Мир между адом и раем

      На улицах Монтелимара песчаный шторм постепенно переходит в настоящий. Пустошь на окраине — воплощение всех рассказов Брэдбери: прерия, она же огромная сцена. С декорациями… Всё готово — пора начинаться грозе.       Зал на верхнем этаже захлёстывает первый громовой раскат: его рокот проносится над головой и раскалывается ореховой скорлупой по́ полу.       — Ой… — Корра отворачивается и отходит на пару петляющих шагов. Произносит почти про себя, слизывая алость капель крови с прокушенных мест: — Не… не могу смотреть на это…       Белый фонарь с пола подсвечивает кожаную куклу, похожую на человека: она, подобно переспевшему плоду, свисает со своего дерева. Только всё наоборот — это человек, похожий на куклу… Хотя… можно ли верить своим глазам? Одно ясно: что бы ни было перед ними, оно очень мертво.        — Так… нам нужно его снять, — под рассыпающийся грохот неба обьявляет Томас, будто только что пораженный отсутствием жизни в плоти, которая до упора натягивает канат под своим весом. Он ёжится от пронзающего холодом ветра и всё крепче сжимает пальцами скрещенные руки, только ближе к телу не подходит.       Проглотив комок подступающей желчи, Ньют одобрил:       — Даже мёртвому телу нужен покой.       — Я с-сейчас сбегаю за стулом… чем-нибудь… — промямлил Чак и проскочил из комнаты, толкнув плечом Сомний — она собирается с силами и оборачивается.       — Мы в опасности?       Норман весь сомкнутый от напряжения, как гранитное изваяние. Холодный свет контрастно оттеняет угольные синяки под впадинами его глаз — последние тоже кажутся черными.       — Судя по всему, нет… — задумчиво произносит он, не отрывая оценочного взгляда от трупа.       Корра захлёбывается порывом всё крепчающего шторма: на втором этаже две из пяти оконных рам — без стёкол. И о, как же она любит этот голос: его твёрдый голос, за который можно ухватиться - Блумфилд всегда знает, что делать... Сомний почти успокаивается, не без содрогания поднимая глаза на толкаемое ветром тело.       Она была последней, кто вошел сюда. До неё, с ужасом выдыхая «О мой Бог… О-мой-Бог…», появился Хорас, а перед ним взбежал по ступеням Билл. Все остальные уже стояли вокруг, образуя живой, асимметричный пятиугольник вокруг повешенного. Тонкое поскрипывание верёвочной петли почти заглушалось стоном ветра, но сейчас, сконцентрировавшись, прислушавшись, его можно было услышать.       — За что его так… — глухо протянул Хорас. Небо снова треснуло и полоснуло первой молнией горизонт. В тот же миг дурноватый грохот разогнался и бум: лопнул прямо в комнате, содрогнув стены дома и органы внутри прозябающих тел любого уровня живости. — Неужели это только ради того, чтобы нас… заполучить?       Он долго подбирал последнее слово, потом пробежался глазами по стоявшим вокруг, ища поддержки своего расстройства: он был похож на рыжего щенка. И прочие были напуганы не меньше.       Никто ему не ответил. Кроме Билла: тот скептически пырхнул, привлекая на себя внимание Сомний. Свет едва долетал до его края комнаты, растеряв половину своей яркости, и в этой полутеневой дымке бледный силуэт казался еще более зловещим, чем обычно. За что стоило сказать спасибо сверкающим желтым глазам: подобно светоотражателям, они отбивали тонкие нити, бьющие из фонаря, и Корре на миг показалось, что желтизна их приобрела лихорадочный оттенок. Она слегка прищурилась и вздрогнула от лёгкого испуга, наконец обнаружив, что именно её смущало: Билл улыбался.

послушание или смерть

      — Но это же Дарвин… Ээто он! Мать моя жен…       Ньют, который начал ходить кругами оттого, что ему так проще думалось, внезапно остановился напротив опущенной головы парня и сказал то, что сказал. Корра, как и майор, впрочем, нахмурила брови, а остальные в комнате взъерошились:        — Дарвин? — не менее потрясённым тоном отозвался Томас, подходя спереди и поднимая голову. Только Билл оставался в стороне и втихомолку хмыкал, но его уже никто не замечал — даже Корра: она, как и все, подошла ближе и подняла с пола фонарь. Вверх, светом всё ярче по лицу покойника.       — И правда…       — Как я сразу не понял… — Минхо передёрнул плечами одновременно с новым ударом грома, а потом пригляделся: — Но что за чушь… Его волосы полностью седые.       Сомний и себе сощурилась, обращая внимание на теперь видимую деталь. В следующий миг молния отстегала воздух в тридцати метрах от окна, озаряя зал и тут же погружая его во тьму. Новый раскат. Корра внезапно ощутила на языке горячий привкус тока.       — Что они с ним… — сочувственно разошелся Хорас сзади, но его тут же перебил Блумфилд: тот слабо тронул Ньюта за плечо и озвучил:       — Хэй, а кто такой Дарвин?        — Он был глейдером. Он тогда спасся из Лабиринта с нами, но не успел сбежать от П.О.Р.О.К.-а во время драки — его забрали.       Дождь всё никак не начинался. Но небо всё больше давило на дом: где-то в недрах облаков огромный молот обрушивался на неведомые скалы. Они разлетались на осколки, уносясь звуковой волной по краям вселенной, а неоново-белые змеи всё чаще жалили землю, сияя вокруг да около по всей пустоши за окном.       Чак протащил в комнату табурет с посеревшей оббивкой, и Минхо наконец удалось снять то, что было Дарвином, с потолка: петля крепилась к металлическому крюку от люстры, парень перерезал её швейцарским многотулом. Тускло-седого до кончиков волос мальчишку с синим лицом уложили на пол, окружив со всех сторон. Томас задумчиво вертел в руках верёвку, поглядывая на труп.        — Он умер не так давно… — после краткой паузы внезапно заговорила Корра. Только майор не удивился: анализу мёртвых тел их когда-то обучали в О.К.А. — Скорее всего, около двух часов прошло после смерти. Лицо всё ещё синее.        — Так… Сейчас полдесятого, мы пришли сюда в без пяти минут девять. Его уже тогда повесили… — Томас.       Минхо громко и злобно шмыгнул носом, обнажая ряд светло-желтых крепких зубов.        — Почему… По- Как они вообще узнали, что мы будем здесь: именно в этом доме! Что это, черт побери, за игра такая, я не пойму: почему мы до сих пор живы?!       — Я бы на твоём месте не жаловался… — спокойно ответил Чак. Он присел к трупу и без малейшего отвращения пропустил тонкоструйное серебро волос через пальцы. Азиат только возмущённо-удивлённо поперхнулся холодным грозовым воздухом:        — То есть, гусениц мы боимся… А как трупы щупать, так нам — за милу душу.        — Цыц, — Ньют оборвал его. — Я пытаюсь думать.       Сомний тихонько стояла за широкой, мускулистой спиной Нормана, на которой от напряжения волнами ходили мышцы, и поглядывала из-за его плеча под ноги: траектория взгляда постоянно проходила через торчащие из дырявых носков пальцы Дарвина с большими, полусгнившими ногтями — от их вида мучительно крутило живот с остатками жесткой говядины внутри.        — Так в общем… они знают, что мы здесь, — подытожил Томас. Норман съязвил:        — Спасибо, кэп… Но а что дальше?        — Они знают, но не убили нас и не забрали — то дальше. Полная чушь, какой им от этого прок?        — Запугивают нас, чтобы мы сами к ним приползли, — Блумфилд сжал в ладони хрупкие пальцы Корры и по привычке дёрнул челюстью так, словно что-то жевал. Девушка встала на носки и прошептала:        — Может… пойдём вниз и там всё обсудим? Холодно же…       Тот так же тихо ответил, едва поведя головой:        — Потерпи.       — … мы просто говорили об этом вслух? Может, на нас есть чипы для слежки? Или они в каждой заброшке по трупу вывесили…       Ньют умоляюще повёл руками:        — Господи, Минхо… Помолчи хоть немного, — последний обвёл взглядом расстроенных ребят и наконец понял, о чем его просят.       — В конце-концов, разве так важно, как они это сделали… — продолжил за друга Томас. — Главное, что они это сделали и следующий ход за нами. Что сделаем мы?       Индеец устало потёр лоб. Никто уже не вздрагивал от гуляющих по воздуху раскатов грома и вспышек света. Сомний тоскливо глянула в окно и потянула носом воздух — пахло сыростью.       — Я не знаю… Не знаю, что мы будем делать, не знаю, почему они это делают, — наконец произнёс майор. — Пока что. Давайте спустимся вниз и подумаем, а… Дарвин пусть остаётся здесь.       Он неопределённо дёрнул рукой и снова смахнул капли холодного пота со лба.       Сомний тяжело вздохнула.       — Повесили ни за что…       — Я тебя. Умоляю.       А вот голос Билла, который до черта хорошо умел прикидываться восковой фигурой в тени, заставлял невольно дёргаться от неожиданности. Желтоглазый вкрадчиво, словно убийца, подходил всё ближе к растерянному сборищу: взглядом он прожигал кобальтовые трещины глаз Корры, которая нахмурилась ещё мрачнее и свела руки на груди.       — Ещё раз скажешь слово «повесили», и я рассмеюсь, — закончил Билл своё обращение, почти машинально, с театральной драматичностью касаясь подбородка пальцами правой руки. К отупляющему ужасу всех и каждого, его лицо искривляла гримаса самодовольства. — Видит Бог, я держусь из последних сил.       Несмотря на то, что тирада была адресована Корре, первым взбодрился Блумфилд: он скривился, мелко замотал головой и пырхнул:       — Что? Что за… что за бред ты несёшь. Повесили? Да, повесили, он мёртв, аж синий от того как он мёртв, ты… Да тут даже я в роли мед-эксперта не нужен был, — он показательно развёл руками над телом.       Из комнаты вышли почти все, предоставляя спорщикам возможность прокричаться: к чему, по всем признакам, дело шло. Даже Корре, которая осталась, был далеко не понятен смысл разговора: повесили парня и повесили, че бубнить-то…       — Олух ты царя небесного, а никакой не мед-эксперт, — продолжал тем временем Билл, резко помрачнев.       — И ты тоже, — злобно бросил он Корре.       Если поднапрячь воображение, его лицо, а поэтому и он сам, напоминает неисправный светофор: настолько быстрые смены настроения… Что-то с ним неладно.       -…Ты смотришь, но не видишь, Ватсон. Ты же не совсем глупая, включи внимание: у него две полосы на шее.       Сомний вскинула бровь:       вот как… и почему он вечно понимает всё первым…       Ещё до того, как сама удостоверилась в его словах, Корра ему поверила — уже секунду спустя этот факт её невольно испугал. Склонившись над трупом, они с майором смотрели туда, где небрежно водил пальцами Билл по коже покойника, покрытой трупными бордовыми пятнами.       — Первая странгуляционная борозда косая и широкая, от полужесткой одиночной петли: её ты заметила, умница. А чуть ниже идёт эта — тонкая — пересекая её: вероятно от проволоки, чуть ли не зубной нити. Уж очень изящная. Она яркая, она тёмная. Его удушили. Сначала — убили, потом — повесили.       — И… что это даёт…       Сомний злостно проскрипела зубами от раздражения, что Блумфилд постоянно болтает сам, хотя Билл обращался к ней. В конец растерянный Индеец одёрнул ладонь, потянувшуюся опять было к уже покрасневшему лбу: на строгом выражении его лица большими буквами значилось «Я запутался». А Билл вдруг расхохотался.       Сомний снова едва видимо подскочила на месте, а завидев эту реакцию тот еще больше зашелся смехом и шлепнул себя по ноге.       Да что ты творишь…       Но тот только жмурился и хохотал; в его голосе слышались какие-то механические интонации.       — И что это даёт! — так же резко воскликнул он, округляя глаза. — Да брось, ты меня разыгрываешь…       — Господи… Задрал, — майор оборачивается к подруге, еще секунду медлит и качает головой: Сомний клянется про себя, что еще ни разу не видела его таким рассерженным. — Это не может быть настолько важно.       Спустя десяток секунд на втором этаже остаётся только двое.       Корра смотрит в спину уходящему майору, когда тот начинает громко спускаться по каменным выступам, а потом медленно оборачивается к Биллу, выдохнув с лёгким облегчением. Две головы — хорошо, а одна — проще.       Её руки крепко сомкнуты вокруг пояса: так она чувствует себя безопаснее, словно выстраивает ментальный щит между собой и телепатом.       Потом, не выдержав, она нарочито резко протягивает руки вперёд ладонями вверх и испытующе смотрит на Билла:       — Какого лешего тут происходит.       Светловолосый, казалось, уже прекратил смеяться: он кротко вздохнул, а потом хмыкнул и тут же снова зашелся сиплыми смешками, скалясь во все тридцать два. Корра тяжело выдохнула, не отрывая распахнутых глаз от содрогающейся грудной клетки этой паскуды. За его спиной первые дождевые капли редко-редко падали на карниз: иногда заносимые ветром внутрь они оставляли мокрые следы на полу под окном, словно невидимка-дождь решил заглянуть на огонёк, заметив, как им троим здесь весело.       — Ты тоже… глупенькая… — ласково проурчал он сквозь усмешку, что не слезала с его бледных, узких губ. — Всё ведь так красиво сходится! Жалкие людишки…       Сомний дошла до крайней точки своего терпения.       — Засунь-ка куда подальше свой комплекс Бога, кретин, и либо перестань говорить загадками и чеши языком по делу, либо чеши на выход. Понял?       — Ой…       Билл медленно поднял руки вверх и разыграл своей мимикой настоящую симфонию ужаса на лице. Но спустя секунду под не двузначным взглядом шатенки он вернулся в саму серьезность:       — Ладно, ладно… Не кипятись. Ты хоть знаешь значение слов, которые употребляешь? Вот например «кретин»…       Какую бы эмоцию ни примерял на себя Билл, его глаза продолжали сверкать холодным, кислым блеском лёгкого возбуждения. Он был сила. И возможно, вовсе не добрая…       Рука Корры своевольно опустилась на её лоб, повторяя коронный жест майора. Корра не умела долго злиться на Билла: разве можно злиться на идиотов? Вся эта дурацкая ситуация доводила её до белого каления и уже чуть ли не пробивала на нервный смех, но при этом тревога, смешиваясь с шумом хлеставшей из неба воды, не отпускала, а нетерпение услышать наконец внятное объяснение только росло — и это всё разрывало Сомний на части. Он играл с ней.       — Ну Билл, я так хочу спать, уже очень поздно… Кончай актёрствовать…       Тот довольно оскалился, облокачиваясь на сырую стену против Корры.       — Какое удачное выражение… Как можно перестать актёрствовать посреди спектакля?       — О чем ты?       — Спорим, волосы крашеные… — парень кивает в сторону лежащего тела с бумажкой на груди. А потом начинает медленно ходить по комнате взад-вперёд…       — Вопрос Минхо совершенно безграмотный: почему мы живы и так понятно, надо думать, почему нас не взяли. Но и думать тут тоже не надо — всё ясно как день. Ведь чипы, считывающие когниттивку, всё ещё у нас в головах, — блондин легонько постукивает по виску, а всё внимание направлено в сторону настороженной Сомний. Его глаза светятся от упоения:       — П.О.Р.О.К. продолжает считывать реакции. И если вспомнить, что было в Лабиринте — не закрывшиеся ворота, то, что мы додумались сами, где выход — разве создатели не ждали того, что мы выберемся из ловушки?       Парень выдержал короткую паузу. Сомний, потихоньку соображая, никак не могла поспеть за ним: вывод постоянно ускользал от света мысли-прожектора, он был где-то рядом… Но Билл уставал ждать. Он быстро уставал ждать этих людей, мозг которых будто постоянно жал на тормоза, а недостаточно высокое эго не давало до конца поверить своим догадкам и построить смелую теорию истины.       Когда Корра так сильно нахмурилась, что линии её мягких бровей стали одной прямой, Билл наконец вспыхнул:       — Прекрати. Умоляю, прекрати себя останавливать. Это не больно.       — Что… «это»?       — Думать! Позволь своему мозгу наконец работать, он выглядит как содержанка в твоём теле.       Зрение Сомний сфокусировалось на телепате: его замершее напряженное тело издалека давило на неё своей необъяснимо плотоядной энергией. Взглядом она будто пыталась смягчить это давление, но желтоглазый, казалось, не замечал её тревоги и слабости, или больше — был им рад. В его золотистой радужке градиентом тускло отбивались тлеющие на ветру угли…       — Это всё — продолжение эксперимента. Вот так просто, — он всё же заговорил. Продолжил, будто читал ей вслух раскрытую книгу, снятую с полки его всевидящего сознания.       Ведь здесь нет никаких углей… как он это делает?       — Это невозможно. Это настолько охуеть как невозможно-       — Что даже возможно, да? — Билл внимательно погружался в её мимику: до того, что она уже почти чувствовала, как он пальцами перебирает её пугливые, ошпаренные догадки.        — Что, если П.О.Р.О.К. готовил нам в качестве второго тура испытаний тот же переход через Зону. Если так, то вероятно, что и вторая группа — тоже здесь. Или в похожем городе. Но это вовсе не важно! Как неважно и то, О.К.А. это часть П.О.Р.О.К.-а или отдельная группировка, — он резко махнул рукой в сторону девушки, моментально возмутившейся до глубины души. — Ваша компания просто делает работу П.О.Р.О.К.-а за него самого, а те небось сидят и ржут третьи сутки. Я бы так и делал на их месте.       Дождь продолжал бежать. И бежал, и бежал, и бежал… Корре вдруг до паскудного сильно захотелось тоже: куда-нибудь, неважно куда, главное ведь откуда…       И волосы крашеные… — подумала она.       Так точно, моя девочка… Это всё спектакль без актёров, здесь сплошные декорации и только мы, втянутые в игру.       Сомний вздрогнула от мороза, обдавшего её с ног до головы. От иного чувства, чем вызываемая ветром морось кожи. Билл был совсем рядом. Он был в её голове.       А тем временем его тело оказалось до устрашающего близко, видимо-невидимо посылая импульсы мыслей, ловимые нейронами её мозга, неуловимые для ушей. Еще один шаг, и она почувствует… почувствует…       Сомний поднимает глаза на маску его лица, считая, что пластырь лучше срывать одним махом, как и любого рода страх — одним быстрым действием. Топлёное стекло в желтом трафарете его радужек вот-вот польётся по щекам, поднятым в острой, подобной лезвию улыбке. Он дышит шумно, если дышит вообще, а Корра сжимает ладони в кулаки и усиленно невозмутимо говорит вслух, лишь бы он снова так неприятно не скрипел в её голове.       — Тебя это всё забавляет, да? Ты действительно думаешь, что это игра? Ты всё ещё так думаешь?       Попытка остудить нечто внутри желтоглазого только больше распаляет его болезненное возбуждение, непонятно для Корры он только шире растягивает губы и щурится, мол:       — Кто-то мне уже это говорил…       И он больше не похож на дракона. Но как тогда, в комнате, он ещё меньше, чем дракона, напоминает ей человека. Не двигаясь с места она только позволила ему подойти совсем вплотную и заглянуть ей в глаза. Следующим его действием будет коснуться её лица, и о, она не сможет ему отказать. Будто её всю пригвоздили. Будто она сама — гвоздь в половых досках, гвоздь самой увлекательной программы для того, кто пришел поиграть с пороком…       — Как ты… Как ты можешь так просто говорить о таких вещах, ведь мы все… все в этой ловушке и можем… будет столько смертей, если мы не… — Сомний запинается, до того расстроенная его версией, что не может и двух слов связать. Когда больше всего ей хочется спросить:       Как… как он это делает…       Смотря в раскалённую глубину его глаз, которые удерживают её на месте, подобно гипнотическому воздействию взгляда кобры — и он сам будто только становится больше, нависает над ней, хотя на самом деле возможно даже не нагнулся, ей так сложно сообразить, что она по-настоящему видит: сознание рябит под потоками энергетики, разворачивающей чешую змеиного капюшона за его спиной, вокруг по комнате будто пляшут треугольные тени, от чего не ясно, и всё постепенно теряет суть. Когда она смотрит в эти овальные, сужающиеся зрачки прямо напротив себя, и золотисто-медный хромированный шар вокруг них, он будто крутит калейдоскоп на тыльной стороне её глазных яблок и уже становится до тошноты невыно… симо…       — Как ты до сих пор не понимаешь, Корра. Я не боюсь Смерти. Нет, не боюсь… Смерти не существует. Всего вокруг нет: реальность это иллюзия, вселенная голограмма, скупай оленьи зубы!       Еще один мили-шаг назад — Сомний упирается в холодную и влажную бетонную стену под громкий, разбивающий череп громовой грохот: удар       О стены и голову, словно у неё на макушке размозжили огромное гранатовое яйцо. А он подходит совсем вплотную и дышит ей в шею, за сантиметр до встречи иголок клыков с тонкой кожей кровеносной артерии. Он медленно проводит большим пальцем по бьющей под тканью тела трубочке, она будто чувствует и не чувствует этот палец, чувство…       Звук из его гортани подобно неисправной проводке сыпет искрами от напряжения в двести двадцать мегавольт, будто говорит технологический девиант:       — Я знаю всё наперёд, — а вот голоса будто целых три и все они скачущими вверх-вниз интонациями на каждом слоге заливают ток в уши Сомний, неспособной сдвинуться с места и зажмурить глаза. — И раз уж я здесь, где бы то ни было, я здесь, здесь! чтобы получать удовольствие.       Две секунды спустя после его реплики внутри Корры происходит что-то непредусмотренное. Все материи и силы её внутреннего существа, накалившись под напряжением до предела, пробивают какой-то шлюз. Словно где-то под солнечным сплетением оглушающе тихо рухнула дамба: спровоцированная микроскопическая ядерная реакция разбивает по её телу импульс, от чего Сомний вздрагивает, выходя из колдовского оцепенения, и силой отталкивает чужое тело, испуская порванный окрик:       — Аргх!       На какой-то момент она опускает руки на колени и сгибается пополам, делая громкий свободный вдох полной грудью, будто после сонного паралича, а когда всё ещё в испуге и адреналиновом опьянении поднимает голову, её зрение сталкивается с Биллом, стоящим почему-то всё ещё у окна, как в начале разговора: он на вид совершенно спокоен и… реален… и только… ужасно взмок, то ли от пота, то ли от дождя, льющего сквозь окно, будто стоял там две тысячи лет. Его глаза апатично непроницаемы.       — Ты… Я… — Сомний чувствует, что вот-вот заплачет: её мелко потряхивает по всей площади тела, а влажные грязные волосы выбившись из хвоста безжизненно липнут каскадами к шее. — Ты с ума… Ты сумасшедший, ты псих, псих!       Она громко выкрикивает это, тут же прижимая руки ко рту, будто испугавшись своего голоса и того, что её мог ещё кто-то услышать. Слёзы подступают всё ближе к уголкам, впитывая от тела всю боль, скованность и истощение, чтобы наконец избавить её. Она просто выходит из комнаты: заслонив лицо ладонями, повторяя уже знакомый им обоим сценарий… Легкость соленой воды на её щеках мочит и без того холодные пальцы.