Дьявол Черного моря

У каждого человека есть особые места. Парк, в котором прогуливал занятия в школе, бар, в котором встречаешься с друзьями, одна единственная, самая особенная полянка в лесу, куда ездишь отдыхать с семьей. Эти места больше, чем деревья или цветы, больше, чем барные стулья и запах крепкого пойла, тепло костра и дымный вкус жаренных сосисок. Такие места – живая память, высеченная в реальности. Возвращаясь туда, даже спустя много лет, ты становишься мостиком, соединяющим прошлое и настоящее. Здесь вечно будет гулять школьник с друзьями, смеясь и толкаясь – молодой, беззаботный: и миллионы открытых дорог разбегаются от его ног в бесконечность. Будет стоять тот самый столик, навсегда занятый для тебя, с твоими инициалами, вырезанными на потрескавшейся столешнице; там будет пахнуть дымом и пивом, звучать жаркие споры о любой неважной ерунде. На полянке в лесу навсегда останутся живы родители, не пожелтеет листва, а солнце всегда будет прямо над головой. Мощный размеренный грохот прибоя, сильный запах соли, горящие глубоким красным толстопузые баржи, что плавно покачивались словно в пустоте, а не на волнах, тихо подпевая прибою разноголосицей сотен сплавов в нежных объятьях магнитных полей. Это было особенное место, отпечатанное во Вселенной отныне и навеки, до тех пор, пока я живу на свете. Блейк показала мне его, и здесь началась наша дружба. Здесь она решила остаться и сражаться с Белым Клыком вместе со мной, здесь впервые показала лицо и доверилась по-настоящему. Сюда я пришел в ночь, когда впервые с ослепления вернулся на улицы, и здесь же мы решили работать с Калейдоскопом. Что бы ни происходило в моей жизни, где бы я ни был и чем бы ни занимался, я всегда возвращаюсь сюда. Вчера, сегодня и до самой смерти разбиваются волны о вынесенные далеко в океан волнорезы, танцует на океанской ряби лунная дорожка; крася в розовый облака, бесконечно встает солнце. Соленый морской бриз остужает разгоряченное лицо, медленно-медленно убаюкивая жадного до чужой боли Дьявола в дневной сон. Порт навсегда останется местом, где у меня были глаза. Потерять их в первый раз было мучительно больно и страшно. Я был сломан, разбит, унижен. Казалось, что жизнь кончена. Отдавать во второй… было просто горько и тяжело – как бросить в огонь единственный альбом с фотографиями семьи, которой больше нет. Ты можешь жить без этого, но вместе с бумагой сгорает и какая-то часть тебя, что все еще верит и на что-то надеется. Я помню, как Куру, виновато и неловко вздыхая, объясняла, что не может дать их мне навсегда – душе, види… понимаете ли, не такая, не подходит для серебряных глаз, что они отравят, сожгут ее, выжмут досуха, оставив после себя лишь сморщенный изюм. Она сказала, что у меня будет всего пара недель, если я не буду зажигать глаза или всего один по-настоящему мощный удар, прежде чем повреждения станут необратимыми. Я помню, как пряталась от меня Блейк, помню, как лишь чудом (по имени Куру, сообщившей ей неверный срок «пересадки») застал ее дома, собирающую рюкзак. На столе лежала записка железными чернилами с ее новым номером Свитка, и что я могу звонить ей в любое время дня и ночи, и что она никуда не уходит, а просто хочет побыть одна. Она пятилась от меня к стене, отворачивала голову, скрывая ту половину лица, которую всегда прятала под повязкой, маской или волосами. «Я просто хотела, чтобы ты запомнил меня красивой» - пробормотала она тогда, больше не пытаясь сбежать, хотя, Близнецы свидетели, со своим Проявлением могла бы попытаться скрыться даже от меня. Это был первый и единственный раз, когда Блейк вообще допустила, что ее хоть сколько-то заботит увечье. Хотел бы я сказать, что потребовалась всего одна ночь ласки и миллион ласковых слов, чтобы убедить ее в том, что это не имеет значения, но… я надеялся, что нескольких лет будет достаточно. Или, может быть, вся жизнь. Это меня тоже устраивало. На востоке, на самом-самом краю моего радиуса, медленно прохаживался вдоль ограды охранник, помахивая фонариком и смешно подпрыгивая на месте, словно в такт какой-то задорной музыке. Бедняга, наверно, думал, что его никто не видит. В незыблемости порта в этот час, на самой границе ночи и рассвета, когда ненадолго замирало даже беспокойное Черное море, все-таки произошли кое-какие изменения. Район пострадал во время атаки меньше многих других частей Королевства – Гриммолинкор (это, кстати, стало официальным названием) атаковал центр города, там же рухнули другие корабли, сбитые им и Самаилом, и там же в конце концов упокоился он сам, после впечатляющего выступления Глинды Гудвич, сбившей железного монстра ни много ни мало – другим железным монстром. Жаль я этого не видел… Другие атаки пришлись на приграничные территории – именно там, где после войны, на заре нынешнего Золотого века Королевств, были построены воздушные пристани. В те времена пышным цветом цвела торговля, но пускать глубоко внутрь своих земель вооруженные (а иные не путешествовали между Королевствами) корабли недавнего противника было как-то боязно. Поэтому пристани были построены на границу, а в столицу попадали уже другими способами. В этом давно отпала нужда, но вокруг уже была построена инфраструктура, выросли обслуживающие весь этот товарный поток городки, работали десятки, если не сотни тысяч… А сейчас, когда была разрушена Западная пристань и повреждена Южная, Вейл сдул пыль с того самого проекта нового воздушного порта в Черном море, который пытался протолкнуть Озпин незадолго перед смертью. У отразившего атаку Гримм Королевства образовалась острая нехватка ресурсов, которые с удовольствием предоставили другие страны – Вейл был хорошим заемщиком: никто не сомневался, что все разрушенное будет отстроено. Такое уже случалось не раз, в конце концов, в истории каждого Королевства. Так работал этот мир: Гримм разрушали, люди – строили заново, лучше прежнего. Бесконечный цикл Старшего и Младшего: жизнь и смерть, разрушение и созидание, сменяя друг друга, творили Историю. По некому загадочному стечению обстоятельств активнейшее участие в стройках Черного моря принимала семья Никос. Поставки материалов, выкупленные и поглощенные строительные фирмы – вместе с несколькими богатейшими семьями Вейл жизнь на стройке бурлила, не затихая даже ночью: отвесные скалы, ранее совершенно непригодные для любого использования, пестрели строительными лесами, множились черными полукругами ангаров или длинными носами пристаней. Внутри камня прорубались тоннели и лифтовые шахты, тысячи людей, как термиты, превращали скалу в огромный улей, транспортный узел, призванный вновь вдохнуть жизнь в увядающий порт. «Если мы собираемся сделать из этой дыры что-то приличное, это не значит, что я не могу на этом заработать, - отмахнулась мама, когда я позвонил ей, требуя объяснений. – О, и, если что, я угрожала им, что ты сделаешь с их железными корабликами тоже самое, что с драконом. Будь лапушкой, не опровергай это» Наверное, мне стоило разозлиться, но вместо этого я сказал «спасибо». Моя мама снова была в моей жизни, поддерживала то, чем я занимаюсь и помогала в этом. Делала она это в своем собственном, непередаваемо эгоистично-стервозном стиле, но я слишком давно ее знал, чтобы не понимать: это лучшее, на что она способна. Так что я просто радовался тому, что имею. Должен признаться, это было легко. Несмотря на все трагедии, смерти, увечья и разрушения… моя жизнь никогда не была лучше и свободнее, чем сейчас. У меня была мама, была Блейк, были друзья. Портовый район, место, которое стало моей личной вендеттой всему миру, получило шанс на новую жизнь; наверно, впервые за многие годы воздух, отравленный горькой смесью морской соли и городского смога, пах не отчаянием, а надеждой. В конце концов, оказалось, что все оно того стоило. Наверно, это лучшее, на что человек может рассчитывать, говоря о своей жизни. - Ты опоздала, - улыбнулся я. Прежняя сбруя – браслеты, обруч и пояс, кольца на пальцах – остались в прошлом. Где-то с месяц назад она вернулась домой, от кончиков пальцев ног до шеи покрытой татуировками абстрактно-бессмысленных узоров с содержанием металла: малым, но достаточным, чтобы сиять в моем «втором зрении» немного смутным силуэтом. На мой вопрос – понимает ли она, что теперь я ВСЕГДА вижу ее голой, промурлыкала: «А почему ты думаешь, я вообще это сделала? Видишь, я вообще полностью закрасила грудь?» Я хотел разозлиться на нее за такое издевательство над собственным телом, но не смог. Сложно было продемонстрировать серьезность ее намерений для наших отношений как-то еще громче. Она не собиралась никуда уходить. И это было здорово. - И как ты меня всегда замечаешь? – протянула она дежурную, совершенно несмешную, на самом деле, шутку, которая имела смысл только для нас двоих. Блейк плюхнулась рядом, моментально прижалась, ткнулась носом в подбородок, глубоко вдохнула мой запах и еле слышно замурчала от удовольствия. Я не был уверен, что она сама замечает, когда начинает так делать и даже спустя три с половиной года знакомства опасался на эту тему шутить. Этой девушке, ластящейся ко мне, как кошка к хозяину, опасались наступать на хвост буквально все в этом городе. И правильно делали. - Я свободна сегодня днем. Чем займемся? И как бы ни было соблазнительно запереться в спальне и не выходить до вечера, мне пришлось виновато ответить: - На самом деле у меня есть важное дело… - Прекрати дергаться. Вздрогнув, Джек выронил нож, в котором пытался через отражение оценить свою внешность. Занимался он этим секунд тридцать, просто я не сразу понял, зачем он взял его в руки. - Ты хорошо выглядишь. - Откуда ты знаешь? – буркнул Джек, пытаясь поправить рукава костюма. Зря он его вообще напялил – такие вещи надо уметь носить. – Ты «хорошо» от «плохо» разве что на ощупь отличишь. Я только хмыкнул в ответ на это. Кому другому это вряд ли сошло бы с рук, но у грубости Джека были чертовски весомые причины – я сломал ему жизнь, в конце-то концов. Тем удивительнее, что присутствовать на этой встрече он попросил именно меня. И еще страннее, что я предпочел был здесь вместо того, чтобы целовать свою девушку, настолько занятую восстановлением и контролем банды террористов, что времени побыть вместе у нас было едва раз-два в неделю. - Сегодня утром ты побрился, тогда же – подстригся, и тянул до самого конца именно для того, чтобы за пару дней ничего не испортилось. Трижды помылся и столько же раз почистил зубы. Взял в аренду костюм, полчаса его гладил, а потом столько же – драил туфли. Ты выглядишь настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Пару секунд Джек молчал, придумывая ответ… - Иди нахрен, – наконец сказал он. И, видимо, чтобы подчеркнуть свое остроумие, добавил: - И, чтоб ты знал, мое лицо сейчас очень презрительное. Он врал. На самом деле самодовольный засранец ухмылялся, чувствуя свое превосходство. Один из самых сложных навыков, которые я освоил за полтора года слепоты – умение определять с помощью металлических пылинок выражения лиц людей так, чтобы они этого не заметили. Это была идея Блейк. Все оказалось с одной стороны просто, с другой – чрезвычайно сложно, с третьей – жутко, с четвертой – фантасмагорично. Я покрывал ее лицо плотным, хоть и тонким покровом железной пыли, а потом она корчила все возможные выражения лица. После того, как я запомнил их – количество пылинок уменьшалось, пока я подбирал нужные точки, куда нужно посадить крошечные индикаторы. Скулы, уголки и центр губ, веки, брови, щеки и лоб, ноздри… всего около сорока точек, внимание к которым позволяло определять хотя бы самые базовые и простые эмоции. Этому методу недоставало тонкости и нюансов, зато не вызывало у людей дискомфорта – пылинки были слишком маленькими, чтобы их можно было почувствовать. Вместо того, чтобы ловить Джека на лжи, я лишь хмыкнул и сказал совсем другое: - Все будет хорошо. - Да что ты знаешь… - мгновенно помрачнел он. - Я знаю, что она согласилась встретиться. - Как согласилась, так и передумает. - И что же ты такого можешь сделать, что она просто встанет и уйдет? - Не знаю, - вновь схватив многострадальный нож, Джек неловко принялся поправлять прическу искалеченной рукой в тонкой перчатке. – Может, просто на рожу мою посмотрит и сбежит. Очень хотелось просто сказать ему взять себя в руки и перестать ныть, но, увы – не сработает. По себе знаю – эффект прямо противоположный успокоению. Пару секунд я развлекался идеей отвлечь его на ругань в моей адрес, но передумал – отвлечь-то, может, и получится, а вот успокоить – точно нет, и жену Джек встретит еще более взвинченным, чем сейчас. Не вариант. По некоторым причинам, судьба этой семьи меня очень заботила. - Хорошо. Давай с другой стороны? Что, по-твоему, она ждет от этой встречи? Джек пробурчал нечто среднее между «Что?», «Отвали» и пожеланием мучительной смерти от потери крови после кастрации. - Я думаю, она хочет увидеть, что ты все еще жив после вторжения. Надеется, что ты больше не пьешь, в состоянии позаботится о себе и нашел какую-нибудь работу. И абсолютный максимум, о котором может мечтать – что сможет разглядеть в тебе что-то от того человека, за которого когда-то давно вышла замуж. Даже не дослушав до конца, Джек сгорбился, склонился над столешницей и легонько стукнулся лбом о дерево: - Охрененно низкие стандарты. - Ты можешь обвинить ее в этом? - Нет, - вздохнул он. – И что, тогда самый тупой совет для свиданий: «Будь собой»? - Лучшей версией себя, скорее. Просто постарайся не облажаться на десять из десяти. - Восемь?.. - Тоже лучше не стоит. - Ладно. Облажаться меньше чем на восемь из десяти – это я могу. Джек фыркнул. Глубоко вздохнув, он выпрямился и с усилием расправил плечи… - Это хорошо. Она здесь. - Что?! - Три… Джек вновь схватил нож, в сотый раз всмотрелся в отражение… - Два… Нож со звоном упал на столешницу. Вместо прически он принялся поправлять галстук. - Один… Чинно уложив руки на стол, Джек выпрямился в самую идеальную стойку «Смирно!», на которую только был способен человек, ни дня не служивший в армии. Прошла секунда, другая… Я боролся с соблазном сказать: «Шутка!», Джек, судя по движению век, косился на меня все более и более подозрительным взглядом... а потом дверь крохотного кафе, пустого в это раннее воскресное утро, открылась, звонко прозвенев колокольчиком. Я был моментально забыт. Джек замер, впившись взглядом в вошедшую, перестал даже моргать и дышать. Уверен, будь у меня глаза – гладко выбритое лицо было бы белее самого чистого снега. Астра, его жена, тоже не собиралась двигаться с места – я не успел посадить ей на лицо пылинки, но готов поспорить – выражение лица у супругов было одинаковым: полнейшая неподвижность оленя, озаренного светом фар. Через пару секунд мне стало ясно – они так и будут стоять и смотреть друг на друга, пока один из них не струсит. Прокашлявшись, я встал на ноги, подхватив лежащую на столе трость. - Астра Маккой? - Да, - несколько запоздало ответила женщина, вынырнув из ступора. Я шагнул к ней ближе, вытаскивая из кармана визитку. - Меня зовут Ахилл. Я, - я замялся, пытаясь подобрать слово, которым можно было описать наши с Джеком отношения, - поручитель вашего мужа. Просто хочу, чтобы вы понимали: что бы не происходило между вами сегодня, завтра и всегда, ваша – и именно ваша – безопасность – мой приоритет. - Эммм… - протянула Астра, осторожно беря протянутую визитку. – Спасибо. Но вы… я не хочу быть невеживой… - Я слепой, - избавил я ее от необходимости произносить это вслух. – Это не проблема. Первый номер – мой, если по какой-то причине я не отвечаю, ниже – номер моей девушки. -…Хорошо. Судя по замешательству в ее тоне, она решила просто смириться со странностями. Улыбнувшись на прощание, я обошел ее по кругу и двинулся к двери, помахивая тростью в воздухе. Единственная моя роль – проследить, чтобы Джек не струсил раньше времени, была завершена. Дальше – дело за ними. Может быть, из этого ничего не выйдет. Может быть, Астра уже успела найти нового ухажера, и не пожелает ничего менять. Может быть, Джек сорвется и снова запьет, возможно – вновь поднимет руку на жену или дочь. Может быть – этой семье уже ничего не поможет, и им просто не судьба быть вместе. Но, несмотря на все это, я не мог не улыбаться, шагая по тротуару, улыбаться так, словно это я получил второй шанс на счастье, любовь и семью. Потому что может быть… может быть, у них все получится. Может быть, одна семья станет счастливее. Один человек станет лучше. Одна дочь вернет отца, жена – мужа, а Джек вернет сразу обеих. И если это произойдет… если даже такой как Джек может получить свой счастливый финал… То может быть… просто… МОЖЕТ БЫТЬ… счастливый конец возможен и для такого как я.