You're Special

      Отвратительное, мерзкое и холодное утро. По стеклу барабанят капли не то дождя, не то града, растекаясь по прозрачной глади витиеватым узором. Звук выводит из себя, нещадно бьёт по вискам и такое ощущение, что черепная коробка и вовсе разлетится по комнате, забрызгав все стены ошмётками. Настроение скатилось до отметки «куда уж хуже», и я глубже зарылся в своё убежище. Хочу убежать. Закрыться, зарыться от всего. Внешние факторы неумолимо давят и скручивают в узел и без того сжавшееся до размера спичечного коробка сознание. Мир перевернулся в одночасье, выкрикивая громкое «ха» на все мои попытки его романтизировать. Бредни начитавшегося мальчика.       Казалось бы, почти двадцать три — должно хватать мозгов, чтобы не верить в то, что мама спустила рыбку в унитаз для лучшей жизни в просторах бесконечного океана. Должно же быть что-то, что ставит барьеры на такие пустяки, как разбитое доверие, гнилые люди и несбыточные мечты.       Опыт? Несомненно он.       Имеется. Падал в один и тот же люк, рассекал колени и нежную кожу ладошек в кровь. До хрипа срывал голос, кричал. Рыдал, как девчонка, кривя лицо в сжигающем отчаянии, склеивая из себя — разорванного мешка с костями — нечто похожее на, хотя бы, «сойдёт». Поднимался, отряхивался и выбирался. Долго заживлял кровоточащие ранки, заливал антисептиком в неисчисляемых количествах, искал помощи. Находил… и раздирал раны снова. Из одного в другое, но в то же время — всё в тот же люк, с той же пустотой, фальшью и грязной, затхлой влагой.       Опыт? Он самый заполнил до краёв не малых размеров резервуар, который, вроде как, рассчитан на всю жизнь.       Двадцать три? Спасибо, хватило.       «Жизнь только начинается»       «Всё впереди»       «Хэй, ты чего скис? Да у тебя ещё тысяча таких будет — из-за каждого будешь убиваться?»       Из-за каждой или каждого, которые похожи как один. Если не считать оболочку, маску великих философов, громко говорящих о высоте чувств, про которые имеют только размытое в тумане представление. Если не считать то, что из глубины и широты у них только влагалище или анус. Ладно-ладно, ещё рот. О каких обсуждениях чего-то стоящего может идти речь, когда кроме как похвастаться размером своего агрегата или количеством партнёров, перебывавших в его или её постели, — нечем.       Девушки. Парни. Одинаковы, как ёбанный частокол. И я устал. В двадцать три года я разочаровался в людях. Окончательно.       Сейчас всё не так. Все — не те. Тошнит. Маниакальное желание вырыть огромный котлован, сесть на грейдер и спихнуть этот биологически разлагаемый сброд прямо на дно. Туда, где им самое место. — Чим-а, ты как? — в проёме из приоткрытой двери показалась каштановая макушка парня с серьёзным, сверлящим взглядом. — Свали.       Без намёка на крупицы приличия друг проигнорировал моё наставление и ввалился в комнату. Дверь защёлкнулась, а брюнет прислонился затылком к стеклянной вставке и прошелестел целлофаном. Как и всегда, когда всё так… Конфеты, наверное, притащил? — Невежа, — с прослеживаемой обидой произнёс парень, — хотя бы из уважения к моей нервной системе, мог поднять трубку хотя бы раз за выходные. Грёбанный один раз, Пак Чимин. — Извини, я мудло, — отчеканил я, показывая всем свои видом, что мне, вообще-то, все равно. Не так уж он и волновался, раз пришёл только через два дня после моего безвестного исчезновения, — Свалишь? — Хён, хватит разыгрывать драму, — с шумом аккурат на мою голову приземляется пакет с чем-то не очень тяжёлым, но явно не с тем, с чем я предполагал, — Каждый раз одно и то же. Тебе не надоело?       Надоело, друг мой. Ещё как надоело.       Вытаскиваю свою тушку из импровизированного кокона и пытаюсь сфокусировать взгляд на содержимом пакета. — Оу-у, — протянул я, выуживая блок моих любимых сигарет. — А если ты ещё сгоняешь мне за зарядником в соседнюю комнату, то станешь моим завсегдатым и самым желанным гостем, Техён-а. — Хуйло, — выплюнул младший и вышел из комнаты, громко хлопая дверью. — Хороший мальчик, — крикнул я, чтобы он наверняка услышал.       Техён всегда был для меня больше, чем друг. И нет, я не чувствовал к нему большой любви, обожания и слонов под диафрагмой. Он был для меня братом. Младшим братом, который не по годам мог поставить мою расшатанную повозку в нужную колею. Брат, который как никто другой понимал меня, стоит мне только нахмуриться. Близкий душе человек настолько, что пугает меня до чёртиков тем, насколько хорошо меня знает.       Всегда терпит, проживает вместе со мной мою реабилитацию, как бы не было тяжело, душно где-то внутри, какой бы отвратительный, склизкий конденсат не оседал на стенках глотки, насколько бы тягучая и вязкая жижа не стекала бы прямо туда, скатываясь в эпицентр тяжести, куда-то в район солнечного сплетения. Мерзкая настолько, что хочется сплюнуть. Вырвать этот вкус, эти воспоминания. И я никогда даже не сомневался — Тэ поможет. Всегда помогает. — Ты когда убирался в последний раз? — недовольно кряхтя, в комнату зашёл брюнет и кинул мою не первой свежести футболку мне точно на голову. Меткая дурила. — Хён, серьёзно. Не дом, а хлев.       Хмыкнув, я принялся распаковывать блок. Упаковка никак не поддавалась, отчего я вгрызся в раздражающий полиэтилен и с остервенением начал раздирать его зубами. Громко вздохнув, Тэ в два шага подошёл к моей кровати и забрал у меня пачку. Вернул он мне её через пару секунд уже открытую. — Ты чудо. — Животное. — Ты меня и таким любишь.       Выудив из тумбочки зажигалку, я поджёг палочку и с наслаждением вдохнул необходимую сейчас смесь. Горло приятно заскребло, в лёгкие пробрался едкий дым, вытравляя всё то, что навязчиво крутилась в голове эти два дня.       Как же хорошо.       Я словно не дышал. Не дышал эти два месяца. Как губка, я впитывал всё, что по каплям стекало из крана обязанностей и проблем. Меня не разрывает, когда всего в меру, по строю: одна за другой проблемы проходят через меня, и я по-возможности решаю их. Но тот остаток задерживается, внедряется, и, увы, остаётся внутри меня, не безразмерной губки.       Мне нравится задерживать дым в лёгких. Это непередаваемое чувство, когда смолы оседают на бронхах, растекаются по тканям, проникают глубже, кружат голову. Заставляют окунуться в блаженную негу, перекатывать и смаковать этот вкус. Одна маленькая сигарета и я чувствую себя чем-то отдельным от своего тела, чем-то невесомым.       Откинувшись на подушку, я выпустил дым и, глупо улыбнувшись, прикрыл глаза. Где-то рядом послышался топот и раздражённое бурчание. Как же плевать. Как же мне сейчас похуй, малыш. — Ты серьёзно собрался курить прямо в кровати? — поинтересовался Тэ, открывая окно. — Имеешь что-то против? — скосив глаза и приподняв бровь, произнёс я, демонстративно стряхивая пепел на рядом стоящую тумбочку. — Чимин, что с тобой? — неформальное обращение? Оу, настал тот час, — Это из-за Давон-нуны? — Тэхён-а, не из-за «Давон-нуны», — отзеркалил интонацию младшего, — а из-за того, что мир полон таких… таких… — Мразей? — Да, — с отчаянием в голосе подытожил я, сделав последнюю тяжку и затушив палочку все о ту же тумбочку. — Мир — это огромная выгребная яма, а люди — разлагающееся дерьмо. Куда дальше, Тэ? Будем говорить «люблю» одному, когда трахаем другого, и всё это на глазах у первого? Да? Хорошая перспектива. — Начало-о-ось… — протянул младший и сел у изножья кровати, — Ну, изменила, впервые что ли? — В том-то и дело, — в порыве злости откидываю одеяло и рывком принимаю вертикальное положение, нос к носу с Тэхёном, — Я, видимо, дефектный какой-то, пришелец, не знаю. Но меня тянет блевать от одной только фразы «Я тебя люблю», понимаешь? А знаешь, почему? — парень меланхолично помотал головой из стороны в сторону, а я продолжил, — Потому что каждый раз после этой ванильной пустой херни, «любимые» пытаются всеми силами залезть мне в штаны. — хмыкнул я и перевёл взгляд на окно. Дождь, кажется, закончился. — Переходим к кульминации, мой юный друг… — Я младше тебя на два месяца, — возразил Тэхён, но, поймав мой взгляд, стушевался и промямлил тихое: — Извини. — Ну так вот, кульминация. Именно в ней весь сок, Тэхён-а. Мне плевать. Когда я увидел её с этим патлатым человекообразным, я не почувствовал ничего. Абсолютно. Мне было всё равно. Никак. Я словно наступил на сотню раз примятую листву, и кроме как какого-то невнятно шороха в виде извинений я не услышал и не почувствовал ничего. Я вдруг понял, что я пытаюсь романтизировать то, что в теории этому не подлежит. Секс — это инстинкты, которые невозможно обуздать. Это не проявление любви, а всего лишь то, чего хочет наше тело. Смешно, да? Малыш Чимин придумал себе невесть что и пытается по выкроенному шаблону найти себе кого-то. Отыскать себе героя полюбившегося романа, который, в том-то блять и дело, существует только в книге. И знаешь, что страшно? Знаешь, чего я действительно испугался? Безразличия. Мне все равно на Давон и её ёбыря, с которым она лобзалась аккурат под моим подъездом. Я отчаялся. Я устал, — прошептал я и откинулся обратно, накрываясь одеялом с головой. — Мне страшно, что в ближайшее время я забью на свои принципы, потому что это только в моей голове. Я — никто, чтобы изменить людей. Общество. Мир. Я — ничто по сравнению с принятыми обществом нормами, — переведя дыхание и надавив на веки, я всеми силами попытался унять нахлынувшую дрожь. — Я не знаю… — начал Тэхён, но я его перебил. — Можешь ничего не говорить, — я снова откинул одеяло и принял вертикальное положение, свесив ноги. — У нас немного разные взгляды на это. Я не виню, поэтому можешь не продолжать. Спасибо, что выслушал, — натянув приевшуюся до тошноты улыбку, я подошёл к двери, — Пойдём, я поставлю чайник. — Чимин, — младший окликнул меня, когда я уже потянулся к дверной ручке, — Юнги завтра приезжает из Лондона.       Руку сводит судорогой и я поворачиваю голову к бледному как смерть Тэхёну. Ноги подкашиваются, и кажется, что вот-вот — и я упаду. Сердце грохочет о грудную клетку, а в голове мысли смешались в нитевый клубок.       Смешно. До психиатрического отделения — смешно. А я и не думал, что он вернётся. Я надеялся, что мой кошмар больше никогда не придёт, оставив меня ещё тогда, семнадцатилетним мальчиком с вдребезги разбитым сердцем.