Девушка в тени

Вспоминать чёрный гроб слишком неправильно, как и рисовать его. Серый гранит, который смотрит на всех холодно и презрительно усмехается, давая понять, что он не отдаст свою добычу. Да, никто и не отбирает у него дядю Бена. Людям мёртвые не нужны, только живые, которые улыбаются и смеются. В памяти вырезали картину, где было лицо дяди. Мраморное, будто его сделали в Греции. Рядом, прямо как в радио, слышались голоса. Они пробивались через белый шум, дотягиваясь фантомными руками до ушей, причиняли боль. Будто говорили: «Услышь нас. Услышь». И она слышит. Если бы я была одна, то с удовольствием закрыла уши и зажмурила глаза. Легче потерять сознание, чем слышать всхлипы тети, которая сломалась, и видеть красные глаза брата. На минуту показалось, что между нами появилась пропасть, и рядом с ними стоял дядя Бен, обнимая их белыми, холодными, неживыми руками. В тот день не шел дождь. Тогда светило солнце, которое будто издевалось над людьми, собравшихся на кладбище. Для меня это был уход близкого человека, но я, наверное, к этому привыкла. Сначала семья, потом вторые родители, а теперь дядя. Я никогда никого не осуждала, но впервые поняла, как низко пали тетя и брат. Вы когда-нибудь видели только вылупившегося цыпленка? Он разбивает скорлупу, показываясь новому миру. А Питер с тетей Мэй забирались обратно, склеивая между собой маленькие части. Они прятались друг от друга, от меня. Я смотрела на это сквозь пальцы, сначала не понимая, а потом не зная, что мне делать. Я всегда любила поплакать на грустном моменте фильма или придумать свою историю, где хочется рыдать от несправедливости, но вместо этого сейчас наушники лежали рядом, а я копалась в ноутбуке. Нед присылал мне домашку, чтобы я ее сделала, а тот сдаст ее учителям. Я не могла впасть в отчаяние, закрыться от всего мира. Мне нужно разбить то, что склеили вокруг себя Питер и тетя. Больше всего я боялась за брата. Они не ели, только пили и смотрели глазами побитой собаки. Меня выворачивало наизнанку от этого. Хотелось чьей-нибудь смерти. В этой жизни я не плакала. Никогда. Я просто не могла себе этого позволить. А так хотелось под бок Питеру и наконец-то зарыдать, закатить истерику, не сдерживаясь. Но сейчас для этого нет времени. Все знали, что в Куинсе обитают все. От уголовников, до обычной шпаны и никто так и не узнал, кто пырнул ножом дядю. Полиция оставила этот случай, но через неделю я случайно нашла убийцу дяди. Мне было на это плевать. Рыдания за стенкой меня уже замучили, а пофигистичное настроение брата добивало. В нашу квартиру можно закатывать перекати-поле и наблюдать за ним. Это и то интереснее будет. Отложив ноутбук, я подняла поднос тети. Она снова не поест, только выпьет воду и начнёт рыдать. Питер также, только плакать не будет, просто смотреть в точку. Я все понимаю и мне тоже плохо, но каждый раз я находила силы на жизнь, поэтому для меня это было дико. Посмотрев на часы, я пошла обуваться. Через полчаса они должны заснуть, и надеюсь у меня получится вытянуть из затянувшейся депрессии хотя бы Питера, а потом вместе мы возьмемся за тетю. Время вышло, и я вошла в комнату. Аккуратно отодвинув подушку, посмотрела на спящего брата. Все-таки он для меня самый важный человек и я не могу смотреть на такого сломленного Питера Паркера. Никогда не думала, что Питер настолько тяжёлый. Еле дотащив его до двери, я успела подумать, что мой план – полное говно и его можно не выполнять, но упрямство взяло вверх. Кажется, Питер обзаведётся новыми синяками. Слушая, как тело брата издавало стук о ступени и прочие неровности, я пыхтела как паровоз, но шла дальше. Он будет мне должен. Идти в Куинсе ночью не самая лучшая затея, но мы же упертые. Еще и не самые умные люди, поэтому плюнув на все, я двинулась к побережью. Если нас кто-то увидит, то долго будет угорать. Мне, например, было просто лень переодеваться и, оставаясь в пижаме, которая должна была напоминать Стича, я плелась по темным улицам. Славу богу, копов не было, поэтому до набережной мы добрались через долгих четыре часа. Передышка нужна больше мне, чем Питеру, ну, это не особо важно. Снотворное действовало восемь часов, поэтому посмотрев на дисплей телефона, убрала в карман и потащила Питера на скамейку. Сердце ходит ходуном, иногда устраивая забег. Спина, руки и ноги ноют, а шея попросту болит. Как же хорошо, что погода теплая. Натягиваю капюшон, укладываю голову брата на колени и начинаю лазить в телефоне. Скоро у нас будет экскурсия куда-то и нужно хотя бы из интереса узнать куда именно. Но мне лень кому-то писать, поэтому я забиваю на эту затею. В «Твитере» и «Инстаграмме» совсем скучно, поэтому я захожу на «Ютуб», надеясь посмотреть какой-нибудь ролик. Хочется спать, но я собираюсь дождаться брата, а потом пойти домой и заснуть наконец. Плюнув на видосы, включаю музыку и наслаждаюсь тихими и спокойными песнями. Не замечаю, как задремала, пропускаю восход солнца и просыпаюсь только в шесть часов утра. Город уже оживает, и можно услышать шум машин и разговоры людей. Телефон умер, оставив меня одну. Покопавшись в карманах, нахожу ручку, в которой отсутствует половина чернил, и погрызанная крышка от нее да, и у основания она поломанная вся. Плавные линии начинают украшать щеку брата, потом поднимаются к левому виску и пошли по лбу. Маленькие паучки, которые плетут свои сети, уже прячутся около правого уха и уголков губ. Линии спускаются по подбородку и продолжили путь по шее. Питер хмурится и переворачивается на бок, сонно хлопая глазами. Я улыбаюсь, зарываясь руками в волосы брата. Мягкие и шелковые. Не то, что у меня. Питер жмурится от удовольствия, и ложится на спину, открывая глаза и рассеяно смотрит на меня. Карие глаза осматривают лицо идентично его лицу, а потом переключатся на небо, которое залили разными цветами. — Где мы? — его голос тихий, немного охрипший, но такой родной, что мне так и хочется прижать к себе и не отпускать. — А ты как думаешь, Пити? — брат рассеяно озирается, но останавливается на мне. — Я решила, что тебе нужно проветриться, а то сидишь целыми днями в своей комнате. — Я не хотел никуда идти. — Поэтому, я и принесла тебя сюда ночью, чтобы показать сегодняшний восход, — тихий смешок, и Питер закрывает глаза. Мы молчим. Питер лежит с закрытыми глазами, а я сижу на скамейке, разглядывая горизонт. Руки не прекращают массировать голову брата, поэтому он расслаблен. — Дядя Бен… — Его уже нет, — слишком резко говорю я, не открывая глаз от горизонта. — Его уже нет. Есть я, ты и тетя. Сейчас мы должны жить, а не цепляться за прошлое. — Ты не понимаешь! Это… — А что я должна понимать? Если бы я могла что-то изменить, то я бы вернула дядю, но у нас такого шанса нет. Мне, кажется, что он бы не хотел, чтобы мы прекращали любить жизнь. Питер хмурится, садится на скамейку и смотрит на небо. Я изредка бросаю на него взгляды, не замечая, что живот сводит от голода, а глаза болят от того, что не спала вот уже три дня. — Я понимаю это. Но это тяжело… — он замолкает, разглядывая уже не небо, а свои руки. — …чувствовать пустоту квартиры. Слышать тишину, когда должен раздаться голос дяди. Не обнимешь и не улыбнёшься ему, — Питер кивает, а я кладу голову ему на плечо. — Я понимаю, Питер. Но мы не можем закрыться в скорлупу, мы не можем забить на наше будущее. Пока мы живы – жива наша семья. Питер, мы не можем просто так опустить руки, сдаться. Он бы хотел, чтобы мы боролись. У Питера взгляд, как у побитой собаки. У Питера взгляд, как у человека, у которого весь мир рухнул. Но я вижу тот огонёк, еще не потухший, но который нужно разжечь для борьбы за жизнь. Переплетаю пальцы, ощущая горячую ладонь. Питер шепчет: «Спасибо». Питер шепчет: «Я люблю тебя». А у меня камень с плеч рассыпается, и камень этот исчезает, давая новый прилив сил для жизни. Мы вместе смотрим на восход солнца и я загадываю желание, которое обязано сбыться. Мы идем домой. Оба в очках и в пижаме, которая выделяется из толпы. Я не отпускаю руку Питера, а тот и не пытается ее забрать. Сейчас мы единое целое, симбиоз, который очень трудно разъединить. Улыбки на лице брата еще нет, но я готова отдать все на свете, ведь знаю, что она появится. Может не через день и не через два, но он улыбнется так наивно, так широко, как раньше, что я не сдержусь и обниму его так крепко, как смогу. Нам разговаривать не надо, мы оба понимаем, что тишина нас больше, чем устраивает. Сейчас я поддержка, которая нужна Питеру, а потом он придёт ко мне на помощь, когда мы будем вытаскивать из депрессии тетю. Я улыбаюсь брату, обнимая его со спины, не давая слезе скатиться по щеке. Я не дам просто так потерять тебе себя, Питер.