До сорока на одном дыхании

      - Куда ты снова меня ведешь?!       Спина Лэнса в больничном халате маячит впереди, то и дело выдавая приказы.       - Не отставай.       Кит рычит, но слушается. Вопросов больше не задает.       Лэнс молчит партизаном и совершенно не реагирует на то, что Кит постоянно окликает его или дергает за халат, проверяя на того прочность. Они в больнице, которую Кит знает лучше, чем свои пять пальцев – коридор, по которому они идут, ведет к залу номер пять. Здесь обычно проводятся встречи с семьями, собеседования с врачами, волонтеры устраивают для больных малышей праздники. Кит еще не до конца понимает, с какой целью они здесь находятся.       - Ты хочешь показать мне презентацию на тему «Как хорошо жить»? Если так, то спешу тебя огорчить…       - Помолчи.       Его обрывают резко и грубо, и Кит уже собирается начать жаловаться, как Лэнс останавливается перед закрытой дверью и оборачивается. Его взгляд заткнись-а-то-убью веселит Кита, хоть и нагоняет некоторую долю страха. Лэнс МакКлейн не так прост. Он – булочка с корицей, способная убить.       А Кит любит булочки с корицей.       И убить тоже.       Так что да. Ему нравится злить парня. Он надеется, что однажды Лэнс действительно не выдержит и убьет его. Он на самом деле совсем не прочь умереть от его руки.       У Лэнса красивые руки. Загорелые, тонкие, но сильные, с изящными запястьями и длинными пальцами. Как у пианиста. Или танцора какого-нибудь экзотического жанра, в котором под чарующий ритм надо то и дело подбрасывать руки вверх, красиво изгибая…       - … так что не налажай, Кит.       - Чего?       Кит понимает, что пропустил добрую часть тираду МакКлейна, и недовольно трясет головой, возвращаясь в реальность. Лэнс закатывает глаза – этому он явно научился у него – и вталкивает Кита в зал.       Свет, значительно ярче, чем в коридоре, дизоориентирует, Кит по инерции подается вперед, пока не врезается в стол и едва не валится на пол, схватившись за спинку стула. Он поднимает так много шума, что по лицу Лэнса понимает – он готов вот-вот его отчитать. Но по какой-то причине он не делает этого, а поворачивается в совершенно другом направлении.       - Прости за это.       - Ничего страшного.       Кто-то в другом конце зала скрипит стулом – Кит резко оборачивается на звук, дернувшись всем телом. К нему идет мужчина, быть может, чуть старше сорока, тем не менее, Кит сначала принимает его за старика – у незнакомца абсолютно белые коротко стриженые волосы и шрам, пересекающий нос. Прежде чем мужчина подходит к нему слишком близко и успевает хоть что-то сказать, Кит окидывает его сканирующим взглядом и по идеальной военной выправке понимает – солдат.       - Такаши Широгане, - говорит незнакомец, а Лэнс добавляет:       - Кит, знакомься, это мой давний друг. У вас с ним много общего.       Лэнс выходит из зала, так больше ничего и не сказав. Кит следит за ним взглядом, пока дверь не закрывается – тогда он полностью поворачивается к Такаши и вновь осматривает его, по птичьи склонив голову на бок.       Такаши отодвигает стул и усаживается а него, кивнув на соседний.       - Не хочешь…       - Я знаю, зачем вы пришли. Снова попытаетесь поговорить со мной? Это бесполезно. Плевать я хотел на ваше чудесное озарение. Я, в отличие от вас, не собираюсь сдаваться.       Кит выпаливает это на одном дыхании и резко замолкает, пытаясь вновь отдышаться. Такаши смотрит на него секунду, прежде чем отодвигает соседний стул и снова приглашает присесть.       - Для начала, сядь, - что-то в его голосе, голосе бывалого солдата – а в этом Кит уверен – заставляет подчиниться.       Кит плюхается на место и выкладывает локти на стол, не собираясь проигрывать мужчине хотя бы в гляделки – его взгляд ну-давай-удиви-меня поистине не имеет равных.       - Зови меня просто «Широ».       - Хорошо, просто Широ, а я Кит. Не рад познакомиться.       Широ улыбается, явно довольно, упирается одной рукой в колено, и Кит только сейчас понимает, что у него нет другой руки. Он старается не сильно пялиться на его правое плечо, где рукав до локтя завязан в аккуратный узелок.       - А ты довольно забавный.       - Забавный? – Кит фыркает в своей излюбленной манере и показательно отворачивается.       Этот мужчина потерял руку на войне?       - Я сам не люблю разговоры с психологами, так что в этом плане прекрасно тебя понимаю, - Кит фыркает еще раз, однако его снова игнорируют. – Ты, наверное, уже заметил, что у меня нет руки. Я служил в воздушных войсках. Уж не знаю, как я умудрился потерять там руку. На одном из заданий мой самолет подбили, система катапультирования сработала не сразу, и меня задело взрывом. Я потерял сознание. Очнулся в больнице, уже без руки и будущего в отряде. Отправили домой, сказали, больше не подхожу им, хотя мог бы остаться и тренировать новобранцев. Полеты были моим смыслом. Тогда я его потерял.       - Как интере-е-есно.       Кит рычит и строит самое саркастичное выражение лица, на какое способен. Старается не замечать, как сам все больше поворачивается к Широ и увлеченно слушает его. Знает он таких, бывших вояк с печальной историей. Он и с такими общался. Как видно, ничего те разговоры не изменили.       Широ не подает виду, что комментарий Кита задел его, и продолжает:       - У меня не было ни семьи, ни жены и детей. Только служба. Лишившись этого, жизнь стала кошмаром. Я долгие годы мучился от них, фантомных и реальных болей, присутствующих со мной каждый день. Лечение избавляло от реальных проблем, но эмоциональную систему было уже не исправить. Лэнс рассказал мне о твоей тяге к самоубийству. Я сам несколько раз пытался покончить с собой. Двенадцать, если точнее.       - Тридцать восемь, - Кит выдает это почти автоматический и спешит разглядеть, как четкое удивление проступает на лице Широ, затем следует недоверие и – шок, когда он понимает, что Кит не лжет.       - А ты упрямый, да?       - Я предпочитаю слово «целеустремленный».       Широ хмыкает, словно впервые разглядывает его – с неодобрением, удивлением и долей восхищения, от которой по рукам начинают бегать мелкие мурашки удовольствия.       - Тебе ведь и двадцати нет. Еще совсем молодой.       Его слова пробуждают старые воспоминания, строчки из забытой книги, прочитанной много лет назад. Кит громко выдыхает и хмурится, пытаясь вспомнить эти далекие, запорошенные пеплом слова.       - "Нам всем не больше двадцати. Но молоды ли мы? Молодость? Она давно прошла. Мы старики".*       Широ слушает его внимательно, кажется, не ожидав, что Кит выдаст нечто подобное, пока сам Кит продолжает углубляться в дальние коридоры памяти – по-хорошему, надо бы вспомнить, откуда эти слова.       - Не знал, что ты читаешь.       - Когда-то, - Кит отмахивается от него.       Затем следует пустота и молчание – они поворачиваются к окну, и больше не роняют ни слова, разглядывая окна домов напротив и машины, разлетающиеся по сторонам, словно кегли, когда на перекрестке загорается зеленый.       Почему-то Кит нарушает это молчание.       - Так… Как ты снова захотел… жить?       Широ смотрит на него с легким прищуром, уголок его рта подрагивает, будто он пытается сдержать улыбку.       - Я влюбился.       Кит замирает, так и повиснув взглядом в окне – небо затягивается тучами, и дождь начинает медленно стучать по стеклу, ритмом напоминая биение сердца. Внезапно Кит вспоминает, что Лэнс ждет его за дверью, и это каким-то образом заставляет его вспомнить. Рука дергается, а в следующее мгновение он с шумом поднимается с места.       - Все мои любимые умирают. Это чушь – любовь не может спасти, зато смерть легко может ее убить! Судьбу нельзя изменить какими-то чувствами!       - Тогда почему ты постоянно пытаешься сделать это, если судьба ясно дает понять, что тебе надо жить?       - Это Лэнс…       Кит осекается под внимательным взглядом Широ, застывает и не может произнести ни слова, бесшумно хватая ртом воздух.       Почему всегда происходит именно так?       Почему его постоянно загоняют в тупик?       Кит рычит от бессилия и, сорвавшись с места, выбегает из помещения. Пролетает мимо зала ожидания и стойки регистрации – там замечает знакомую фигуру в халате, но не останавливается. Тихая, безмолвная ярость поднимается из глубин, нагнетая, с каждым мгновением гудя сильнее – раскаленный воздух опаляет легкие и обжигает ребра. Старые полоски шрамов на запястьях начинают чесаться, напоминая о своем присутствии. Стеклянные двери разъезжаются перед ним, и Кит выбегает на улицу.       Прохладный осенний воздух врывается в легкие, капли дождя приземляются на лицо, куртку, и каждая частичка тела наполняется непостижимой болью – пламя шипит, меняет свой ритм, стоит встретиться с дождем – пар клубами поднимает вверх и растворяется в сером небе. Кит чувствует, как тяжело бьется сердце – что-то неуловимое отрезает все ниточки, связывающие его с реальностью, и он падает в пустоту. Кит прижимается спиной к холодной стене, сжимает голову руками – волосы все больше намокают и темными сосульками свисают на плечи. Шрам на щеке вновь горит – словно к нему приложили раскаленное железо. Скачки нервов отдаются в груди землетрясением, снова и снова, пока Кит не сходит с ума.       Все его любимые умерли.       А он никогда умереть не сможет.       Кит зарывается холодными пальцами в промокшие волосы и кричит, громче, чем гудки машин и гомон прохожих – и несколько людей оборачиваются. Рядом раздаются шаги, чьи-то руки касаются его плеч, настойчиво сжимая – он собирается отстраниться, когда узнает его:       - Кит, успокойся. Умереть от простуды ты точно не сможешь. Пойдем в больницу.       Лэнс тянет его за собой, заставляет начать движение дрожащих ног. Немного придя в себя, Кит будет подкалывать его насчет такого заботливого голоса, попросит купить горячего шоколада, что Лэнс незамедлительно выполнит, а после отвезет его домой – к себе домой. Потому что это не первый подобный случай, а сам Кит живет в отдельной палате в больнице. Потому что Лэнсу, возможно, тоже немного скучно и пусто одному в своей квартире. Потому что, возможно, Кит – тот, с кем он общается больше всех, и тот, кого может назвать своим другом.       Это все будет, но потом.       А сейчас Кит может только вслушиваться в мелодичный и спокойный голос МакКлейна и как можно ближе прижиматься к его рукам, пока тело разрывают последние удары – приступ заканчивается.       Почему-то Лэнс – единственный, кто помогает ему успокоиться.