Discere. Vivere. Ut Amor.

Когда нет другого выбора, приходится совершать невозможное. Хэнк несколько дней ни с кем не разговаривал. Не раздвигал шторы, не выходил из дома. Более того, в последний раз он видел живого человека две недели назад. Две недели назад Хэнку пришлось похоронить своего сына. Шесть лет. Такой крохотный в салоне скорой помощи, такой худенький на операционном столе, такой миниатюрный гроб на чужих плечах. Хэнк не в состоянии понять, почему он не умер вместе с сыном. Или вместо. Он коротал дни, терзая себя вопросами и иными вариантами развития событий, принося себе невообразимые муки, утопая на дне бутылок, в грязной одежде, сбрасывая с сокрушительной силой все фоторамки в доме. Потому что у смерти нет объяснения. Достаточно какой-то доли секунды, чтобы потерять человека. Из-за обледеневшей дороги или из-за одного неверного движения скальпеля. Доля секунды, и писк сигнала остановившегося сердцебиения будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Хэнк пронесёт в себе эту боль до тех пор, пока не осмелится спустить курок. Но так просто сдаваться он не намерен. Он - боец, всегда им был, и нет на этой богом забытой земле того, чего Хэнк Андерсон не сделал бы для своего сына. Насрать, что скажут другие. Могут обозвать его сумасшедшим или безумным. Но он, чёрт побери, потерял сына. И пусть этот шанс станет последним невообразимым рывком перед тем, как Хэнк пустит пулю себе в голову; он схватится за этот шанс обеими руками. Прыгнет с закрытыми глазами вниз головой. Ему больше нечего терять. Он разрабатывает план. Находит информацию. Досконально изучает каждый тематический сайт, и когда это не приносит плодов, он выползает в дерьмовый дивный мир и разыскивает последние книжные магазины в Детройте. Но нигде нет того, чего он ищет. Ни в одном магазине. Ему нельзя сдаваться. Он не сдастся. Последняя попытка. Одно усилие. Ему нужна лишь инструкция. В отчаянной надежде на ответ, он рассылает десятки, сотни электронных писем по всем найденным контактам. Следует указаниям из каждого ответного письма: белым мелом рисует на полу сигилы, зажигает свечи, раскрывает все двери в дом, произносит заклинания, пишет кровью. Он пробует всё. Ничего не выходит. Ему нельзя сдаваться. Он не сдастся. Должно же быть то, что он ещё не пробовал. Другая последовательность рун, другое заклинание, что угодно. Он слишком далеко зашёл, чтобы останавливаться. И вот ему приходит письмо. Один ответ впервые за несколько дней молчания. Отправитель: Э. Камски. Добрый день, мистер Андерсон, Меня заинтриговало ваше письмо, и я очень сожалею о кончине вашего сына. В своё время я тоже пережил потерю близкого и, как и Вы, я искал ответы. К письму прилагаются несколько файлов: фото и инструкции, которым необходимо следовать неукоснительно. Если допустить невнимательность к деталям, всё может обернуться ужасной трагедией. Искренне надеюсь, что это принесёт Вам толику покоя. Ваш покорный слуга, Э. Камски Последняя попытка. Ему больше нечего терять. Медленно и аккуратно повторяя фотографии, Хэнк прорисовывает на досках сигилы. Обводит руны в круг и дрожит, потому что с каждым новым символом температура в комнате ощутимо понижается. Тусклое мерцание свечей отбрасывает на стены массивные тени, и Хэнку приходится присматриваться внимательнее, чтобы не смазать мел. Свечи выглядят почти романтично, вот только цель ритуала убивает настроение. Хэнк садится на пятки, сверяя результат со снимками Камски. Художником Хэнк никогда не был, но выглядит круг сносно, точная копия оригинала. Этого должно хватить. Это его последний шанс. Он наклоняется вперёд, поместив ладонь внутрь круга, и делает глубокий вдох. На его глазах стрелка часов близится к полуночи. С каждой секундой в комнате всё больше холодает, и вскоре дыхание Хэнка становится заметно в воздухе. Он продолжает наблюдать за стрелкой. Секунды тянутся как годы. Часы пробивают полночь, и Хэнк проводит по центру ладони самым острым кухонным ножом. Кровь из рассечённой лезвием плоти быстро начинает заливать белоснежные полосы мела на полу. Боль приглушается половиной бутылки выпитого виски. Необычное чувство отстранённости посещает Хэнка при виде пролитой крови. За дверью спальни слабо слышатся царапание и скулёж Сумо, но мозг Хэнка не обращает на это внимание. Кровь сверкает при свечах как красный кристалл, и Хэнк не может оторвать взгляд. На дрожащем выдохе он проговаривает слова, выжженные в памяти часами заучивания. Они жгут ему язык своей тяжелой и незнакомой формой. «Spiritibus, te rogamus vos,» — говорит нараспев Хэнк, вздрагивая, когда вокруг немыслимым образом становится ещё холоднее. Мерцает пламя свечей. Воздух в комнате не движется. «Audi me hercle causa. Apparent coram me. Hercle factum. Volo tibi imperare!» И ничего. Ничего не происходит. Его последний шанс обернулся провалом. Глаза покалывает от слёз, и тело содрогается, когда оцепенение, охватывавшее его на протяжении последних недель, сменяется обжигающе ледяной волной горя. Какая-то часть его разума, вопреки логике и здравомыслию, надеялась, что способ сработает; что он сможет вновь увидеть своего сына. Естественно, он ошибся. Естественно. Слёзы пльются из глаз и падают на пол. С тихим стуком стекла о стекло. Хэнк открывает глаза. На полу две капли, обледеневшие в полёте. Как...? Хэнк резко втягивает воздух от треска льда: тот сковывает деревянный пол, и вскоре весь нарисованный круг оказывается покрыт скользкой коркой. И кровь Хэнка застывает там же, твёрдая как алый алмаз. Одна за другой тухнут свечи. Дыхание Хэнка учащается, по коже от страха ползут мурашки. Погрузившись во внезапную тьму, Хэнк зажмуривает глаза и пытается контролировать дыхание, не смотря на нарастающий ужас. Он этого хотел. Он этого хотел. Ему нужен был ответ. Пожалуйста, пусть это будет он. Резкий треск как от раскалывающегося стекла заставляет открыть глаза. Хэнк медленно поднимает голову. Круг больше не пустует. Внутри него, неподвижный как мраморная статуя, стоит бледный молодой человек, одетый в строгий синий костюм. У него довольно симпатичное лицо, но есть в его выражении что-то... Что-то дико тревожащее. Дело в его глазах: чёрные как смоль в кромешной тьме. В них нет ничего живого, ни намёка на эмоцию. Его лицо похоже на маску: неподвижное как камень, как фарфоровая кукла, но в разы ужаснее. Если бы Хэнк не позвал это... существо самостоятельно, он бы не поверил своим глазам. — Я слышу твой зов, — говорит существо. Хэнк не может назвать того человеком. Чем бы оно ни являлось, оно точно не человек. — И я отвечаю. Зачем ты позвал меня, смертный? Хэнк не может выдавить из себя ни слова. Как будто его язык примёрз. Ни одна мышца, кроме губ, не движется на том жутком лице. Полностью отсутствуют движения век или ноздрей при дыхании. Ледяной воздух жалит лёгкие Хэнка, когда он с дрожью вбирает воздух. — Я хочу... Я хочу вернуть своего сына, — Хэнк с трудом сглатывает. — Коул Андерсон. Я хочу вернуть его. Живым, — Хэнк шатко поднимается, чтобы заглянуть в холодные тёмные глаза. Существо молчит и лишь неподвижно наблюдает. — Ты ведь можешь это? — требует ответа Хэнк. — Вернуть его мне? — Коул Андерсон, — произносит существо мягким голосом. — Умер в ноль часов пятнадцать минут одиннадцатого октября, пятнадцать дней назад в больнице Генри Форда, — слова режут Хэнка хлеще ножа. — Ты хочешь, чтобы он вернулся к тебе живым и невредимым. Это то, чего ты желаешь? — Больше всего на свете, — голос Хэнка надламывается. — Я выполню твоё требование, — говорит существо. — Что ты дашь мне взамен? Ничтожная плата за такую просьбу. — Мою душу, — без сомнения тут же отвечает Хэнк. Ведь это - то, что им нужно, так? Этим созданиям, этим демонам. Человеческие души. Во всех книгах было сказано, что демоны жаждут души как наркотик. — Нет, — говорит существо, выдёргивая Хэнка из его жалких мыслей. — Нет? — Нет, — повторяет существо всё так же холодно. — Мне не нужна твоя душа. Мне она будет бесполезна. И тут горе уступает место стихийной ярости. — Тогда, блядь, что тебе от меня, чёрт возьми, нужно?! — вскрикивает Хэнк. — Хочешь крови? Трупов? Давай, выкладывай, говнюк! Чего ты хочешь? Существо не отвечает. Лишь продолжает смотреть, наблюдать. С той самой непоколебимой пустой маской. Игнорируя все возгласы здравого смысла, Хэнк хватает демонское отродье за ворот пиджака и притягивает его почти нос к носу. Существо не реагирует. — Говори, чего ты, блядь, хочешь, — рычит Хэнк. — Говори, иначе я тебя, чёрт побери, заставлю. Но что, если... Что если Хэнк не может дать существу того, чего тот хочет? Что, если ему нечего противопоставить по ценности, если речь идёт о жизни его сына? Он не смог. Не смог уберечь сына. Не смог быть нормальным отцом. Теперь он даже демону не может продать себя подороже, чтобы обменять душу на своего единственного сына, на смысл всей его жизни. Хэнк содрогается всем телом; тремор сковывает руки, сжимающие ворот пиджака. — Пожалуйста, — шепчет он. — Пожалуйста, верни его. Я сделаю что угодно. Хэнк разжимает пальцы, его руки бессильно опускаются. Злость покидает его. Всё кончено. — Восхитительно, — тихо говорит существо. — Все люди так слабы перед своими эмоциями, или это только твоя черта? Хэнк смотрит на того изумлённо. — Что? — Ты невероятно выразителен, — говорит существо. — Я не видел ничего подобного за всё своё существование. — Я... Наверное? — отвечает Хэнк уклончиво. — Люди просто... Чувствуют разное дерьмо. Постоянно. Иногда оно... Выкипает. — Несомненно, — мурлычет существо. — Хорошо, Хэнк Андерсон. Я согласен на твои условия. В обмен на жизнь твоего сына я хочу, чтобы ты научил меня чувствовать, как чувствуют люди. — Ты хочешь, чтобы я блядь что? Существо отвратительно безжизненно смеётся. — Ты весьма уникальная личность. Могу я получить твоё согласие на сделку? Хэнк сомневается. Научить демона чувствовать? А он вообще на это способен? Ему кажется, что он не знает, каково это - чувствовать что-то, кроме горя. Осилит ли он? Ради жизни своего сына? Конечно, чёрт возьми. — Я согласен, — говорит Хэнк, протягивая ладонь. Существо изгибает губы в ужасающе пустой улыбке. — Скрепим сделку поцелуем, — мурлычет тот и подаётся вперёд. Губы холоднее льда прикасаются к губам Хэнка, и Хэнку кажется, будто ему перекрыли воздух. Его тело заклинивает, а зрение расплывается, и безжизненные, похожие на пустоту глаза заполняют собой всё. — Я слышу твой зов, — бормочет существо, касаясь его губ студёным дыханием. — И я отвечаю. Хэнк сдавленно вдыхает. Что-то в его нутре воспламеняется, в глазах темнеет, и он валится с ног.