Кроваво-красный

Серый рассвет пришел в Бравилл вместе с плотным туманом, лишив город цвета и звука. Безликие дома громоздились неуклюже по обеим сторонам переулка, безликие тени таились в подворотне, выдавая свое присутствие звоном склянок из мутного стекла. Они не боялись стражи и не торопились уходить, только забивались в сумрак, ослепленные тусклым светом скрытого за плотными облаками солнца. Из подворотни, где спряталась ночь, протянулась за милостыней иссохшая рука, и хриплый голос разразился бранью в ответ на равнодушие. Нога болела после ночи в пути и подгибалась, оставляя глубокие следы там, где густая черная грязь поглотила гнилые настилы полностью. Хромота не позволяла бежать: от своих, от чужих и от прошлого, следовавшего по пятам мутной серой тенью. Иногда оно касалось плеча почти ощутимой физически липкой рукой, шептало на ухо простую истину о том, что на пороге смерти прошедшая жизнь мелькает перед глазами, и оживают даже те воспоминания, которые память обменяла на спокойствие. Спикер перестал ускорять шаг, смиряясь с невозможностью бежать и принимая обратно смутные образы прошлого как возвращаемый жизнью залог. Выменянные у судьбы дни истекали, и близок был час, когда счет пойдет на минуты. Смерть лошадей не задержит Черную Руку больше, чем на двое суток, Отец Ужаса милостиво дарует им тварей из Пустоты, которые вползут в новые оболочки. Углы крыш домов челюстями цеплялись за клочки неба, и новое прикосновение серой тени за спиной напомнило о трущобах Вейреста. Такое же серое небо и изморось. Мать придерживала истрепанный подол бархатного платья всю дорогу до площади, но бросила его, чтобы поднять сына на руки. Он знал, что человек рядом с графом – его отец. Знал, что они похожи. И знал, что подвел мать, не послужив достаточной причиной для их брака. Она не уставала напоминать ему об этом в те становившиеся все более редкими дни, когда не пребывала в наркотическом забытье. Город сливался с туманом, лишаясь жизни. Таким становился мир, когда Мать направляла его по следу того, кого хотела пригласить в семью. Зрение в такие дни ловило то серый окружающий мир, то яркие образы, которые видели глаза новоиспеченного убийцы. Города, лица, подземелья, тела жертв и пятна крови. Чутье безошибочно приводило к ним, и он давно уже жалел, что нельзя было так же искать тех, кто уже присоединился к Темному Братству. Изломанный силуэт Счастливой Старухи на площади манил протянутой рукой, приказывая подойти. Жест, незаметный для других, но не оставляющий права выбора детям Ситиса. Он приблизился, повинуясь приказу, не выраженному ни звуком, ни движением, заглянул в каменное лицо, читая вопрос. Что ты будешь делать? Она улыбалась – не ласково и не глумливо, не ожидая ничего, кроме истины и зная, что солгать ни он, ни кто другой из ее детей не сможет. Бежать. Найти Терис и бежать от тех, кто остался от семьи. На юг, в Анвил, к маяку. И искать хоть что-то, что их оправдает и отгонит серую тень, стоявшую за плечом и безглазо смотревшую в лицо Матери Ночи. Она не ответила, принимая к сведению ответ и оставляя без осуждения или поддержки. Она не давала благословения и не проклинала, продолжая наблюдать и ждать. Может быть, она даже все знала, но не вмешивалась, из Пустоты наблюдая, как ее дети убивают друг друга. У тех, кто шагнул в Пустоту и обрел бессмертие, свои цели. Может быть, она тоже решила провести Очищение, предоставив Черной Руке возможность перерезать друг друга. Зачем? Устала от их грызни, быть может. Или Аркуэн была права, и Мать не одобряла присутствие в убежище неверных, и сейчас его очередь платить по счетам за тех, кого он принял и позволил убивать за деньги, а не во имя Ситиса. И за какие-то свои просчеты заплатили те, кто свято чтил Догматы: Антуанетта Мари, Раадж, Алвал Увани, Хавилстен, Шализ... Люсьен Лашанс перевел взгляд на возвышавшийся справа дом. Ему приходилось бывать здесь и раньше, и каждый раз он невольно задавался вопросом, каково это жить так близко от гробницы, где покоятся останки Матери, и слышать ее шепот всегда. Анголим жил и, казалось, умудрялся получать от этого удовольствие. Или умело изображал его, дабы подчиненные не усомнились в великой чести, которой он удостоился. Дверь в дом Слушателя открылась тихо, как будто бы охраняя покой вернувшегося из дальней дороги хозяина. Сумрак не оставлял цветов, но позволял безошибочно различить очертания тела на ступенях, черноту застывшей крови и кровавые следы на серости пола. Отсутствие надежды подтвердилось и вызвало бы облегчение, если бы не сгустившаяся тень за спиной и не следы на полу, выдававшие шаткую поступь. Встреча лицом к лицу со Слушателем не могла пройти легко, и сомнительная удача, позволявшая безукоризненно легко убивать Спикеров, на этот раз отвернулась от Терис. Она не ушла далеко, спряталась где-то в городе залечивать раны. Едва ли в часовне: идти туда значило бы для нее уже утром оказаться в руках стражи. Оставались два заведения, которые можно было назвать тавернами и бессчетное количество притонов, и оставалось надеяться, что ей хватило ума не сунуться хотя бы в них. Хозяйка «Одинокого странника», разбуженная стуком в дверь, долго собиралась с мыслями, отходя от бессонной ночи, и задумчиво катала по прилавку опустевший пузырек из-под скуумы, оставленный кем-то из посетителей. Взгляд невольно ловил ее движения, и из глубин сознания как из мутного омута всплывали утратившие значение и забытые образы, не вызывавшие никаких эмоций кроме гнетущего чувства безысходности. Грязь потрескавшихся беленых стен и запах сырости. Бардовое пятно истертого бархата - единственное яркое пятно. Неосторожный шаг, под ногами со звоном перекатывается опустевшая склянка. Это единственный звук, способный привлечь внимание матери, и она поворачивает к нему лицо, исхудавшее и белое, с лихорадочно блестящими от скуумы глазами. - Она остановилась здесь вчера. - Стеклянный взгляд заспанной трактирщицы нескоро обрел выражение легкой тревоги, и пузырек исчез под прилавком, а с ним отступили и непрошенные воспоминания. – Третья комната на втором этаже. Не припомню, чтобы она вернулась. Если только совсем поздно ночью, но... Она говорила что-то еще, и ее голос долетал до коридора второго этажа и запертой двери. На стук никто не отозвался, и в тишине было слышно, как где-то далеко на улице тяжело шагает патруль. Город оживал, и каждый звук отмерял уходящие минуты. Терис не дошла до таверны. Не хватило сил, или решила, что и там слишком опасно. Может быть, даже успела понять, кого убивала, и теперь забилась в какой-то угол, покорно ожидая своей участи. Слишком похоже на нее. И слишком много в этом городе мест, где можно исчезнуть с чужих глаз и не дожить до вечера. Слишком много ублюдков всех мастей и глубоких канав, где бесследно пропадают те, кого не должны найти. Ему ли не знать... - Может быть, позже вернется. – Трактирщица попыталась обнадежить, когда он спустился в зал. – Вдруг у друзей каких осталась. Можете записку оставить, я передам. Память вцепилась в подсказку, и почти без усилий выдала давний разговор в форте. Корнелий не пережил встречи с Яростью Ситиса, и в тот вечер хотелось отослать Терис подальше. Для ее же блага и своего спокойствия. Она тогда сказала, что семьи у нее нет. Упоминала Бравилл. Бравилл и какую-то Роз из местного борделя. Судя по ее словам, других знакомых в этом городе у нее не было, или же Роз казалась самой надежной из всех. Терис всегда умела выбирать круг общения. Город оживал медленно, как слишком долго пролежавший в воде утопленник, успевший раздуться и отяжелеть. Медленно поднималось над крышами тусклое пятно солнца, медленно ползли по улицам жители, все под стать своим домам - оборванные и блеклые, и на их фоне приезжий торговец казался кричаще ярким пятном. Таким же ярким пятном на фоне позеленевшей от плесени стены была вывеска борделя, выкрашенная в малиновый цвет и резавшая глаз кривизной аляповатых букв. Зал на первом этаже погрузился в удушливый сумрак. Под ногами хрустел песок, в воздухе висел едкий дым от сырых дров, которыми старая редгардка с высветленными до рыжины волосами пыталась растопить покосившийся камин. Одна из работниц крутила перед собой крошечное мутное зеркало и поправляла прическу неловкими пальцами. Ее глаза с расширенными зрачками блестели так же, как и у матери после очередной дозы скуумы, и не видели ничего, кроме выбившегося локона грязноватых волос. Высокая и тощая девица в малиновом платье появилась из-за угла, на ходу натягивая улыбку, но, не дойдя пары шагов, переменилась в лице. Раскосые и асимметричные темные глаза глянули цепко и серьезно, и она замерла – на расстоянии, превышающем длину вытянутой руки и кинжала. Рубец на ее шее говорил о том, что ей пришлось научиться отличать клиентов от тех, кто пришел по другим делам. - Я Роз, чем могу быть полезна? - Ее голос прозвучал по-деловому, но не так, как звучал бы на ее основной работе. Таким тоном обычно предлагали информацию, наркотики и полезных людей, но не себя. - Терис. Полукровка, рост пять футов, ранена. Длинное лицо Роз побледнело, и яркие пятна румян на ее острых скулах вспыхнули огнем. Она нервно сглотнула, пряча замешательство и страх за выражением наигранного спокойствия. - Я вас отведу. – Она указала на лестницу, жестом предлагая пройти вперед и выдавая за гостеприимство страх поворачиваться спиной к чужаку. Спикер принял приглашение, исподволь прикинув, что в случае чего перережет ей горло прежде, чем она всадит нож ему в спину. Паранойя крепчала, заставляя видеть в куртизанке купленную Братством пешку вроде тех, что всегда ошивались в придорожных тавернах, щедро снабжая убийц информацией. Если на него натравят и их, то Черной Руке не придется слишком торопиться... - Она пришла ночью. – Хрипловатый голос Роз вторил скрипу лестницы и половиц пустых коридоров, лабиринтами уводящих в старую часть здания. - Я не видела ее больше года. Не знаю, чем она занимается и кто ее так. Это… не мое дело. Я просто помогла. Все же я ее знаю лет десять, вместе были в приюте... Роз оправдывалась, огораживаясь от любых претензий и заранее соглашаясь с любыми его намерениями. Она друг Терис, если он пришел с миром, и она не шевельнется, если он прирежет полукровку у нее на глазах. - Что с ней? - Вопрос прозвучал за десяток шагов до двери, к которой вела куртизанка. Страх брал свое, заставляя цепляться за слабую надежду, что на деле все не так плохо, как он себе представляет. - Руку сломали точно. – Роз приоткрыла покосившуюся дверь и сделала широкий шаг в сторону, освобождая путь. – А вы…не за ней? - За ней. Но не убивать. - Слава Маре… - Куртизанка выдохнула с облегчением и даже улыбнулась нервной дрожащей улыбкой. - Я побоялась, что она снова во что-то влезла. Влезла. Причем так, как никогда до этого. От местных головорезов и наемником можно было бежать, можно было надеяться, что их сгубит скуума, или стража надолго закроет за решеткой. С Черной Рукой так не выйдет. Они будут здесь скоро, и уже завтра придется бежать к Анвилу. Роз исчезла, когда скрипнула дверь. В сумрак комнаты пробивался тусклый свет из мутного оконца, позволяя различить нагромождение разбитой мебели, ящиков и светлое пятно в углу. Полукровка вскинула голову на звук шагов, на худом лице блеснули неестественно большие глаза. Она дернулась, но не встала, закашлявшись и прижав ко рту рукав заляпанной бурыми пятнами рубашки. Живая. Облегченный вздох битым стеклом застрял в горле, когда она отняла руку от лица, и на пальцах остались капли крови. - Что болит? - Голос сорвался на хрип, взгляд заволокло мутью наступающего страха. Криво забинтованная рука неподвижно лежала поверх тонкого одеяла, и это было меньшим, о чем стоило беспокоиться. Полукровка дышала часто и с трудом, морщась от боли, и кровавая пена в уголке посиневших губ не говорила ни о чем хорошем. Глупый вопрос. Слишком много книг прочитано и трупов вскрыто, чтобы питать хоть какой-то оптимизм. Она попыталась ответить, но с хрипом закашлялась. "Анголим". - Спикер прочитал по окровавленным искусанным губам и поморщился. Все же успела понять, кого убила. Поняла и испугалась, и сейчас еще пыталась что-то сказать, цеплялась пальцами здоровой руки за рукав робы и смотрела с ужасом в почти стеклянных глазах. Может быть, даже ждала, что ее добьют. Молча разрезая обмотанную поверх рубашки скатерть, Лашанс на мгновение прислушался к себе. Смерть Анголима не вызывала ничего кроме осознания, что это последний гвоздь в крышке их с Терис гроба. Матье сделал то, что хотел, и пока его план работал как надо. Корнелий, Альга, все убежище, теперь Терис... Даже он сам стал невольной марионеткой в руках ублюдка, и это не позволяло ставить Терис в вину случившееся. - Скамп с ним. Я знаю, что тебе дали контракт. Матье все слишком хорошо спланировал... Да, Матье, теперь уже точно. Потом расскажу. - Спикер постарался сохранить спокойное выражение лица. Черный кровоподтек на выпирающих ребрах, ссадины и следы старых шрамов. Все плохо, чего и следовало ожидать от встречи с Анголимом. Задето легкое. Судя по заботливо подставленного у изголовья тазу с кровавыми сгустками, разорвано еще что-то. Скорее всего, желудок. И дело не решится одними зельями, прихваченными из форта Вариэл. Счет в ее случае идет не на дни, на часы. Она не сможет встать, не сможет спуститься по лестнице и не переживет путь до ворот, даже если он потащит ее на себе. Судьба вновь смеялась, заставляя чувствовать собственное бессилие. Люсьен Лашанс умел поднимать мертвых, но не живых. Мог заставить десяток скелетов с оружием в руках встать на собственную защиту, но не мог исцелить и царапины. Терис сильно вздрогнула и захрипела, снова пытаясь что-то сказать. - Молчи. Встанешь на ноги и уберемся отсюда. - Онемевшие мускулы лица уже не передавали никаких эмоций. - Ты не виновата. Душитель устало прикрыла глаза веками с темными жилками, забинтованная рука безвольно замерла в его ладони. Ручная крыса лежала неподвижно в его руках, и неприятие ее смерти не позволило закопать ее. Он смотрел слишком долго и, когда зверек шевельнулся, не испытал почти никакого удивления. Он продолжал убеждать себя, что крыса просто болеет, даже когда с нее начала слезать кожа. Это же он говорил и бледному имперцу в потрепанной черной робе, но тот лишь похвалил его талант и посулил научить большему. Могила матери на окраине кладбища держала его слишком слабо, чтобы отказываться. Из оцепенения вывел тихий всхлип. Бесконечное отчаяние в желтых глазах сменилось обреченностью. - Потерпи, что-нибудь придумаем. – Прикосновение к ледяным пальцам здоровой руки далось с трудом: опасение заразить собственным страхом гнало его прочь. За дверь. Чтобы выдохнуть и подумать там. Как будто бы то, что он не будет видеть своего умирающего душителя, способно заставить найти выход. Хрип и еще один отчаянный взгляд, без слов передающий все. Страх. Чувство вины. Просьбу бросить и бежать, пока Черная Рука не пришла. Полукровка мотнула головой, сжимая дрожащие губы. - Не умрешь. Найду тебе лекаря, завтра будешь на ногах… - Он говорил спокойно, предчувствуя свою ложь. Лекаря не будет. И тогда останется один выход, самый рискованный. – Потерпи. Две минуты. Несколько шагов через туман собственного страха, скрип половиц и двери. За дверью - взгляд черных раскосых глаз Роз, то ли не уходившей далеко, то ли вернувшейся только что. - Ей целитель нужен. Маг. Срочно. Роз помолчала, глядя в глаза. Молчала, боясь дать ответ, даже сделала едва заметный шаг назад. - У нас таких нет. Тот, который в Гильдии, уехал. - В часовне? - Месяц как в канаве утонул. - Роз пожала плечами, но тут же поторопилась продолжить почти ободряюще, - Есть наша бабка... - Лекарь? - Повитуха. Еще она может от ребенка избавить, в основном удачно. Мне два раза у нее повезло. Безысходность была серой и пыльной, как коридор, и давила со всех сторон, заставляя принимать совершенно чудовищную реальность. Густая тень за спиной безмолвно напоминала о тающих в небытии минутах и о том, что у Терис их меньше, чем у него самого. Она не доживет до вечера, если не произойдет чуда и в городе не объявится целитель. Но чудес не бывает, и он не появится. - У повитухи инструменты есть? Скальпель, игла, нить... Хоть что-то. - А куда ей без них? - Неси все. И еще свечи, чистые бинты и горячую воду. *** Терис тонула в болоте. Оно было черным и густым, давило со всех сторон, выжимало остатки воздуха и не давало шевельнуться и открыть глаз. Мысли ползли лениво, сбиваясь и путаясь, проваливались в ту же черноту и становясь ее частью. Анголим. Статуя Счастливой Старухи. Роз все еще тащит ее по сырой улице и шаткому мосту. Может быть, она сорвалась вниз, и теперь тонет в канале среди густой тины, которая опутала ее и не дает шевельнуться и глубоко вдохнуть. Боль доходит издалека и прекращается, задавленная тяжестью окружающей ее густой субстанции, в которой не видно даже своих рук. Она попыталась плыть, но мать плотнее завернула ее в одеяло, напевая что-то, лишенное мелодии и слов, и на мгновение стало спокойнее. Она даже закрыла глаза, проваливаясь еще глубже. Черный дым поднимался в воздух, и она летела, пытаясь найти выход. Где-то он должен был быть, потому что сгорел только Кватч, и за его стенами есть голубое небо и свет. Доберется туда - сможет найти дорогу к Анвилу. Там море, тепло и маяк. Может быть, если его зажечь, то будет проще выбраться. Голос в голове гудел, призывая к чему-то без слов. Темнота окружала и впитывалась в тело, постепенно растворяя его. Пустота, которую ей обещали. Одно большое черное ничто, медленно кружащее ее в невесомости и превращающее в черноту все, что она пыталась вспомнить. Лица и имена, голоса, музыка, сам мир исчезали и сливались с окружающим ничем. Страх был таким же призраком, как собственное имя, но он заставил двигаться сквозь окружающий беспросветный мрак куда-то вперед. Бесконечно долго и тяжело, как будто бы приходилось выныривать со дна омута и тянуться к мерещившемуся вдали пятну мутного света. Грязно-оранжевое пятно дрожало, бесконечно медленно распадаясь на огарок свечи, пыльную доску и потрескавшуюся кружку. Из разрозненных звуков складывались далекие голоса, смех и скрип половиц где-то поблизости. «Умрешь – сделаю из тебя скелета». – Всплыла в памяти брошенная как-то Спикером угроза, и мысль, что это все же случилось, была успокаивающей. Если это так, то она сейчас в форте, лежит на каменном столе, и все, что вызывало тревогу, осталось позади. Может быть, даже ничего не происходило, и сейчас все по-старому. Так, как было до того, как она зачем-то уехала. Она закрыла глаза, с головой окунаясь в расслабляющее чувство покоя. Отсутствие мыслей и чувств убаюкивало, снова затягивая в трясину небытия, и только тупая нарастающая боль где-то внутри выдернула в реальность, заставляя вспоминать. Она убивала своих. Была уверена, что это жертвы, пока не столкнулась с Анголимом. Хотела бежать, сорвалась с лестницы… Он не шевелился, когда она уходила. Лежал на нижних ступенях лестницы, раскинув руки и неестественно свернув шею, как марионетка, у которой оборвали веревочки. Умер. Как-то слишком нелепо и просто для Слушателя. И его смерть стала последним, что подписывало ей и Люсьену Лашансу смертный приговор. Терис поморщилась от нарастающей боли, по крупицам собирая память. Дождь, темная улица. Роз. Темнота. Потом, на грани яви и бреда – Спикер. Он даже не винил ее в том, что произошло, как будто бы все эти смерти ничего не решали. Бред. Он должен быть далеко. Отчаяние не успело прийти – не позволило ощущение, что ей с силой разжимают челюсти и вливают в горло что-то ледяное и обжигающее внутренности огнем. Боль на мгновение стала острой и тут же сменилась зудом. То же самое она чувствовала, когда Умбакано отпаивал ее зельями после побоев своих наемников. Все срослось за считанные дни – криво, неправильно и потом причиняло боль, но тогда она встала на ноги. - Знаю, не лучший способ тебя вылечить, но нужно выехать утром. – Знакомый голос был через силу спокойным. – Доберемся до «Дурного Знамения», отдохнешь там. До Анвила дней десять пути. Когда все закончится, отвезу тебя к нормальному целителю. Терис хотела ответить, но разлившееся по телу тепло усыпляло и заглушало звуки, оставляя только ощущение, что ее держали за руку, и сейчас этого было достаточно, чтобы верить любым словам.