Кроваво-красный

Под ногами хрустели обломки костей и шуршали листы бумаги, которые Спикер уже перестал подбирать. Бесполезно. Обгоревшие и истоптанные, они не представляли никакой ценности, и не имело никакого значения, страницами какой книги они были. Исследования некромантов, исторические трактаты или любимая покойной Мэг данмерская поэзия - легионеры не разбирали и жгли все, стирая с лица земли убежище убийц. На пути к лаборатории свет факела выхватил из темноты смятый ударами булавы доспех, похожий на панцирь грязекраба, оставленный владельцем. Судя по темневшей на полу луже крови на полу, легионер едва ли ушел живым. Скелеты держали оборону и успели захватить с собой как минимум троих: в зале среди обломков костей остался пробитый шлем с окровавленной щеткой гребня, шипы одной из ловушек сохранили присохшие ошметки плоти. Форт это не спасло и даже не приносило утешения - разум цеплялся за статистику как за временное спасение от самых черных мыслей. Лаборатория встретила холодом и запахом гари. Разбитые колбы пустой скорлупой лежали у подножия каменных столов, на стенах застыли оставленные огнем черные полосы жирной копоти. Легионеры дотла сожгли кости и заспиртованные органы, и в груде черных углей виднелись обломки лавки, раньше заменявшей Терис кровать. Ее убили, если застали в форте. Спикер пытался не думать об этом с того момента, как переступил через порог форта. Пытался убедить себя, что кровь на полу принадлежит легионерам, и что полукровка смогла бы сбежать или спрятаться, едва услышав их шаги. Так получалось думать до тех пор, пока не начало тянуть гарью из каждого угла. Легионеры прошлись по всему форту, разгромив подчистую и не оставив ни единого закоулка целым. Легче было думать, что Терис вообще не появлялась здесь. Оставался только не менее неприятный вопрос о причине ее отсутствия и память о выворачивающем наизнанку чувстве, нахлынувшем два дня назад. Такое нельзя было спутать ни с чем. Смерть любого из Черной Руки сказывалась на всех. Спикер поднял перекатившийся под ногой чудом уцелевший флакон "вина летаргии" и безотчетно убрал в карман. - Без зелья Дангора не обошлось, как я вижу. - Драдас Рендар подошел неслышно, ступая между осколков чужой жизни с неожиданной для него тактичностью. Он встретил Спикера на дороге и коротко, не растрачиваясь на эмоции, сообщил последние вести. И потом, наверное, так же тихо, подобно тени, следовал за ним по коридорам, давая свыкнуться с изменившимся положением вещей. - Где он сам? - Пропал до того, как пришли с обыском. - Данмер оглядел черные стены, кривя тонкие губы в неприятной усмешке. - Оставил записку, что зелья украли. Но решил не рисковать... Весть о бегстве алхимика не вызвала почти никаких эмоций. Все катилось к Дагону уже давно, и от новых убийц не приходилось ждать верности. Расходный материал, набранный на первое время, был не так глуп, чтобы не понять этого, и вполне ожидаемо спасал свою шкуру. Спикер прекрасно понимал Дангора. Босмер был неглуп и единственный из всех новичков без лишних вопросов понял, почему убежище, куда их привели, пустовало. Даже в том, как он брал в руки алхимические колбы и пробирки в лаборатории, было какое-то почти суеверное почтение, выказываемое им прежним хозяевам. И вряд ли он врал, оставляя записку. Давно преступившему закон алхимику не было смысла предавать тех, кто предоставил ему крышу над головой и возможность развивать свой непризнанный талант. Из убежища его изгнало не преступление, а чутье, безошибочно подсказавшее, что его словам не поверят, и он отправится вслед за теми, чье место унаследовал. И самым отвратительным было то, что к пониманию босмера добавилось и желание последовать его примеру. - Что с остальными? - Люсьен Лашанс развернулся и шагнул в коридор, ловя в пятне света отблески стеклянного крошева, смешанного с углями. Под ногой рассыпался пеплом искореженный черный свиток, хрустнули керамические черепки. - Тилмо нашли мертвым на следующий день. - Дредас Рендар ожидаемо не выказал ни капли сожаления. - Я вывел Бригит и Антония, отослал на задания. Терис не появлялась. Впрочем, она и раньше не заглядывала в убежище... Про арест и казнь ничего не слышно. Раньше Легион о таких вещах не молчал. Каменные стены коридора вытягивались к черному провалу арки в зал, и чернота не прятала в себе ничего кроме следов недавнего погрома. Про книги, обожженные и изодранные, можно забыть. Единственное, на что стоит надеяться, так это на то, что при подсчете количество обгорелых черепов будет равно количеству скелетов, стоявших на страже форта. - Сейчас тяжелые времена, многие гибнут. – В интонации данмера закралась осторожность, призванная смягчить еще одно давно нерадостное известие, ожидаемое с тех самых пор, как он возник из темноты форта, - Ж`Гаста и Хавилстен мертвы. Спикер замер, взглядом шаря среди обгорелых обломков мебели и черной трухи книг. Попытался отыскать в себе хоть каплю сожаления, но выжженная Очищением душа породила лишь смутную смесь из предчувствия новых бед и почти кощунственного облегчения. Если там, на границе Сиродиила, именно их смерть дала о себе знать, то есть надежда, что Терис еще жива. Пусть лучше они, чем она. Хаджит последний год избегал его, как чумы, как будто бы страшась, что дурная репутация убежища Чейдинхолла как проказа пристанет и к нему. Он не замолвил и слова за Корнелия. Он не выступил против, когда на совете решали вопрос об Очищении. Правда, он не убивал и Альгу – лишь потому, что в бою против мага был бесполезен. Что до Хавилстена - немой норд, живший отшельником где-то около Брумы, всегда казался далеким и чужим настолько, что даже его имя узнавалось не сразу. Он никогда не занял бы место в Черной Руке. Теперь убежище Брумы унаследует Белезарис Ариус и, может, в скором времени убежище Чейдинхолла перестанет быть худшим. - Легионеры? – Спикер не оторвал взгляда от груды горелых костей в углу – хорошо знакомых, склеенных после того, как полукровка завела скелета в ловушку. Тогда ей несказанно повезло, и хотелось бы верить, что так же везло и сейчас. Она могла залечь на дно, укрыться в том же «Дурном знамении» у того вора, с которым она была знакома не первый год. Ворье и торговцы скумой – не лучшая компания, но там, около Бравила, сейчас безопаснее. Затянувшаяся пауза заставила обернуться. Данмер, смотревший прямо, необнадеживающе качнул головой. - Обоих нашли на дороге. Недалеко от таверны. – Дредас Рендар умолк, предоставляя право самому озвучить очевидный ответ на вопрос и вновь позавидовать Дангору, успевшему сбежать раньше, чем ему предъявили обвинение в предательстве. **** Над башнями Брумы вились цветные флаги, холодный ветер гулял в закоулках между домов, донося с площади песню, перекрывающую гомон пестрой толпы. Непривычно яркий и шумный северный город праздновал победу над силами Обливиона, вошедшую в историю. Шестнадцать лет назад у стен Брумы полчища даэдра были разбиты, и рухнули Врата, оставив после себя черные зубцы и обломки чудовищных размеров осадной машины. В тавернах шептались, что она, похожая на разорванное пополам насекомое, и по сей день иногда шевелится, словно пытаясь подняться, но таким россказням не было доверия, а некоторые и вовсе могли пригрозить рассказчику обвинением в ереси. Враг был повержен и не имел права оставаться хоть сколько-то живым даже в байках подвыпивших гуляк. На высоком помосте светловолосый бард, перебирая струны лютни, пел о великом подвиге павших в бою защитников Брумы и клинков, о воплотившем в себе Акатоша Мартине Септиме и Защитнице, «прекрасной и чистой как зимний рассвет». Песня лгала не меньше, чем рассказы завсегдатаев таверн, а то и больше. Терис не видела, шевелятся ли ночами обломки осадной машины, но видела Защитницу в разрушенном Кватче. Терис вспоминала обожженное лицо уже не юной наемницы, ее ругань и исходивший от нее запах горелой плоти и крови, и знала, что она не появлялась ни на одном празднике. Если верить Манхейму, она едва ли покидает свой дом недалеко от Скинграда, и если и бывает в этих краях, то только в Храме клинков, у могил погибших соратников. И почему-то слова старого вора вызывали большее доверие, чем многочисленные баллады, склонные превращать живых людей в безупречных во всем полубогов. Высокая фигура в черном, знакомая и изученная до мелочей, мелькнула впереди, своим появлением стирая все сторонние мысли. Песня барда исчезла, потускнели краски, и гомон толпы превратился в шум моря – монотонный, прячущий звук собственных шагов и скрывающий ее приближение к жертве. Терис следила за ним уже около часа. Ловила его движения, просчитывала шаги, угадывала его путь, сама оставаясь отделенной от него несколькими домами. Идти за ним по следу не позволяло чутье, заставившее свернуть на соседнюю улицу сразу же, как оба они вышли из таверны. Будь у нее хоть малая часть уверенности в успехе, она отравила бы его так же, как хаджита и норда. Хозяин той забытой аэдра таверны взял ее мыть посуду без лишних расспросов и лишь на второй день работы поинтересовался ее именем а услышав его, как будто бы тут же забыл. Сонный и медлительный, он надолго отлучался с кухни, и подмешать яд в эль посетителей не составляло труда. Они же не обратили внимания на невзрачную трактирную девку, слишком занятые своим разговором. Хаджит долго и красочно расписывал преимущества рукопашного боя, а норд внимательно слушал его, ни разу не перебив ни жестом, ни звуком, и, когда полукровка принесла им полные до краев кружки, поблагодарил ее кивком, даже не взглянув ее сторону. Она дождалась, когда их стаканы опустеют, и невидимкой покинула таверну. Слухи о смерти двух путников на дороге догнали ее уже вечером на постоялом дворе у стен Брумы, и она вместе со всеми пожелала обрести им покой в обители Девятерых. Когда данмер переступил порог таверны в Бруме, Терис хватило одного взгляда на него, чтобы отказаться от мысли убить его тем же способом. Высокий, с искалеченной рукой и длинным худым лицом, он вызвал бы у нее опасения, даже не знай она, что перед ней убийца из Мораг Тонг. Ледяные глаза, горевшие углями на сером как пепел лице, видели все насквозь, и полукровка благодарила высшие силы за то, что его цепкий пронзительный взгляд ни разу не коснулся ее. Он говорил с трактирщиком недолго и негромко, и она не рискнула повернуть головы в его сторону, чтобы услышать хоть слово. Будь ее воля, она бы не осталась ночевать с ним под одной крышей. Любой притон, служащий пристанищем скуумовым наркоманам и уличным головорезам, в тот вечер казался ей безопаснее, чем таверна «радушие Джерола». О том, чтобы отравить его, не возникало и мыслей. Нездорово обострившееся чутье подсказывало ей, что он, хранимый Мефалой, необъяснимым образом распознает любой яд и даже не прикоснется к отравленному питью или еде. И также безошибочно узнает ее среди других постояльцев, и его искалеченная рука нисколько не помешает убить ее на месте. Толпа поглотила ее, сомкнулась со всех сторон, лишив возможности видеть жертву и вынуждая довериться интуиции. Убийца ускорила шаг, пробираясь вперед и обходя зазевавшихся у спешно выставленных прилавков горожан. Поднырнула под рукой какого-то норда, отодвинула мальчишку, норовившего залезть в чужой карман, освободилась от чьей-то руки, тащившей ее в круг танцующих. Резкий профиль данмера на мгновение показался впереди, когда народ расступился, и убийца поспешно склонилась над прилавком, ловя отражение в мутных пятнах дешевых зеркал размером меньше ладони. Данмер на пару секунд застыл на месте, сощурил огненные глаза, недвижным змеиным взглядом окинул толпу. Обожженными пальцами коснулся тяжелого золотого медальона. Ждал кого-то? Или уже почувствовал, что за ним идут, и выискивал своего преследователя среди горожан? Терис, привыкшая в таких случаях радоваться своей неприметности, в этот раз не чувствовала себя в безопасности. По-праздничному яркое платье и косы с лентами послужили бы защитой от подозрений всех ее прошлых жертв, но не данмера. Матильда Петит и Довеси Дран покупались на ее внешний вид, сполна одаривали полупрезрительным снисхождением, но до последних своих минут не допускали мысль о том, что это из-за нее по их венам, вымораживая жизнь, разливался яд. Им, как и всем в особняке, хватало ее слабости и наивного взгляда, чтобы без опасений поворачиваться к ней спиной. Тогда это спасало, но сейчас облик обычной горожанки защитил бы ее не лучше, чем льняная рубаха защищает от удара топора. Как бы она ни вырядилась, для убийцы Мораг Тонг это едва ли будет иметь значение, возникни у него хоть тень подозрения. Ее выдаст манера двигаться, любой неосторожный поворот головы и цепкий взгляд – все то, что роднило убийц и воров и заставляло их узнавать друг друга, под чьей личиной они бы ни силились скрыться. Маленькое мутное зеркальце ловило голубизну неба с золотым воздушным змеем, улыбку девушки с цветами в волосах, блеск доспехов стражи и черное пятно одежд убийцы. Данмер, еще пару мгновений постояв на месте, двинулся через толпу. Не слишком торопливо. Обманчиво расслабленно. И это пугало сильнее, чем если бы он побежал, сорвавшись с места. Быть может, он счел свои подозрения напрасными, а может, уже всем существом чуял присутствие преследователя и выжидал, когда тот подойдет близко. Терис не позволила себе ни глубокого вдоха, ни секундного промедления, чтобы вознести молитвы высшим силам. Ощущение, что он чует ее спиной, не позволяло ничего, что выдало бы ее волнение. Полукровка смешалась с толпой, намеренно огибая убийцу и стремясь затеряться среди горожан. Украдкой коснулась гребня, воткнутого в перевитые лентами волосы. Яда достаточно, чтобы пораженный им данмер не прошел и трех сотен шагов. Вряд ли он носит с собой противоядие, а до Гильдии магов четверть мили – немногим больше, чем он способен пройти. Пять шагов влево. В такт сменившей песнь про Защитницу мелодии – развернуться, пронестись вместе с хороводом до украшенного лентами прилавка кукольника. Деревянные рыцари и маги, принцессы в ярких платьях, столпившаяся детвора, принаряженная к празднику. Среди водоворота цвета и звука потерять убийцу Мораг Тонг невозможно. Черное пятно скользит, ступая по грани ликующего мира и своего собственного, поглощающего краски. Его как будто бы даже не видят, толпа обходит его, никто не задевает плечами и не наступает на ноги, хотя хмельных нордов заносит из стороны в сторону, и многие уже идут нетвердо, ища опору и норовя завалиться на ближайшего прохожего. Золотой медальон тускло блестит на шее убийцы, храня его от внешнего мира, как детей Ситиса хранит их невзрачная темная одежда, пряча в темноте и отводя взгляды случайных свидетелей. Зубец гребня легко вышел из своего гнезда, и под пальцами без усилий повернулась гладкая стеклянная ампула. Вязкий яд обволок острый шип зеленоватой пленкой, маслянисто блеснул на свету, суля жертве скорую смерть. Как в танце – несколько шагов по дуге, под аккомпанемент волынки – пируэт, чтобы уклонится от стражника, идущего сквозь толпу на звуки драки. Вновь нырнуть под чужой рукой, с извинениями обогнуть медленно бредущего старика, подслеповато щурящегося на солнце. Пять шагов до цели. Проскочить между готовыми сцепиться наемниками. Пропустить мать с тремя детьми, тут же бросившимися в сторону яркой палатки кукольника. Три шага. Два. Движение – короткое, почти неуловимое, отработанное еще до Братства, когда приходилось убивать гоблинов в пещерах и руинах. Шип вошел в бок данмера без усилий и так же легко вышел, окрашенный алым. Толпа закружила ее, унося прочь, и убийца не сопротивлялась. Гуляющие горожане служили щитом и укрытием, звук и пестрота замыкались в кокон, и значение имел только отсчет, начавшийся с того момента, как яд попал в кровь жертвы. Три минуты. Он не звал на помощь. Толпа не всколыхнулась, встревоженная его призывом, никто не помчался на поиски целителя, стража не начала поиск виновного. У него были причины не поднимать шума. Две с половиной минуты. Его походка еще тверда, и он торопится уйти прочь от площади. Он знает город: все его улицы и подворотни, всех нужных людей от магов до бродяг, и уже решил, куда идти. Гильдия магов недалеко, и путь до нее лежит через пустые улицы, где преследователю не скрыться от него. Тот, кто его ранил, не осмелится встретиться с ним один на один, и это дает ему преимущество. Нужно только успеть пройти два квартала, обогнать собственную смерть – от этой мысли сердце бьется сильнее, быстрее гоня отравленную кровь по венам. Две минуты. У него кружится голова, в глазах рябит, и шум крови в ушах стирает все звуки, доносящиеся с площади. Он касается рукой стены дома и уже не отрывает ее, боясь утратить опору. Полторы минуты. Ноги слушаются все хуже, и рука, скользящая по стене дома, принимает на себя вес качнувшегося тела. Выдерживает – в первый и последний раз. Когда он упадет, то уже не встанет. Он знает это и, оттолкнувшись от стены, идет вперед, чувствуя, как ноги увязают в мостовой как в вязком болоте. Сорок секунд. Сердце стучит тяжело и надрывно, воздуха не хватает, и обожженная рука тянется к горлу. Он пытается сосредоточиться, выудить из памяти способы замедлить действие яда, но осознание гаснет, в агонии рождая только мысль о неизбежности конца. Пальцы судорожно цепляются за холодное золото медальона, способного укрывать от чужих глаз, но не от смерти. Десять. Ему удалось выровнять дыхание, и тело, увязая в мостовой, воздухе и стене дома, делает шаг за шагом, все медленнее переставляя ноги, которые он перестал чувствовать. Сердце отсчитывает последние удары, и что-то внутри останавливается. Он падает долго, проваливаясь в бездну между изломанных домов, и камни мягкостью пуха принимают тело. В качнувшееся голубое небо улетает золотой дракон, привязанный на длинную бичеву, и где-то рядом на грани черноты мелькает пестрое пятно. Ноль. Терис склонилась над данмером и коснулась его шеи; еще теплое тело было так же мертво, как и толстая золотая цепь, обвившая обожженные пальцы. Полукровка разжала его руку, последним усилием впившуюся в медальон, коснулась холодного и гладкого золота, манившего неярким блеском. Дорогая вещь сама по себе и бесценная, если она способна скрывать своего владельца от чужих глаз среди толпы. Особенно для нее, когда ее зачарованная неведомым мастером куртка сгорела вместе с фортом, а впереди еще двое, кого заждался в пустоте Ситис. Аргонинанка сродни ненормальной сестрице Маттиаса и босмер, которого придется убивать в его же доме. Ей не помешает еще что-то помимо удачи до тех пор, пока кто-то из Братства не разыщет ее. Пальцы скользнули по медальону, и, наткнувшись на зазор, Терис подцепила его ногтем. Солнечный свет заиграл на завитке рыжих волос и оживил искусно выполненный на эмали портрет его обладательницы. Остроносая женщина с копной огненных кудрей улыбалась, щуря глаза, обрамленные сеткой едва прорезавшихся морщин, и от этой улыбки что-то внутри отзывалось тупой болью. Пальцы разжались, позволяя медальону упасть на грудь его хозяина. Это чужая вещь. Еще более чужая, чем все то, что она крала у живых людей, и она не тронет ее, сколько бы она ни стоила и какие бы силы ни давала. Мгновение помедлив, убийца закрыла глаза данмера, слепо следившие за парящим в небе летучим змеем, и, прежде чем шагнуть в тень узкого переулка, спрятала медальон под ворот дублета, подальше от глаз уличного ворья.