Дьявол Черного моря

Ночное небо Вейл всегда было особенным. Оно очень отличалось от холодной, мертвенно неподвижной сверкающей россыпи звезд Темных Земель и маленьких городков фронтира. Оно жило своей собственной жизнью: красными и зелеными навигационными огнями плыли грузовые корабли и редкие лайнеры, суетились вокруг воздушных пристаней – трех монументальных колонн, ярко освещенных прожекторами в любую, даже самую темную, ночь. Вельвет всегда любила ночное небо; любила сидеть у окна, наблюдая за мельтешением огоньков и черными громадами кораблей, почти бесшумно скользящих по небу. Это была одна из немногих вещей, которую робкая и жертвенная фавн-кролик оставила в наследство той, кто заняла ее место. Куру удобно свернулась калачиком на подоконнике, тепло укрывшись пледом и подложив под себя трижды свернутое одеяло. Запрокинув голову, она смотрела на небо, но не интересовали ее ни общественные лайнеры, ни грузовые корабли, сейчас испуганно жавшиеся к крышам. Нет, все ее внимание занимала громадина, что нависала над ними, царствуя над небесами: угловатые, хищные обводы длинного, больше трехсот метров, корпуса; острые шипы эффекторов гравитационного поля; черный провал жерла главного калибра, столь огромный, что в него поместился бы целый дом; белоснежная броня, отливающая багровым в последних лучах заходящего солнца. И самое главное – эмблема, разукрасившая днище: не скрещенные топоры Вейл, а белый щит и алебарда в черном круге. Атлас. - Это похоже на оккупацию, - пробормотала она себе под нос и тут же пожалела об этом. «Оккупация – это насильственный вооруженный захват чужой территории военной силой, - не согласился голос в ее голове. – Экспедиционный флот Атласа действует с полного разрешения Совета Вейл». - Заткнись, - пробормотала Куру, прекрасно зная тщетность своих усилий. И точно: «Это выгодно каждому. Со всем, что произошло в Королевстве – нападением на Белладонну и казнью Аргуса Нави, Падением Гленн и побегом Глинды, а также наличием неподконтрольного линчевателя, способного ровнять с землей целые кварталы – Совет просто не уверен в своих силах удержать ситуацию под контролем. Они не могут отменить фестиваль, не сейчас, за неделю перед началом, а экспедиционный флот Атласа – вот он, совсем рядом, парит на северной границе. Учитывая, что Атлас начал и проиграл Великую Войну, доказав всему миру нерентабельность завоевательных войн на Ремнанте, они ищут каждую возможность восстановить свою репутацию и такой шанс выпадает им нечасто. Если они помогут Вейл, выполнив каждый пункт договора... такой капитал в невидимом фонде благонадежности и репутации им не собрать и еще за семьдесят лет» Это была скорее эмоция – тусклая полуоформленная мысль, без реального желания вступить в диалог: «А еще они не хотят пачкать руки», но и этого хватило: «И это тоже верно. Если Черное море действительно взорвется, подавлять беспорядки придется железом и кровью, и полиция с этим не справится – понадобятся войска. Те самые войска, что нужны на стенах; те самые, которые ведут бесконечную войну с Гримм – и умирают на ней... за выслугу лет, квартиру в хорошем районе и пожизненную пенсию, если переживешь пятнадцать лет. Заставлять солдат стрелять в свой собственный народ – всегда плохая идея». Куру не собиралась на самом деле отвечать. Но сложно было не думать, сложно было не допустить даже проблеска мысли «Как и оставлять их сражаться и умирать, пока их народ расстреливают иностранные войска», и это все, что нужно было голосу. «Меньшее зло. Армия не может на самом деле покинуть оборонительные рубежи просто так – не в массовом порядке. Гримм – реальная, близкая и постоянная угроза, и если они прорвутся за стены... Этой угрозы будет достаточно для большинства. Потери неминуемы в любом случае – репутационные, политические, людские. Совет свалил ответственность за Гленн на Гудвич, и Совет свалит кровь на Атлас, как и любые перегибы и неудачи, постаравшись остаться чистенькими... насколько это вообще возможно» - Заткнись, - повторила Куру уже тверже, нашарив рукоять ножа за пазухой. «Куру, я не враг тебе...» - Заткнись! – прорычала она. Молниеносно вытащив нож, она прижала лезвие к горлу, заглянула в горящие тусклым золотом глаза в отражении: - Заткнись, - глаза тревожно замерцали, как отдельные кадры – карим и золотым. – Иначе, клянусь Близнецами, я лишу тебя тела, которого ты так жаждешь. Я уверена, что хотя бы пару секунд смогу сопротивляться. «Если бы я хотел, то давно сделал, и ты не смогла бы меня остановить, - голос казался таким искренне грустным... Куру тоже так умела. – Я могу помочь тебе, Куру – во всем, чего ты захочешь. Ты хочешь равенство фавнов? Вместе мы сможем это устроить» Сжав зубы, она нажала на лезвие чуть сильнее; по шее потекла теплая струйка крови, пахнущая кислотой и железом. Золотые глаза мигнули в последний раз – и погасли. - Я хочу учиться в Биконе, - вздохнула фавн, опустив нож. – Я хочу сидеть на лекциях и сражаться на арене, охотится на монстров в Изумрудном лесу и нервничать перед экзаменами. Я хочу дружить со своей командой. Я хочу наблюдать за Жанной и Кардином; клянусь, видеть, как эти два идиота танцуют друг вокруг друга – самое смешное, что я видела в жизни, как ситком в реальности; Жанна худшая – Кардин хотя бы понимает, что происходит. Я хочу восстановить отношения со старой командой Вельвет – они хорошие люди, и были для нее лучшими друзьями, - она закрыла глаза, в бесполезной попытке помешать ему увидеть заблестевшие слезы. Последний пункт в списке, как это часто бывает, оказался самым важным. – Я хочу наблюдать, как Вайс превращается из девушки в женщину – сильную, уверенную, могущественную. С ее умом, волей и ресурсами – она сможет перевернуть мир... и я жду не дождусь, чтобы это увидеть. Я хочу быть ее опорой и силой, поддерживать, когда она оступается и дуть на царапинки, когда падает, защищать, когда она сама не сможет... Ответ был почти неразличим, тих, как шорох газетных страниц в соседней комнате: «И это все еще может стать твоим. Я буду счастлив навсегда остаться просто голосом в твоей голове, к которому ты обращаешься за ответами и навыками». - А теперь скажи это так, чтобы я поверила, - предложила Куру. – Ну же, это просто. Для этого ты просто должен привести хоть одну причину, хоть один пример того, что доверять тебе – хорошая идея. Ответом ей была лишь тяжелая тишина да тяжеловесное «тик-так» механических часов, настолько старых, что Куру казалось, что они вот-вот развалятся, не выдержав собственного веса. - Я так и думала, - презрительно скривила губы девушка. – Ты знал, чем все кончится для Вельвет в тот момент, когда прочитал ее файл при поступлении. Рано или поздно, так и иначе, но она направила бы на тебя свое Проявление: Охотники – опасная профессия. А даже если и нет – ей всегда можно «помочь». Ты подсунул Вайс меня. В тот день, когда нашел меня перед «смертью» - уже знал, что вернешься во мне. Готова поспорить – ты догадывался, кто помог Вельвет найти брата, и перед кем я окажусь в долгу. Все дерьмо, через которое прошли Калейдоскоп и Ахиллес с Кошкой – все это твой гребанный план. Ты позволил этому произойти. Так скажи: какого хрена я должна верить тебе после этого? Куру открыла глаза, вновь озарившиеся слабым золотым сиянием. Лезвие прижалось к горлу, но призывать Озпина заткнуться она не стала – хотела услышать ответ. «Мой брат должен быть убит, - наконец, сказал пришелец. – Это важнее любой жизни в отдельности, и даже моей, в свое время. Самаила сложно убить, и еще сложнее – заставить сражаться насмерть, если он не уверен в победе. Только поэтому я согласился играть по его правилам – до поры. Мне жаль, Куру, но когда придет час, я больше не смогу позволить себе быть хорошим: чтобы победить Самаила, потребуется вся моя сила, и тогда произойдет именно то, чего ты боишься. Ты не выдержишь этого, никто из людей не выдержит, и в твоем теле останусь только я... как произошло однажды с Озпином, когда Глинда умирала у него на руках. Но пока... пока все еще есть шанс, что вместе мы сможем расставить фигуры так, чтобы никому из тех, кого ты любишь, не пришлось умирать. Но это произойдет только если мы будем работать вместе, если ты рискнешь и доверишься мне». Куру нажала на лезвие сильнее. Золотые глаза погасли, не дожидаясь приказа, когда вторая струйка крови потекла по изрезанной тонкой шее. - В этом наша проблема, - прошептала она. – Я тебе не верю. Это должно было стать концом разговора – ее последнее слово, ее окончательный ответ, неизбежный тупик, в который упиралась каждая попытка диалога. Так должно было быть, но... не было. «Хорошо. И как ты собираешься решать все проблемы сама?» Куру собиралась ответить так же, как отвечала всегда – невнятной безадресной бранью – но отвлеклась. Кошка указала ей на один из доходных домов, на самой границе Черного моря и нормальных районов, и фавн, пожав плечами, доверилась профессионалу. Это место никогда не было тихим, особенно в субботний вечер: дети бегали по коридорам, судачили в общей на этаж кухне их матери, выпивали и спорили под окнами отцы, устраивая очередной турнир по пинг-понгу в крохотном внутреннем дворике. Все это был просто фоновый шум, к которому она давно привыкла. Но что-то было неправильно... звуки шагов тяжелых армейских ботинок были слишком легкими, словно их носил анарексичный подросток, и при этом неуловимо знакомыми. Шаги проследовали от лифта дальше по коридору, вдоль ровных рядов дверей крохотных комнатушек, остановились прямо напротив комнаты Куру. Фавн развернулась к двери как раз вовремя, чтобы увидеть два черных силуэта, выплывших из небытия и материализовавшихся посередине комнаты, и мгновенно поняла все, едва заглянув в желтый глаз темной фигуры, держащей обладательницу ботинок за плечо. Ботинки – тяжелые, непривычные для той, кто их носила – были призваны скрыть знакомую походку, дать возможность подкрасться поближе. - Кошка! – прорычала Куру, отказываясь смотреть на вторую гостью. – Ты обещала! - Она накормила меня стейком из лосося, - ответила преступница, совершенно не выглядя виноватой. В ответ на злобное рычание, пожала плечами и «объяснила» дальше: - С рукколлой, томатами черри, пармезаном, под соусом бальзамик и кусочком лайма. Мы, конечно, друзья, но... Куру швырнула в нее нож. Последним, что исчезло из реальности были насмешливо прищуренный золотой глаз да кривая полуухмылка, которую преступница позаимствовала от своего напарника. Все еще отказываясь смотреть на ту, кого Кошка притащила с собой, Куру оглянулась, но, разумеется, окно уже было заблокировано медленно вращающимся белоснежным глифом со снежинкой в центре. - Разберитесь со своей личной жизнью! – донеслось из-за двери. - Лицемерка, - проворчала Куру. – Со своей разберись! Она могла бы сломать глиф и сбежать через окно. Вот только... Вайс не остановится, она никогда не сдастся, если увидела перед собой цель – одна из тех черт, которые Куру обожала в ней. Устраивать погоню со спецэффектами в городе – плохая идея для них обоих. - У тебя кровь, - тихо сказала Вайс и зашебуршалась в сумочке, перекинутой через плечо. Она шагнула ближе, почти вплотную, и Куру попятилась на подоконнике, прижалась спиной к холодному глифу. Бесполезная, рефлекторная попытка сбежать – Вайс не позволила таким мелочам остановить себя. Прохладная атласная ткань прижалась к шее, аккуратно вытерла кровь. Холодные чуткие пальчики пробежали по покрасневшим, почти зажившим шрамикам, пустив волны мурашек по коже. - О Близнецы, Куру, что случилось? - Я оставила флешку, - прохрипела фавн, глядя в сторону. - А я ее выбросила. Вздрогнув, Куру наконец посмотрела на напарницу. Это была ошибка: едва взглянув в эти огромные голубые глаза, серьезные и внимательные, в которых не было ничего, кроме беспокойства и мягкой, застенчивой нежности, Куру поняла, что пропала. Она не может сказать «нет» этим глазам. Все, на что она способна – повторять: «Да. Да! Тысячу раз да! Все, что пожелаешь!» снова, снова и снова. - Если ты хочешь сказать мне что-то важное, тебе придется сделать это самой. «Она заслуживает отве...» - Заткнись! – злобно огрызнулась Куру и тут же пожалела об этом. Вайс отдернула руку, мягко ласкающую ее шею, отшатнулась, как от удара, и ошеломенно уставилась на нее этими своими проклятыми голубыми глазами – так, как мог бы смотреть самый милый щенок на свете, которого злой прохожий пнул в канаву. - Прости, - выболтали ее предательские губы, обгоняя мозг. – Это я не тебе. Вайс нахмурилась, внимательно оглядела пустую комнату, склонила голову к плечу, пытаясь разглядеть у Куру наушник. - Мы одни здесь, - тихо сказала она, наконец. «Мы никогда больше не будем одни» - Уходи, Вайс, - попросила Куру, закрывая глаза. Так было легче не сломать голос. – Нам больше не о чем говорить. И замерла в ожидании, заранее зная, что это не сработает. И точно: Вайс присела рядом, зашелестела бумагой... - Есть так много причин, по которым... – начала наследница. Куру, не глядя, хлопнула ладонью по своему собственному письму, закрывая Вайс обзор. - Да, нам совершенно не о чем говорить... – если бы сарказм был чем-то материальным, Куру бы отравилась от одной интонации. Какое-то время они молчали. Куру глубоко, размерено дышала, успокаивая ту часть себя, что была влюблена до полного отупения и кричала: «Она пришла! За мной!» и пытаясь прислушаться к другой, которая знала, что она должна была сделать: накричать, оттолкнуть, заставить ее уйти, может быть, даже ударить. «Как будто ты способна причинить ей боль вот так – глаза в глаза, сердце к сердцу, - фыркнула влюбленная Куру и фавн знала, что это правда. – Поэтому ты написала письмо». Вайс завозилась, устраиваясь поудобнее, ясно давая понять, что она здесь надолго. Куру вздрогнула, когда наследница положила ноги ей на колени, замерла на мгновение... и, со вздохом признав поражение, опустила руки на мягкую ткань джинсов, осторожно провела ладошками от лодыжек до коленок. У Вайс всегда были божественные ноги танцовщицы – длинные, стройные и сильные и даже чужим мешковатым джинсам не удалось это скрыть. - Сейчас вечер субботы, - спокойно заметила Вайс, объясняя то, что Куру знала и так. – Жанна с Кардином прикроют меня до понедельника. - Такая упрямая... - Тебе нравится это, - с непрошибаемой самодовольной уверенностью парировала Вайс и тут же сменила тон на жесткий приказной: - Говори. Куру подчинилась. Какой выбор у нее был? Вайс всегда была ее слабым местом, единственным человеком, рядом с которым отказывало все то, что досталось ей «в наследство» от Озпина, оставляя просто влюбленную по самые кончики длинных кроличьих ушей девушку. Она рассказала, как ее нашел Озпин в день своей смерти. О флешке с данными, которую она отказывалась читать, не желая играть в чужие игры. О встрече с братом Озпина в умирающем городе. - Наверно, это какое-то Проявление, - закончила она, - возрождаться после смерти в других. Прах, я даже помню сказку о Вечном Охотнике, которого Братья оставили присматривать за человечеством. Кто бы мог подумать – сказка оказалась правдой. И я, видимо, следующая в очереди. - Он... говорит с тобой? – тихо спросила Вайс тщательно выверенным нейтральным тоном, когда Куру закончила. - Говнюк не в силах заткнуться, - вздохнула Куру и наконец открыла глаза, прямо встретив неверящий взгляд напарницы. – Ну же, старый хрен, будь полезным хоть раз. Желтый отблеск в расширившихся глазах подсказал ей, что Озпин выполнил просьбу, подсветив карий густым червонным золотом. - Он сидит в моей голове и смотрит моими глазами. Он слышит каждую мою мысль, знает каждую эмоцию и может управлять моим телом... я могу сопротивляться этому, но, подозреваю, недолго. Ты знаешь, что произошло с Вельвет – он раздавил ее, даже не специально, будучи просто копией. Со мной будет тоже самое. Я могу продолжать ходить, думать и говорить, но я уже мертва, Вайс. Боль и ужас в любимых глазах были именно такими, какими Куру их представляла. Это причиняло боль, больше, чем даже мысль о собственной смерти, но фавн заставила себя продолжать смотреть ей в глаза и говорить: четко, спокойно, безжалостно, не оставляя никакого места для ложной надежды: - И в один нихрена не прекрасный день, ты не будешь знать в какой, ему надоест. Я умру – ночью, в туалете или в душе, и он займет мое место. Как ты собираешься отличать нас, когда он знает все, что знаю я? Когда мы и без того так похожи, что меня тошнит при одной мысли, откуда я получила большую часть себя? Как ты собираешься помешать ему использовать себя также, как он использует всех остальных? Он правит этим Королевством даже из могилы: весь гребанный Вейл танцует под его дудку, и он даже не жив, чтобы это проконтролировать! Ответом ей были поникшие плечи, закушенная губа и отведенный в отчаянии взгляд. Куру знала, что нет никакого выхода, никакого способа избежать озвученного, но молчаливое подтверждение все еще ранило. Подождав на всякий случай еще несколько секунд, она мрачно кивнула сама себе, аккуратно сняла ноги Вайс с коленок и встала на ноги. - Уходи, Вайс, - сказала она, отворачиваясь. – И прочитай гребанную флешку, я не верю, что ты и правда ее выкинула – ты слишком предусмотрительна для этого. Она сделала шаг к двери, желая только одного – уйти отсюда, убежать на другой конец города, найти самую глубокую дыру, забиться в нее и, накрывшись одеялом, разрыдаться, оплакивая уничтоженное будущее. Ее остановила твердая хватка на запястье. Тонкие холодные пальчики сжали так сильно, что это причинило боль. Куру начала оборачиваться, но опоздала – Вайс ударила стопой под коленку и уронила ее на пол. Дернув за руку, перевернула на спину и уселась сверху. Ее лицо, застывшее в маске ледяной ярости, было самой прекрасной вещью, которую Куру видела в своей жизни, и то мгновение, пока она, парализованная, любовалась им, дали Вайс время довести задуманное до конца. Заблокировав обе руки напарницы над головой, Вайс склонилась над ней и, подарив долгий-долгий взгляд в глаза, поцеловала – грубо, с отчаянной требовательностью идущей на смерть, и... все исчезло. - Пусть попробует подделать это, - хрипло сказала Вайс вечность спустя, разорвав поцелуй. Куру открыла глаза и поняла, что даже не заметила, когда закрыла их. Она обнаружила свои руки, бродящие по спине и бедрам напарницы (предательницы не остановились даже когда поцелуй закончился), свое тяжелое дыхание и горящие губы, все еще хранящие безумно сладкий вкус лучшей девушки на свете. - Пусть попробует подделать то, как ты смотришь на меня сейчас, - продолжила наследница, не делай никаких попыток остановить ласки. – Пусть попробует посмотреть на меня так, словно я – единственная причина, по которой планета продолжает вращаться, а солнце – вставать по утрам. Она склонилась ближе, заставляя Куру беспомощно дрожать в ожидании. Остановившись в паре миллиметров от губ, наследница продолжила, щекоча горячим дыханием: - Ты слышишь меня, Озпин? Если с ней что-то случится – я узнаю, и тогда... твое бессмертие превратится в проклятье. Каждое новое тело станет темницей, каждая новая жизнь – бесконечной мольбой о смерти. Куру больше не могла терпеть это издевательство. Крутанув бедрами, она сбросила Вайс на пол и нависла сверху: - Это самая сексуальная угроза вечных пыток, которую я когда-либо слышала. - Это была не угроза, - ухмыльнулась Вайс, посмотрев на нее с такой жадностью, словно фавн была огромным тортом, а она сама – сладкоежкой весом пару сотен килограмм. – Просто факт. - Ты сама это выбрала, Вайс, - дала ей последний шанс Куру. – И ты отвечаешь за все, что произойдет дальше. - Ты будешь продолжать говорить или наконец займешься делом? Куру ответила так, как того заслуживал вызов: губами, языком и жадными пальцами. *** Наклонившись над кроватью, Куру легонько подула на лицо напарницы. Маленькое аккуратное личико сморщилось, она смешно чихнула и завозилась, натягивая одеяло на голову. Куру захихикала, чувствуя себя отвратительно легкомысленной и счастливой. - Я люблю тебя, Вайс, - сказала она, поправив одеяло, чтобы прикрыть крохотную пяточку, торчавшую наружу. – Надеюсь, что смогу вернуться к тебе. Накинув на плечи куртку, она тихо выскользнула из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Быстро пересекла пустой коридор, дождалась лифта, отправила его на последний этаж и, сломав замок ударом кулака, вышла на крышу. Присев на широкий парапет, свесила ноги на улицу и какое-то время просто смотрела, как медленно светлеет черное небо, багровеет розовая полоска рассвета и медленно просыпается огромный город, ворочаясь, как медведь в берлоге весной. - Хорошо, Озпин, - наконец, сказала она. – Давай поговорим по-настоящему. Что, Гримм побери, происходит на самом деле?