. – Я до сих пор помню тот залп – это было волшебно. Навахо замер. Он понял все в тот момент, когда незнакомец исчез в густом темно-фиолетовом сиянии, когда энергия сгустилась, принимая человекоподобную форму – копию статуи, что годами стояла за спиной Навахо, когда он читал проповеди. - Ты прав, я недооценил человечество, - сказал Младший брат. – Потребовались десятки лет, прежде, чем я смог вновь воплотиться. И я наконец решил присмотреться к нашим созданиям поближе. «Они... они же мертвы! – вспыхнула одинокая мысль в парализованном истиной мозгу. – Свет и Тьма, создавшие человечество, бой на заре человечества, сломанная луна... битва за будущее, выигранная Старшим братом ценой своей жизни. Старший и Младший развоплощены, потеряли возможность появляться среди смертных и... и...» Мысли споткнулись, замерли. Учение, которому Навахо посвятил жизнь, рассыпалось у него на глазах, объекты его веры – замерли друг напротив друга... и один из них – уничтожил его жизнь так легко, будто она не значила ничего. - Я пришел сюда говорить не с человеком, брат, - продолжил Младший. – Покажись. Навахо ждал золотого сияния, словно сотканной из солнечного света фигуры – так описывали Старшего святые книги – но... изменились только глаза, превратившись в две крохотных золотых звезды. Младший расхохотался, заставив Навахо вздрогнуть. - Посмотри, что ты с собой сделал, брат! – сказал Темный, отсмеявшись. – В какое ничтожество себя превратил! Ты отдал все, что у тебя было людям, каждую крупинку силы, каждую каплю мощи, оставив себе лишь бессмертие, и даже его изо всех сил стремишься отдать. Всего лишь человек, жалкая тень бога, которым ты был раньше. - И я не жалею ни о чем, - ответил Старший. – Та битва лишила многого нас обоих, и теперь ты сам – лишь пародия на прошлое. Оставь этот спор, Самаил, мы вели его столько раз, что я сбился со счета. Зачем ты здесь? - Убить тебя, зачем же еще? Ты все портишь. - Ты так уверен, что у тебя получится? – оскалился Старший. Он поднял трость, словно меч, и изумрудная аура сплавилась с золотом, одев бога в двухцветную броню. - Я столько раз говорил тебе, что ты не понимаешь человечество, не видишь их потенциала, тех вершин, которые они могут достичь. Мы создали их вместе, ты и я... и то, что у нас получилось – это как сложить два и два... и получить восемь. Ни люди, ни даже я не приблизились к тому, чтобы по-настоящему понять ауры и души. Я потратил на это тысячи лет, и уверяю – результат удивит тебя. Я давно придерживал этот трюк в рукаве... Изумрудно-золотой ореол пришел в движение: словно живой, обладающий собственной волей поток воды стекал по протянутой руке, концентрируясь вокруг трости, превращая обычную деревяшку в пылающий ослепительным пламенем меч. - Может быть, я и умру сегодня, но и ты не выйдешь из этой церкви без потерь. А люди, те, кого ты презираешь и ненавидишь, закончат начатое мной. Я верю в них также, как и тысячи лет назад. - О, я тоже верю в них, Озма, - прошипел Младший, делая шаг вперед. Его сиреневое тело вспыхнуло ярче, забурлило и исторгло десятки лезвий, зависших за спиной готовой смести все живое лавиной. – Я верю в человечество также сильно, как ты: мы создали их вместе, в конце концов. Я дал им ненависть, я дал им разрушение, я научил наслаждаться страданиями и любить власть. Со мной или без меня – они сожгут все, что ты построил. Замерший, не в силах понять и принять происходящее Навахо впервые услышал смех Старшего брата – свободный, беспечный, он зацепил его застывшее сердце, откликаясь чем-то почти забытым в душе: теплые руки матери, ее ласковый усталый голос, напевающий колыбельные... - Так значит, в конечном итоге, наш спор решат люди? – спросил он, поднимая над головой пылающий двухцветный меч. – Я не мог и мечтать о лучшем пари. На мгновение все замерло в шатком равновесии... Навахо почувствовал, как исчезают сковывающие его щупальца, опаленные изумрудно-золотым светом. Священник рухнул на колени, тяжело оперся ладонями о камень, но ни на миг не отрывал взгляда от двух существ, служению которым посвятил свою жизнь. И когда они столкнулись, когда зеленое и желтое встретилось с темно-фиолетовым, когда его накрыла волна спятившей энергии, у которой уже даже цвета не было, только сырая первобытная мощь, испаряющая камень и дерево, тела и Гримм... последними его словами была молитва, привычная и простая. Навахо начинал с нее день и ею же заканчивал, учил ей прихожан и их детей, назначал в качестве епитимьи: - О Близнецы, предвечные и нерожденные... А после его не стало.