***
Flashback Ночь. Современная музыка разрывает барабанные перепонки, вызывая неконтролируемые колючие мурашки по всему телу. Для какой-то третьесортной вечеринке по окончанию старшей школы слишком много народа. Пьяных, разгорячённых выпускников, хаотично двигающихся под оглушающие биты, которые и музыкой не назовёшь. Воздух спёрт, на окнах вязкий конденсат, тягучими каплями стекающий на заваленные стаканчиками подоконники. В доме пахнет алкоголем, потом и чем-то приторным, дурманящим и расслабляющим. По всем поверхностям дома разбросаны стеклянные бутылки, сверкающие в свете луны блистеры, разные пакетики и упаковки от презервативов. Серьёзно? Безопасность превыше всего. Да, определённо. Голова раскалывается на четвертины, словно у меня самый что ни на есть, отходняк. Живот скручивает от попавшего в нос запаха, и я прикрываю его ладонью, сдерживая рвотные позывы. Ноги подкашиваются, руки немеют, и я поскорее хочу выбраться отсюда. Мысли путаются от дымки, осевшей на внутренних стенках головного мозга, и мне хочется кричать, чтобы выгнать её оттуда. Отвратительно. Пробираясь через толкающуюся толпу, я стараюсь не вдыхать мешанину запахов. Потные тела то и дело касаются оголённых участков моего, и я брезгливо сжимаюсь, грубо расталкивая пьяных школьников. Крики, визги, музыка смешались в единый раздражающий шёпот. Манящий, порочный шёпот, призывающий поддаться и слиться с атмосферой. Забыть то, зачем я здесь и просто войти в восходящую волну дёргающихся тел. И всем плевать на то, как ты выглядишь, двигаешься. Что ты ешь, пьёшь, принимаешь. Они здесь и сейчас делают, что хотят, — и никто их не осудит, не скажет, что всё «не так», потому что каждый из них сам решает как — «так». И хочется поддаться, упасть на колени и завыть, перебивая музыку, потому что я хочу забыть всё, что некогда имело значение. Забыть перфоратором закреплённые чувства, обжигающе скользящие взгляды и музыкальные, ритмичные речи, ласкающие детский слух. Мой слух, наглухо забитый его глубоким голосом. И хочется завыть, потому что здравый смысл на фоне упорно пытается перекричать самого дьявола. Он бьёт кулаками по вискам, истерично крича, что всё, чёрт возьми, неправильно. Всё, блять, не так было с самого начала. С самого первого взгляда, вздоха и робкого «привет» именно в его сторону. В его чёртову натуральную сторону. Все было не так с невинного касания пальцев, абсолютно не имеющего никакого подтекста или значения. Электронные импульсы не должны были прошить каждую клетку моего тела, иглами оседая в органе перегоняющем кровь. И не должно было появится дурацкого клейма, высеченного на мягкой и нежной ткани, кровавыми подтёками. И всё заведомо было не так… Забавно, ведь и меня здесь быть не должно, потому что я — вовсе не выпускник, и тусовка эта — далека от района, в котором я живу. Всё не так, потому что я уделяю слишком много внимания тому, у кого и без меня его предостаточно. Наконец виднеется винтовая лестница, круто уходящая вверх. На первых ступеньках сидит какой-то парень с девушкой на коленях. Его ладони блуждают под короткой футболкой, поглаживая и сжимая хрупкие лопатки. Движения бёдер, ёрзающих друг по другу неохотные, неритмичные, напоминающие покачивания по волнам. Они целуются медленно, тягуче, без толики страсти, отчего я задерживаю дыхание и останавливаюсь, словно прибитый к полу. Их губы двигаются лениво — они оба расслабленны. Сладкие звуки при слиянии и не менее томительные при отстранении, заставляют меня нервно сглотнуть и закусить собственную мякоть. Они подаются навстречу друг к другу, сливаются воедино, притираются, как бы говоря, что вместе им — так. В один момент, при очередной попытке вобрать нужный им кислород, между их лицами повисает тонкая ниточка слюны, и парень улыбается, прижимает девушку ближе, перехватывая дорожку языком и аккуратно проталкивая её в чужой рот. Меня прошивает болезненным спазмом, и я готов растечься от происходящего мокрой кляксой. Интимно, нежно и… так, как оно того требует. В себя я прихожу после болезненного ментального удара поддых. Осознание вихрем врывается в мою голову, и я вздрагиваю, до онемения сжимая ладони в кулаки. Челюсть звонко скрипит, скидывая наваждение раздражённым встряхиванием. Пару раз моргаю, ведь не может быть всё… так. Ведь не бывает настолько несправедливо. Я судорожно мотаю головой, до белых точек перед глазами сжимаю веки в попытке это развидеть. Это нереально. Нет. Это плод моей фантазии. Моей больной фантазии. И я раздражённо разворачиваюсь спиной к паре, когда противное чувство внутри не хочет рассеиваться, и раз за разом, открывая глаза, — я вижу всё то же, что и секундами ранее. Плакать не хочется. Кричать тоже. Хочется упасть вслед за сердцем, ползая на коленях в попытке собрать всё до малейшего куска. Хочется бережно подобрать каждую деталь и уйти. Забыть, стереть, вырвать из памяти, только бы не чувствовать пустоты. Только бы рана поскорее затянулась и не болела так, как сейчас. Но я по прежнему стою и продолжаю моргать, всё ещё надеясь, что это не он и мне всего лишь кажется. Что боль мне чудится и взгляд всего лишь затуманен ароматом, витающим в этом доме. На этой чёртовой вечеринке. Я надеюсь, что всё, что я вижу, — всего лишь плод опьянённого воображения. Стираю выбившуюся из уголков глаз влагу и разочарованно ухмыляюсь. Забавно, ведь больной фантазией оказалось не всё здесь происходящее, а то, что на коленях Юнги я смел представить себя. Локации меняются слишком быстро, звонко, ослепляюще. Мутная пелена не хочет рассеиваться, и я встряхиваю головой. Музыка слишком громкая, запах слишком горький, сильный, раздражающий. Желудок сворачивается в тугой узёл, к горлу подступает утренний завтрак, и все «слишком» сворачиваются в огромный снежный ком, размазывая меня по входной двери. Внутри — болезненная тишина, насквозь пробившая острым наконечником стрелы грудь. Внутри погас свет, завяли цвет. Механизмы остановились, и я скребу дверь, загоняя под короткие ноготки заостренные куски дерева. Боль не помогает завести себя вновь. Боль не ставит на фон пустоту. Нестерпимо… никак, и, если честно, не знаю радоваться мне или плакать. Это и есть любовь? Это и есть то прекрасное? — Чимин? Ты что здесь делаешь? Голос кажется мне отдалённо знакомым, но я не могу заставить себя оторваться от поверхности двери. Всё тело отказывает слушаться, превратившись в бесформенную кляксу. Все «слишком», превратились в «ничто», от которого хочется убежать. Прыгнуть, упасть, напороться на что-нибудь только бы почувствовать. Пожалуйста… — Эй? — сильная рука пригвождает меня спиной к двери, прикладывая о твёрдый материал затылком. — Чимин, ты меня слышишь? — Джин-хён… В глотке бушует пламя, опаляя несчастные гланды. Во рту скапливается горечь, и я изо всех непонятно откуда взявшихся сил зажимаю его рукой. По ушам с новой силой ударяет музыка, запах врывается в нос, оседая тяжёлыми сгустками на слизистой. По щекам скатывается одинокая капля, минуя подбородок и ускользая куда-то за воротник. Внутри всё пульсирует, отчаянно бьётся, толчками пытаясь выгнать пустоту. — Малыш, ты в порядке? Невыносимо… Скидываю ладони старшего со своих плеч, резво разворачиваясь и с размаха отворяя дверь. Вылетаю из дома скорее, чем осознаю, что дождь льёт стеной. Холодные капли разбиваются о лицо, мгновенно увлажняя мою одежду. Огромная волна мыслей, боли, осознания реальности происходящего захлёстывает с головой, и я обессиленно падаю на колени, пачкая светлые джинсы. Воздуха катастрофически не хватает, в горле стоит колючий ком, и всё внутри прошибает спазмами. Завтрак просится наружу, и я хватаюсь за живот, извергая обжигающую мешанину. Дрожь не то от холода, не то от того, что сейчас из меня выходит содержимое желудка, овладела телом, и я из последних сил стараюсь не отключиться от обилия ощущений. Желчь остается в глотке, царапая нежные стенки. Послевкусие слишком отвратительно, отчего желудок отчаянно старается вытолкнуть и себя. Я не нужен. Я всего лишь друг придурковатого младшего брата. Я всего лишь неудачник, полюбивший не того. И всё не так. Чёрт, да никакая музыка, отстойная вечеринка или партнёр только для «замены» — не спасёт и не залатает зияющую дыру с обломками рёбер. Я всего лишь никто, имеющий богатую фантазию и в последствии — вдребезги разбитое сердце. Дождь хлещет по щекам, смешиваясь со слезами. И чего я только ждал? Что Юнги кинется ко мне с раскинутыми руками, как только увидит? Что Юнги, переставший «водиться с мелкими» будучи ещё четырнадцатилетним мальчишкой, вдруг наполнится чувствами? Бред. Фантазия. Безумие. Он для меня никто, но почему так больно? Почему так хочется кричать, вернуться в злосчастный дом, подойти к парню и стянуть с его коленей девушку, устроив масштабную истерику. Почему всё не диктованное так для Юнги, оказалось лавиной ошибок для меня? — Ты что принимал? Не сразу замечаю нависшего надо мной парня, заботливо придерживающего над нашими головами джинсовую куртку. Мягкие черты лица приобрели серьёзную заострённость. Глаза переполнены тревогой, отчётливо виднеющейся в испуганном взгляде. Прикрываю веки и хватаюсь за протянутую ладонь, стараясь выровнять скачущий горизонт. Ноги подгибаются, руки дрожат, и на плечи ложится свинцовый груз, тянущий меня к земле. Сглатываю горечь и грустно улыбаюсь, смотря прямо в глаза напротив, произношу: — Любовь, хён. И кажется, что это тот единственный наркотик, от которого действительно никогда не вылечиться.***
Прошло уже шесть лет с того дня. Не сказать, что чувства до сих пор бьют через край — вовсе нет. Я забыл его, а он и не объявлялся. После той вечеринки, прямо на следующее утро, рейс «Сеул-Лондон» успешно отправился в пункт назначения. Ещё тогда знающий о моём секрете Тэхён поставил табу на одно его только имя, ни разу мне не рассказывая о жизни его обладателя. Я не вспоминал о нём уже четыре года. Да, первые два дались мне слишком тяжело. Темнота из моей души рассеялась вокруг, превращая всё в серую однообразную массу, не наполненную ни запахом, ни цветом, ни чувствами. Сезон сменялся сезоном, но я этого и не замечал. Дни шли, каждая минута тянулась мучительно долго, отчего мне казалось, что я прожил не одну жизнь, а около сотни, но с одним из раза в раз повторяющимся сценарием. Закованный в глубокую апатию я не хотел абсолютно ничего. Действия происходили на автомате, по памяти тех «нормальных» семнадцати лет. Я перестал быть собой, разбитый в пух и прах. Тогда, для подростка, свято верящего в «высоту высокого», это казалось концом всего. Я был всего лишь глупым ребёнком, с не сформировавшимся понятием о современной любви. Я был всего лишь подростком, который был не готов столкнуться с не щадящей никого реальностью. А потом… отпустило. Резко, без предупреждения, я стал нормальным. В одно весеннее утро, я понял, что внутри начала зарождаться новая жизнь. Сады распускались, солнце восходило не только снаружи, но и внутри. До чёртиков перепуганный Тэхён в тот день подумал, что стадия «отрицание» вступила в свои права, и я со дня на день сброшусь в реку Хан. О, то, как он ходил за мной тенью, — без слёз не вспомнить. Мой день начинался с Тэхёна, продолжался Тэхёном и заканчивался… Тэхёном. Но всё прошло, и я правда не вспоминал о том дне. Забавно, ведь прошло шесть лет, но при одном только мелодичном имени внутри что-то звонко хрустит, выворачивая наизнанку. Я ведь забыл. Я ведь больше не тот влюблённый дурачок, с розовыми очками на переносице. Я ведь… Не зависим — Прости, Чимин, — виновато шепчет Тэхён, поднимаясь с кровати, — я просто подумал, что если ты увидишь его без предупреждения, то… — Мне всё равно, понятно? Выходит слишком резко, и парень замирает, заводя руки за спину, наверняка заламывая пальцы. То равнодушие, что я пытался вложить в свой ответ, теряется на задворках сознания, так и не становясь составляющим реплики. Я устало прикрываю глаза, надавливая на веки рукой. Ладонь соскальзывает с ручки, безвольно ударяясь о бедро. — Всё в порядке, Тэхён-а, я просто устал. Мне всё равно на него. — уголки губ поднимаются непроизвольно, как бы подтверждая мои слова, — Всё осталось в прошлом. Не беспокойся. И мы оба понимаем, что большей лжи и быть не может, ведь я так и не нашёл в себе сил произнести его имя.