Together XX

Это моя самая нелюбимая жизнь, Та, где ты летаешь, а я - нет. My least favorite life - Lera Lynn Он любит ее. Нет необходимости призывать свои алые нити, которые прошьют его темную голову. Весь он – необъясним, пугающе не опознан, наверняка он нарушает человеческие законы, таким быть нельзя, но одно очевидно Ванде: он любит ее. Не закрывая глаз, не прибегая к помощи темноты, которая помогает разуму отчётливее рисовать картины, Ванда видела перед своим мутным взглядом доказательства его чувств. Никакой магии, только сердце. Он страшно (страшно, до треска в костях) занят, но он помнит о ее дне рождения. Рано утром, пока еще есть возможность, мужчина тормошит тепло в недрах ее одеял, по-барски и тут же по-мальчишески дарит баснословно дорогой подарок. Затем железные объятья, мягче всех перин, и ленивый шепот о предстоящих делах, в которые входят исполнения ее капризов. Поздно вечером, устало и немного резко он отвечает на ее вопросы и мягкие увещевания. Затем принимает дар и с прощением сдается мягким женским руками. Прости, я так устал, что ни день, то … Они договариваются встретиться позже в душе, затем в кровати и если что, где-то еще, где пересекутся линии жизни в их доме. Ванда выдохнула и посмотрела вскользь, но увидела только ветер. Холодный, обидный, гонящий ее прочь с лавки парка. Подхватить с собой и унести в серое, чистое и строгое небо осени, чтобы лететь свободнее, чем птица, ветер не может. А он, непостижимый, поднимается выше ветра, неба, звезд, выше ее понимания. Ночью, он находит ее на кухне, неосознанно поедающую сухие хлопья, запивая эти злаки холодным чаем. Им обоим не спится, они рады разделить беспокойство, ставшее теперь покоем. Бурча, еле проговаривая слова, издавая звуки больше похожие на кряхтение и урчание кошки, они переговариваются о чем-то совершенно своем. Очень избитом и бытовом. Она всегда первая замечает блики усталости в его глазах и мягко уводит в спальню, уложить его спать. Он заглядывает в гардеробную, и словно не делал это уже несколько десятков раз, задает вопрос, как идут дела. Выслушав запал и смешанные ругательства, покорно тянет ноту под нос. Конечно, платья все не те, конечно, он поздно ее предупредил о вечере, конечно, он то уже готов, теперь хочет смыться без нее. Надо купить ей магазин одежды, что там модно? Dior, Chanel? Гордость кривит мышцы лица, улыбка же выходит злобной, но глаза блестят довольством. Это странное сочетание, вызвано ее статной, тонкой фигурой, созданной для шелка-атласа и темноты его спальни. Остальные могут рассматривать сколько хватит фантазий и пока его хозяйская рука не примкнет к тонкой талии, которая отозвалась дрожью согласия и обещания. Ванда хочет видеть ветер, но теперь только слезы. Девушка их не звала, и даже больше, она запретила себе плакать. Ни помощи, ни облегчения, ни понимания. В светодиодных бликах дня, забывая, что он есть такое, сильной, а для Ванды, всевластной рукой, мужчина затормаживает жизнь Вселенной. Планеты повинуются этому движению. Он замедляет падение и полеты, лишь потому что, на секунду, она разрезает эту панораму, врезается клином. И он думает о ней. Если повезет, то несколько минут и весь мир подождет. Он целует ее меньше раньшего. Но что такое количество в сравнении с качеством? Тихо приникая к острым плечам, принимая только ее руки, слабея только от ее силы, любя ее. Ванда разжала кулак в кармане пальто и помятыми пальцами затолкала слезы обратно в уголки глаз. Максимоф мучила себя такими прививками все меньше, возможно, панацея работает. Он любит ее. Девушка не сомневается в этом, хотя, это мало решает боль что родилась из солнца надежд и сплетений мечт в ее груди. Ванда измучила себя, уверовав, что поступает правильно. Он любит ее. Тони Старк любит Пеппер Потс.