(Бес)сонное

— Выпей кофе, моя милая, — говорит Филипп, нарезав сыру и выложив конфитюр в вазочку. — Ну а я постараюсь не оплошать и уложу своего тезку. — Верю в твои таланты, но и в нашего сына тоже верю! — Бабет передает мужу подозрительно пыхтящий кулек. — Любопытно, кто кого? Филипп заглядывает в личико с неопределенной гримаской — то ли зевнуть, то ли заплакать — и строго вопрошает: — Ты ведь хороший республиканец, гражданин Леба? Не посрамишь чести комиссара, уснешь как положено? Гражданин морщится, краснеет, готов разразиться плачем — но вдруг затихает и сонно приваливается к отцовскому плечу. Бабет смеется и с удовольствием намазывает конфитюр на большой ломоть хлеба: — Столько сыра и сладкого? Не слишком ли роскошно? — Ты — кормящая мать. Если наши без меры добродетельные друзья хотя бы заикнутся подумать не то, осенью оставлю одного без молодого вина, а другого без апельсинов. Осенью... Будет ли у них эта осень? Филипп-старший смотрит на спящего Филиппа-младшего и понимает холостяков Робеспьера и Сен-Жюста. Пожалуй, в одиночку ему было бы легче переживать этот мрачный, тревожный мессидор. Но в одиночку… — О чем задумался мой дорогой супруг? — спрашивает Бабет. Она жмурится от удовольствия: свободно пьет кофе без риска пролить горячее на малыша, ест аж двумя руками, может расправить усталые плечи. — О разнице между ним и драгоценной супругой. Как друг Сен-Жюста с пафосом добавлю: о различиях между мужчинами и женщинами. Бабет прыскает и будто бы невзначай позволяет шали скользнуть на стул, что открывает изумительный вид на молочную грудь в вырезе декольте. Вот же чертовка, знает, что ему убегать в школу Марса через час! — О различиях духовных, добродетельная гражданка! — корчит суровое лицо Филипп. У него, конечно, не получается, что веселит любимую еще больше. — Ты как мать, созерцающая свое неугомонное дитя целыми днями, наверняка рада, что наш сын спит будто ангелочек. — А ты? — тихо спрашивает жена. — А я, — отвечает в тон ей, уже без шуток, — вижу его куда реже, и мне грустно, что он спит. Все никак не могу с ним наговориться. — Нашему крохе нет еще и месяца, разве ты можешь с ним поговорить? Улыбка Бабет кажется совершенно бесхитростной, но ухо Филиппа различает в обожаемом голосе кокетливое лукавство. Когда он просил руки милой благовоспитанной девицы Дюпле, он понятия не имел, кого берет в жены. — Еще как могу! Он рассказывает, голоден или устал, хорошо ли я его держу, сухая ли у него одежка… А еще рассказывает, что мне нельзя отчаиваться, — Филипп собирается с духом и смотрит в глаза жене. — Без него я бы подумал, что мы должны уйти из этого мира, который вот-вот рухнет, вдвоем… Так, по крайней, мы остались бы вместе. Но! Это прелестное дитя не велит. — Не велит, — кивает Бабет. Милая девица Дюпле, вероятно, расплакалась бы. Гражданка Леба лишь кутает плечи в шаль. — Тебе жаль, что он уснул и не может этого повторить? Сын ворочает головку, будто хочет поуютнее устроиться у него на руках. Тяжелые мысли душного кровавого мессидора уходят прочь. — Нет, родная. Мне жаль, что он не может рассказать мне побольше «а-ы» и «у-а». *** Долгие часы позорища, которое наверняка пометят в протоколе как заседание Конвента девятого термидора, остались позади. Сен-Жюст смертельно устал от этого представления и почти рад свершившемуся аресту. Он жалеет лишь о том, что Жорж, Огюстен и Филипп захотели разделить их с Робеспьером участь. О чем жалеет Леба? Сен-Жюст слишком хорошо знает друга и не видит в лице его скорби о погибающей свободе, о попранных идеалах республики… Спрашивает: — Что вызывает в тебе грусть, мой друг? Филипп улыбается, благодарный за возможность поделиться чувствами. Как он не зачерствел и сохранил умение держать свое сердце открытым? — Видишь ли, Антуан, когда я уходил из дома, мой маленький Филипп спал. Я не успел с ним поговорить на прощание. Возможно, для него это к лучшему. Он так безмятежно улыбался во сне… Дети в столь юном возрасте не умеют улыбаться кому-то, это была улыбка сама по себе. Печально, что не для меня. Сен-Жюст мало что понимает в детях, пусть и отвел им довольно места в своих черновиках Республиканских установлений. Зато он кое-что понимает в смерти. — Нет, Филипп. Запомни: он улыбался тебе.