Discere. Vivere. Ut Amor.

Коннор исчез из жизни Хэнка, не оставив и следа. Как будто последние полгода были лишь плодом воображения. Тем временем Коул настолько легко вновь вписывается на прежнее место, что Хэнк иногда задаётся вопросом: а не была ли авария ужасным ночным кошмаром? Вот только в груди болит от отсутствия Коннора рядом. Что может сравниться с радостью от возможности вновь обнять сына? Прогулки с носящимся вокруг Сумо и сидящим у Хэнка на плечах Коулом: это — настоящее счастье, и осколки сердца Хэнка соединяются, будто оно никогда не разбивалось вдребезги.   Но от наличия воспоминаний, конфликтующих с реальностью, становится не по себе. Он знает, что Коннор был с ним, знает, что сделка была заключена и выполнена. И всё же на каждом из их общих дел нет ни следа участия Коннора. Никто в участке его не помнит. Никто в участке не помнит об аварии или о похоронах. Хэнку приходится как-то укладывать в голове то, что он каким-то образом знает о необходимости отвести Коула в детский сад в понедельник, и что без всякого сомнения Саша — жена Криса — заберёт и их сына Дэмиена, и его Коула, пока Хэнк с Крисом на работе, а Хэнк сможет зайти к ним домой, когда освободится. Он понятия не имеет, откуда это ему известно, но таким образом Коннор гармонично собирает воедино части его разрушенной жизни, залатывая все дыры, чтобы подарить Хэнку жизнь его мечты: счастливую, полную, вместе с сыном.   Также от внимания Хэнка не ускользает то, что его гараж был полностью переделан в дополнительную комнату. Это приходится кстати — он всё равно им не пользовался, но представление Коннора о том, как должна выглядеть детская спальня, оставляет желать лучшего.   А это значит, что следующие выходные они с Коулом проводят, смеясь и вымазываясь по уши в краске. И всё же.   Боже, он чувствует себя таким неблагодарным. У него снова есть семья, в его доме тепло и уютно, а его разум чист впервые за несколько месяцев. Он может окунуться в привычный порядок вещей, не беспокоиться о том, кто сидит с ребёнком; страсть к работе вернулась к нему. Но блядь как же он скучает по Коннору. От того не осталось ничего, кроме размывающихся день ото дня воспоминаний. Хэнк пытается не возненавидеть его. Это была всего лишь сделка: поучиться у Хэнка, вернуть ему сына, и всё. Коннор не виноват, что сердце Хэнка решило последовать за ним. Однако вина состоит в том, что его было так чертовски легко полюбить; в том, что он превратился из холодного и безжизненного в тёплого и смешливого. Это всё его вина, что Хэнк по уши влюбился, когда застывшая маска треснула, и Коннор стал... Человечным.   Хэнк заталкивает боль поглубже. В конце концов он забудет. Однажды это превратится в далёкое воспоминание. А у Хэнка есть сын. Это самое главное.   —     — Папочка? — сонный голос Коула прерывает Хэнка посреди истории, которую он читает вслух.    — Что такое, малыш?   Коул трёт глаза и поднимает взгляд на Хэнка, его брови сведены в грустном выражении. — А когда вернётся Коннор?   Это застаёт Хэнка врасплох; хочется швырнуть книгу в другой конец комнаты, но он сдерживается. — Как... Откуда ты знаешь это имя, Коул?   — Коннор — мой друг! — отвечает Коул. — Он присматривал за мной, пока меня не было.   Похоже, воспоминания сохранились не только у Хэнка.   — Присматривал за тобой? — Хэнк отчаянно пытается сохранять ровный тон. — Что ты имеешь в виду? — Ну, — начинает Коул, будто он вот-вот расскажет самую разоблачающую историю на свете. Он рад, что Хэнк, похоже, забыл, что уже пора спать. Хэнку придётся его расстроить. — Мне пришлось уйти отсюда. Я испугался, потому что не знал, где ты. Но там был Коннор, он рассказывал мне истории и сказал, что ты ждёшь, когда я вернусь домой! Всё это время Коннор приглядывал за душой Коула? Оберегал его, пока Хэнк учил Коннора чувствовать?   Боже, Хэнк невероятно его любит, до боли.   — Я... Я так рад, что он присматривал за тобой, пока тебя не было, — говорит Хэнк.   — Мне кажется, что ничего не поменялось, — хмурясь, говорит Коул, — но я уходил, да? — Ты... Да, — Хэнк кивает. — Но папа тебя вернул. Я так по тебе скучал.   — Я тоже по тебе скучал! — щебечет Коул. — А потом мне приснился Коннор, и он сказал, что пора идти домой, и что я могу тебя увидеть. И он сказал мне присматривать за тобой, чтобы ты больше никогда не грустил! — Широкая улыбка Коула чуть-чуть гаснет. — Тебе ведь не грустно, пап?   — Нет, Коул, — врёт Хэнк, — ты ведь дома, со мной. — А ты не скучаешь по Коннору?   Дети всегда чувствуют истину.   — Скучаю. Очень сильно.   — А ты не можешь и его вернуть? — спрашивает Коул. — Ты же лучший полицейский в мире!   Вера сына в своего отца порой опрометчива. Хэнк мягко улыбается и ерошит волосы Коула. — Коннор теперь очень далеко, — нежно говорит он, — и мы даже не знаем, хочет ли он вернуться. — Хочет, — Коул говорит так серьёзно, будто впридачу знает все секреты вселенной. — Он сам так сказал.   Хэнк не понимает, что делать с этой информацией. Если Коннор хотел остаться, почему ушёл? После всего случившегося? Всё время, что они провели вместе, он собирался уйти; это была просто сделка.   Но...   Любовь — последняя эмоция, которой должен был научиться Коннор. Да, он её понял, но почувствовал ли?   — Ладно, — будто со стороны слышит себя Хэнк, погрузившись в водоворот собственных мыслей. — Пора спать, — он целует Коула в лоб и подтыкает тому одеяло.   — Люблю тебя, пап, — сонно бормочет Коул. — И я тебя, — тихо отвечает Хэнк и аккуратно прикрывает за собой дверь.   Он принимает решение.     —      Крис и Саша, как настоящие друзья, забирают Коула к себе, потому что Демиэн хочет устроить ночёвку. — Мы будем купаться, — весело информирует его Крис. — Потом можем дождаться тебя и все вместе поедим ланч. Как тебе план?   — Отлично, — отвечает Хэнк. — Если нужен буду, звони. Он целует Коула на прощание, дожидается, пока машина скроется за поворотом, и только после этого заходит в дом. От предвкушения по телу бежит дрожь.   Сумо он снова закрывает в спальне. Тот даже не протестует, всего лишь разваривается на кровати, ленивый парень. Хэнк берёт планшет и открывает письмо от Камски — единственный клочок доказательства существования Коннора, помимо размытых воспоминаний.   Он аккуратно выполняет каждое действие. Зажигает свечи, с пристальным вниманием вырисовывает руны: его пальцы покрываются белым мелом. Приходится даже стереть линии и начать заново: настолько сильно трясутся его руки. Но в этот раз страх и отчаяние тут не при чём.   Это надежда.   Он садится на пятки. И ждёт. Ждёт, пока его колени не начинают ныть. Температура в комнате опускается. Он ждёт, пока стрелка часов приближается к полуночи. Ждёт, пока границы между ним и соседним царством покрываются рябью, сталкиваясь, и опускаются.   Хэнк проводит по ладони тем же самым острым кухонным ножом. Проступающая кровь капает на нарисованный круг. В этот раз, когда алкоголь и горе не притупляют ощущения, ему больнее, но он не останавливается. Не может остановиться.   Слова, которые Хэнк произносит в этот раз, отличаются. Он точно знает, кого нужно призвать, кого он хочет увидеть. Ему не нужно ничего предлагать или молить о помощи неизвестных тёмных существ. «Коннор, — мягко произносит он. — Audite me.»   Услышь меня. Хэнк задерживает дыхания. Это должно сработать. Должно.   Хэнк моргает, и в следующий миг получает ответ на свой призыв: круг больше не пуст. — Здравствуй, Хэнк, — у Коннора невероятно тёплый взгляд. От его вида у Хэнка перехватывает дыхание, но он умудряется подняться на ноги.   — Привет, Коннор, — говорит Хэнк, безнадёжно обожая. — Я скучал по тебе.   Улыбка Коннора грустная и слегка озадаченная. — Я не понимаю, почему. Ты должен был забыть меня.   — Как бы я смог? — спрашивает Хэнк.   — Так это обычно происходит, — рассказывает Коннор. — Так происходило всегда. Когда сделка выполняется, ты забываешь о её существовании. Ты не должен был запомнить.   Необъяснимым образом Хэнк знает ответ на эту загадку. Это сверхъестественное дерьмо плохо сказывается на его адекватности. — Той ночью, — говорит Хэнк. — В нашу последнюю ночь вместе. Ты прикусил губу до крови.   Глаза Коннора округляются в понимании: — Ты поцеловал меня.   — И попробовал твою кровь на вкус.   — Ты попросил меня остаться.   — Я заключил с тобой сделку, — дрожащим голосом говорит Хэнк, неуверенно улыбаясь. — Но ты ушёл. Поэтому я тебя запомнил.   Коннор прерывисто выдыхает. — Ты несчастлив, Хэнк? — он выглядит таким грустным, как побитый щенок. Побитый демонический щенок. — Я думал, я дал тебе то, чего ты хочешь.   — Так и есть, — говорит Хэнк, — и даже больше, а я и не подозревал, что нуждаюсь в этом. А потом ты это забрал. Так что я хочу заключить с тобой ещё одну сделку.   Коннор смотрит на него с нарочно пустым лицом, аккуратно скрывая эмоции. — Чего ты от меня желаешь?   Хэнк расплывается в улыбке. — Мне нужен бойфренд. Не знаешь, где я могу найти симпатичного демона, который иногда буквально сводит меня с ума?   Это, к удовольствию Хэнка, стирает пустое выражение с лица Коннора. Тот смотрит в ответ, разинув рот и широко раскрыв глаза. Уморительно ошеломлённый. Затем лёгкий румянец закрадывается на его щёки, а удивление сменяется солнечной улыбкой.   — Вероятно, знаю, — отвечает он. — Если я найду для тебя этого демона, что ты дашь мне взамен?   — Дом, — мягко произносит Хэнк, — мягкую кровать для сна, тёплые руки, которые будут обнимать его, когда тот захочет. Огромного ленивого пса, который его обслюнявит. Сонные утренние поцелуи за кофе и жасминовым чаем. Обнимашки на диване, пока мы притворяемся, что смотрим фильм. Сына, который будет любить его как родного отца, — Хэнк моргает и пытается сдерживать слёзы. — И любовь старого, придурковатого офицера полиции.   Изумление — сама по себе интригующая эмоция, а видеть её сияние на лице Коннора — всё равно, что лицезреть восьмое чудо света у себя в гостиной. В груди Хэнка зреет надежда.   Руки Коннора внезапно вцепляются в его рубашку, и, когда тот тянет Хэнка вперёд, чтобы столкнуться губами, Хэнк держится за Коннора с равноценной отдачей. Он так скучал по этим прохладным губам и отчётливому, освежающему привкусу жасмина и мяты.   — Я слышу твой зов, — выдыхает Коннор ему в губы. — И я отвечаю.   Хэнк чувствует заключённый пакт глубоко внутри. Даже не в сердце, а, кажется, глубже, будто его душа становится навеки связана с другой, и ничто не в силах их рассоединить.   Сделка, утверждённая любовью и скреплённая поцелуем. Что может быть прочнее?