***
Темно, будто внутри самого Ничто, и гулко, будто внутри колодца. Корра ничего не слышит — даже собственного дыхания. Но, конечно, осознаёт, что любой звук тут порождал бы эхо: не долгое, его гасило бы какое-то… не до конца развёрнутое, кажется, сложенное вчетверо пространство вокруг. Одним неощутимым движением она поворачивает себя: тело не чувствуется, но при этом управляется — мир обернулся и посреди ничто оказалась дверь. Глупость какая-то… Дверь не находилась в стене: стены, в общем-то, не было, была только дверь. Она и была стеной. Почему-то — деревянная с темными полосами колец на доске. Почему-то — с желтым свечением из-под неё и в щелях по периметру между ней и… темнотой. Она и была стеной. Преградой для кого-то — или чего-то — что светилось за ней. Корра быстро освоилась. Ясное дело — дверь. Ну, дверь… За ней она в безопасности, похожей на ту, что была в материнской утробе. Впусти меня Голос раздался внезапно и вызвал легкое дежавю. Сомний нахмурилась: послышалось? Он исходил из-за двери, а еще пробуждал четкое ощущение, что слова были сказаны без помощи рта. Значит, не были сказаны? Впустишь? — Билл! Укол злости: да тьфу, Господи! Он и здесь её достал. Но… Безусловно, этот тембр не был похож на тысячеликий электрический треск, который обрушился на неё тогда, в зале наверху. Теперь от него исходило смиренное спокойствие, будто новое знание. И ему не терпелось сюда попасть. — Пошел вон, — Корра почувствовала подступающую к горлу тоску — пережиток испытанного вечером страха. — Я не доверяю тебе, не знаю, кто ты и что ты такое. Тебе здесь не место. Но Билл всё ещё там. Спустя секунду его присутствие начало причинять дискомфорт: чувство безопасности стало рассеиваться, и, испуганная, усилием воли она вытолкнула сознание из вакуума. Мутному зрению не удавалось ничего нащупать в царящей вокруг ночи. Но только поначалу… Беззвучный проблеск молнии на секунду разлил по полу тени: Билл сидел на месте, но был уже в спальнике и, кажется, дремал. Я точно брежу… — Корра поморщилась, облизывая липкие губы, и упала головой обратно в пуховой капюшон. Усталость тянула её к земле: тело, сознание — всю её. Но суждено ей было уйти не в почву…***
Зашибись. Та же черная прострация с одинокой калиткой, будто выставка бездомного художника. Сомний бессильно смотрит на дверь, находящуюся теперь в пяти шагах. Сон-ловушка… Снова себя разбудить, что ли… Но что-то поменялось. Свечение стало слабее: Билл отошел. И Корра уже свыклась с чувством, что тут не одна. Не такой уж и плохой сон, в целом… Но есть в этом месте какая-то недосказанность. Вздох. — Ты дашь мне поспать наконец, м? Как она и думала: легкое потухающее эхо. Пара шагов к двери, руки скрещены. — Ты уже спишь, — ответило ей что-то с той стороны. Он тоже вздохнул. — Впусти меня. Ну, пожалуйста… — Почему? — спросила она сначала непонимающе, а потом повторила настойчиво: — По-че-му, Билл? Наконец-то в чем-то нуждается именно он. Сомний чувствовала это нутром: его беспомощность. О да, мой мальчик. За этой дверью ты — никто… — Потому что мне нужна помощь. Твоя помощь. И ты ведь знаешь, что я слышу все твои мысли? Праздник длился недолго. — Помощь. Но с чем? — в ответ тишина. — Ладно… Я впущу тебя, если пообещаешь, что больше не будешь таким… дерьмом… Он точно усмехнулся. — Что мне сделать? — Сомний подходит вплотную: свет в дверном проёме набирает яркость и — внезапно — вблизи оказывается, что от него исходит тепло. Билл и Корра стоят, разделяемые одной несуществующей доской. — Попробуй, для начала, открыть.***
Преображение случается настолько плавно, что Сомний и не с первой секунды замечает: вокруг уже не кромешная темнота. За этим осознанием следует вдох полной грудью: пространство-то развернулось, будто коробка из картонки; исчезла скованность. Всё изменилось, как только Корра открыла дверь. С приходом Билла… Точнее, с его прилётом: вот и сейчас он плавно сновал по гостиной, слегка подогнув ноги и только по воздуху. Они оба внезапно нашли себя в совершенно ином месте, только вот, это место было Корре до слёз знакомо… — Мой дом… Сомний тихонько всхлипнула, посмотрела на свои ладони — будто они имели к этому отношение, а потом подняла прищуренный взгляд на блондина: — У меня стойкое ощущение, — тихонько начала она, — что это всё твоих рук дело… Билл наконец замедляется и опускается: стук его светло-коричневых кожаных ботинок о пол звучит так уютно… Сомний слегка улыбается. Он одет иначе — можно даже сказать, стильно… с преобладанием медового и черного цвета. — Частично… — отвечает он, поднимая взгляд к потолку: его левая рука в перчатке оправляет складки на плече плаща… или пиджака… — Но это место — целиком твоё, Корра. Это твой дом? — Был… Моя семья жила в нём до вспышек. Дом моего детства. Теплый сумрак комнаты пропитан сухостью дерева, он немного отдаёт вездесущей пылью-невидимкой и, наверное, паром от теста в духовке где-то не здесь. Одна единственная желтая лампа светится под абажуром на столе, стоящем у начала закрученной и широкой деревянной лестницы. Тусклый синий ковёр покрывает гладкое дерево её ступеней. — Здесь всё выглядит так… Реально… — в уголках глаз собралось уже немного слёз, но Сомний быстро их смахивает. Всё тут реально, кроме, разве что… Билла. Именно его светящийся силуэт кажется зыбким, пусть и относительно материален в то же время… Вышеупомянутый парит в воздухе перед креслом, на которое Корра присела. Он задумчив. Сомний морщится: даже здесь он выпендривается — летает, нет, чтобы ходить как нормальные люди… Будто говорит постоянно: знай своё место, обычная девочка. — И что, мы здесь тоже реальны? — вопрос выдёргивает его из мыслей. — И да, и нет. Ты — это твоё сознание, то есть, ты здесь сознанием. То есть, сознанием в подсознании… Потому что это сон. А я — вполне реален, но тоже вне тела. Точнее, вне своего тела, но внутри твоего. Корра моргнула: — Аа… Понятно. Коснулась пальцами плотной ткани обивки, проводя по выступающим полосам клеток. Перевела взгляд на парня: — Может, тоже присядешь? И вот, они оба — за круглым столиком с лампой. Друг напротив друга. Желтоглазый невыразительно смотрит прямо в неё, пододвинув кресло. Будто на время забыл цель своего прихода… Корра не знает, с чего начать. — Что будет, если выйти из входной двери… — Не отвлекайся от темы, — оборвал её Билл, всё так же флегматично гладя взглядом её лицо. Уф. — В общем… Что ты вообще здесь делаешь? Если я тебя не выдумала, — она отводит взгляд на стол и Билл, кажется, тоже отмирает: медленно ложится на спинку. — В измерении снов у меня есть настоящая сила. Впрочем, я еще сам до конца не разобрался… — Настоящая? — Сомний вспыхнула. — А то, что ты вытворял часом ранее — это что, понарошку? — Именно, — произнёс Мёд, будто не осознавая, что она возмутилась. Всё ещё погруженный куда-то в неё — или в себя… Толком не разобрать. Как у него только получается разговаривать со мной и думать о чем-то своём? — Понарошку… А человек ли ты вообще? Ей захотелось чаю. Почему-то было ощущение, будто здесь можно достать что угодно. Корра встала: давно уже засматривалась на шторные двери с синими стеклянными вставками, ведущие в кухню. — Я определённо человек, — Билл начал отвечать ей не меняя позы. Но из шелеста длинного пиджака — Сомний остановилась на том, что желтая ткань была таки из пиджаковой оперы — стало ясно, что он повернулся: — Другой вопрос, почему я человек? Потом добавил: — Если тебе чего-то хочется, не обязательно куда-то ходить. Просто подумай об этом. Будто в подтверждение его слов на столе материализовались две чашки с дымком над гладкой коричневой поверхностью. — Мм, альпийский луг… Губа не дура, — промямлила Корра в ответ на запах. — Но я всё равно хочу на кухню, — сказала она уже громче и одним движением развела туго, плавно ходящие дверцы. Уголок рта дёрнулся в улыбке: такое давно-о забытое чувство… Кухня имеет стандартную прямоугольную форму. Буфетная мебель под потолком над пристенным столиком тянется без пробелов до угла, если не считать того места, где шкафчики расступаются, чтобы не заслонять большое квадратное окно. За ним — ночная безлунная темень. Сомний ничего не удалось рассмотреть. — Ты говорил, нужна помощь… Что ты на самом деле делаешь в моём сне? — она облокотилась спиной о бортик возле раковины. Билл с двумя чашками чая сел за длинный стол напротив и галантно подал ей оставшуюся. — Ты уже делал так прежде с… чужими снами? — Делал, — кивнул тот, глотая чай вместе с белым паром. — Не получалось только с твоим. Корра скривилась: — Только не говори, что ты уже пробовал… — Я уже это сказал. Умоляю, не будь такой занудой, — Мёд поставил фарфоровую пиалу на стол и сложил черные пальцы в замок, поводя большими друг вокруг друга. — Пробовал тогда, в больничном крыле… Синеглазая поперхнулась. — Когда я была без сознания?! Меня сейчас стошнит… У тебя вообще есть хоть малейшее понятие о личных границах, бесстыжее ты животное… Её почти перебил шипящий хохот, разразившийся из грудной клетки Билла: тот даже глаза ладонью прикрыл. — Господи, почему ты так смешно ругаешься? Я прощаю тебе занудство, — он погонял по стенкам пиалы чай под аккомпанемент шумного выдоха сквозь зубы и отхлебнул немного. — Погоди злиться, ты еще ничего толком не поняла. Именно, что ты была без сознания. В таком состоянии мозг человека — наиболее уязвимое место. И что ты думаешь? Я не смог! Ничего не вышло. Как я уже говорил, у тебя там такие щиты стоят — ужас. Военную базу и то проще взломать… — он еще отпил. — Знаю… — остывшим голосом ответила Сомний. — Я не специально. — Та понятное дело… Поэтому — да, ты права. Я приложил руку к твоему первому сну: придумал коробку с дверью. И мне все равно пришлось просить разрешения войти… Я на это потратил почти все силы. Сомний снова глянула на него и теперь заметила мертвенно-бледный цвет лица и ту самую всё ещё явную нечеткость контуров. Желтоглазый поёжился под её взглядом: — Да, да… Хватит уже смотреть, — одним махом осушил чашку. — Но почему ты не рассказал мне о снах тогда, в бункере… Или позже… — Знать всё обо мне не пойдёт тебе на пользу. После этого он поднялся и достаточно быстро вылетел из кухни. Ба-атюшки, какая важность… — покривлялась Корра ему вдогонку. Она ещё немного постояла внутри: обвела взглядом каждый контур, провела ладонью по поверхности стола. Подошла и задвинула стульчик: это оказался тот самый, на котором она всегда сидела в кругу семьи. Джерома тогда ещё не было, а Барт был совсем мальцом: до пяти лет, кажется. А что, если… Она открыла дверцу одного из шкафчиков и на цыпочках заглянула на вторую полку. На секунду ей захотелось зажать рот рукой… Перед носом стоял не до конца выструганный из гипсового куба скелет трицератопса. Рядом лежали еще грязные от археологической пыли инструменты… Сомний сняла их и поставила на стол. Эти «раскопки» были её любимым занятием. Бернард покупал такие игрушечные наборы и дарил своей дочери, как только она заканчивала предыдущий. Каждое утро перед завтраком она просила маму достать динозавра и принималась освобождать его окаменелости от застывшей "лавы"… На кухне пахло тестом, и в фокусе периферического зрения то там, то там появлялись мамины руки, её коричневый фартук… В гостиной что-то громко стукнуло. Билл вылетел из двери в противоположной стене прихожей: — Это же комната родителей, туда нельзя… Ты что-нибудь разбил? — Нет… — Чего... чего это ты шастаешь по моему дому и трогаешь всё подряд… Ты не только тренироваться пришел, так ведь? — Так ведь, — тихонько огрызнулся он, потирая рукой затылок. — Чего-то не хватает… Потом перевел взгляд на Корру: радужка снова начинала темнеть. — Да, я ищу что-то, спрятанное в твоей голове: зачем-то же это спрятали! Девушка снова опустилась в кресло. — Что именно? — Не знаю, — Билл развёл руками, прочесал свою соломенную шевелюру и выдохнул. Потом тоже сел, выглядя еще более измученным. — У меня есть догадки, но я не знаю… — Можешь по-нормальному объяснить? — Тебе это не нужно. Чем быстрее ты сама поймёшь, тем быстрее поймут и другие, а уж тогда ты окажешься в большой опасности. Все вы, но ты — особенно. И вообще, чем скорее мы дойдем до лаборатории, тем лучше… По выражению лица Сомний можно было много чего понять: — Серьезно? С каких пор тебя интересует успех операции? Не ранее чем сегодня вечером ты паясничал передо мной, будто тебе вообще плевать на смерть, и что всё это продолжение эксперимента, и что П.О.Р.О.К. всё ещё считывает наши реакции… — Не-не-не, я от своих слов не отрекался, — желтоглазый растянул острое лезвие рта в улыбочке и помахал указательным пальцем. — Но если всё человечество вымрет, кто тогда будет меня развлекать… Его губы смеялись, но взгляд показался Корре каким-то… горьким? Билл прикрыл глаза, лёжа на спинке, и больше ничего не сказал. — Можно один вопрос? Молчание. — Ты скучаешь по своей семье? Или по воспоминаниям, что она есть, то есть… — Сомневаюсь, что у меня вообще были родители, — парировал Билл, избавив её от потребности продолжать. Корра натянуто посмеялась: — Ну да, как же… У всех есть родители. Иначе ты бы вообще не родился. Оба сердито умолкли. А в доме было тихо. Тихо… тихо. Она вздохнула, после чего снова стало тихо. Тут не было никого, кроме них. Не было папы, не было мамы, не было Галли, Барта и тем более Джерома. Были какие-то их вещи, но вещи эти были тоже не их. Только её памяти. Ей внезапно перестало хотеться быть здесь. Но и делать кардинальные действия желания не было. Поэтому, чтобы отвлечься, Корра покрутилась по сторонам и достала с рядом стоящей тумбы коробочку разноцветных листиков. На эти листики родители поочередно записывали всякие мелочи, чтобы не забыть: по типу «проведать дедушку», «поменять лампочку», «я тебя люблю». Билл наблюдал, как её пальцы гладят застывшее чернило. — Смотри. Он подошел, взял с полки кубик Рубика и вместе с ним упал ей в ноги: прямо у подножия кресла. Не упал, а благородно шлёпнулся — сказала бы Корра, но она только усмехнулась. — Смотришь? — Смотрю. — Смотри. — Смотрю. И вот тогда кубик завертелся в его длинных пальцах, обтянутых в черную ткань: он разводил и сводил свои цвета, делал обертоны, разлетался и уменьшался, приковывая взгляд, пока из этого вихря не возник он же, собранный в идеальную форму. — Ловкость рук и никакого мошенничества, — скромно улыбнулся ей Билл снизу вверх, и Корра подумала, что никогда не видела его с такого ракурса. — У тебя такой длинный нос… — Да, иначе что бы я совал не в своё дело? Тут уже Сомний не могла сдержать смеха. Билл тем временем взял со стола оставленную в покое коробку. — Хочешь, покажу что-то? — Да. — Смотри… — Смотрю… Ему попался под руку один синий листик. Парень положил его на ладонь и оттуда он полетел к центру комнаты. Сомний, как завороженная, следила за ним, когда тот обогнул всю гостиную и на подлёте к столу внезапно оказался в руке мужчины: тот закончил шаг и начал что-то записывать на бумаге. — Папа? — Тише… — Билл молниеносно приставил палец к её губам. — Спугнёшь… Это последнее воспоминание предмета. С появлением воспоминания в доме стало по-дневному светло. Проснулись звуки: звон микроволновки и голос из радио — кухня, топот ног — потолок, тихие голоса соседей в саду… Бернард был в своём будничном костюме, собран к выходу на работу в университет. Всё бы хорошо, не будь он полупрозрачным… Корра недоверчиво всматривалась в его молодое лицо с многообещающей щетиной и большими строгими глазами, над которыми брови сходились в сосредоточенность. Быстрые, расчетливые движения руки выдавали в нём прошлую версию одного из Создателей П.О.Р.О.К.-а. — Но это же невозможно… Это не настоящий дом, это моё сознание. — Подсознание, и плюс — видоизменённое, — промямлил Билл, не отрывая глаз от призрачного силуэта, который до этого момента их вовсе не замечал. Девушка стала тихонько оборачиваться по сторонам, не выйдет ли еще кто-нибудь. Но старший Сомний тут же закончил писать и наткнулся глазами на идентичную им синюю пару. Корра застыла. Мужчина кивнул головой с улыбкой и бросил карандаш. — Папочка на работу. И в тот же миг всё исчезло. Последнее слово разнеслось и рассеялось в воздухе, кануло под воду. В комнате снова осталось двое, не считая тишины. Билл перевёл взгляд на Корру. Она посмотрела в ответ со вздохом: — Сложные у тебя фокусы… Тон её голоса не предвещал ничего хорошего, кроме слёз. Да и Биллу тоже стало уже невесело. — Не очень-то сложные, на самом деле. В теории, тут любую вещь можно обратить… Он немного помолчал, сидя рядом с ней на полу. — Не расстраивайся так… из-за операции, имею ввиду. Думаю, не только П.О.Р.О.К. имеет доступ к информации в наших головах: в первую очередь тот, кто разрабатывает вакцину — наш парень. И тогда всё не так уж плохо… Наши реакции всё ещё полезны. Сомний почувствовала себя лучше: даже на время перестала ковырять шнурок на своих ботинках. — Эти чипы… В них же, наверное, встроен джи пи эс? Так они и поняли, где мы находимся. Правда? Билл повертел ладонью: — Может быть, да. Может быть, нет… Скорее нет, чем да. Иначе они бы узнали о штабе О.К.А. и тут же накрыли бы всю эту шарашкину контору. Думаю, у них просто в городе есть глаза и уши. Сомневаюсь, что много камер: их ведь больше не производят почти, как, впрочем, и всё остальное… — То есть, всё правда не так уж плохо. Желтоглазый поднялся, отряхнул пиджак, подал Корре руку и достаточно грубо поднял ее на ноги: — Если только находиться в одном городе со вспышкой, шизами и П.О.Р.О.К.-ом — не так уж плохо. Тогда безусловно. Ни с того ни с сего Дом вдруг легонько пошатнулся: будто пёс отряхнулся во сне. Корра быстро схватилась за рукава пиджака, а потом отпрянула. — Я теряю чувство безопасности. — Мы слишком много говорили о реальности. Это сон, твоего сознания здесь по правилам вообще быть не должно, — Билл выглядел слегка обеспокоенным. — Я просто не думал, что это всерьез играет роль… Прямо перед Коррой стопка листиков растаяла в воздухе: за ней медленно исчезла ваза, потом — кресло… — Это нормально. Полагаю, ты просто уснёшь… по-настоящему, — он снова транслировал то подавляющее панику спокойствие, что она впервые ощутила еще в лабиринте… Весь мир будто сузился. — Но… Билл, я не хочу. Ты обещал мне помочь найти Галли! — вырвалось у нее, после чего одновременно пропали стол, тумба и лестница. — Я узнал, кто он, — Мёд всё ещё держал её руки, вперившись ей в зрачки, и медленно договаривал, будто спешить было вовсе некуда: — Он однажды был в Лабиринте, исчез и не был найден. Он мне не нравился. Скорее всего, ты его больше не увидишь… Мне он тоже не нравился… Но он же — моя семья… — вяло протащилось в её мыслях… Внезапно Корра тоже поняла, что спешить вовсе некуда. Предметы, превращаясь в пятна цвета, рассеивались в темноту, будто круги по воде. В следующий миг она уже тихо падала вместе с ними: погружаясь в темноту, становясь темнотой… Она спала.