Эпоха Свободного моря

      Тысячу лет назад, когда еще Нарния не знала своих королей, а столетняя зима только вошла в свое правление, за южным высокогорьем Орландии стоял город. Это был один из забытых в данное время священных городов, похожих на Хершид. В нем собирались все фиаллэ под предводительством эмира, и жрецы приносили богу Таш дары и жертвы. Тот город назывался Хамунаптрой.       Имхотепу было около двадцати шести лет от роду, молодой, рослый мужчина, которого всегда манило море. Надобно сказать, что сам священный город находился почти у самого Стеклянного залива, путь до него пешком занимал сутки, а потому не составляло труда юному жрецу добираться до берега.       В те давние времена он был еще наивным мальчишкой с чистой душой, который верил в искреннюю волшебную любовь. Еще те времена у пустынного народа назывались «солнечными», потому что оазисов было достаточно, с соседними народами они жили в согласии, и еды хватало на всех. Бог Таш благоволил, насыщаясь щедрыми подношениями жрецов.       Имхотеп покинул родные края, повинуясь зову сердца, и на двенадцатый день пути поднялся сильный шторм, что у корабля сломалась мачта, а сам он перевернулся на бок. Судьба распорядилась так, что из всей команды в живых остался лишь жрец. Волны его выкинули на остров, где он повстречал девушку.       Любовь.       Имхотеп не сомневался, что влюбился с первого взгляда. Хрупкая, тоненькая девушка, с загорелой кожей, изумрудными чуть раскосыми глазами и очаровательной улыбкой. Ее волосы были похожи на тину, спутанные, мокрые, отливающие зеленым. Она представилась как Калипсо.       Годы летели незаметно, оно и понятно, влюбленные обычно не замечают ничего и никого вокруг. По истечению трех лет, Имхотеп наткнулся на один из тех сундуков с сокровищами. Золото его не прельщало, однако в этом сундуке было кое-что поинтереснее. Жрец выудил из кучи вещей письмена на древнем языке и два медальона с камнями разных цветов. Он спросил у Калипсо, что это за безделушки, и океанида поведала мужчине историю своего заточения. Ей необходимо было разделить свое бессмертие с истинно полюбившим ее человеком, у которого сердце не знает ни алчности, ни жеманства, ни тем более зла, чтобы покинуть остров. И выбор ее пал на Имхотепа, кого временем океанида проверила и удостоверилась, не рассчитав, что сердце человека переменчиво и очень легко впускает в себя мрак.       В свои двадцать девять Имхотеп уже боялся смерти. Он был фиаллэ лишь на половину, мать тархистанка, а потому его отдали в услужение богу Таш, а не стали тренировать как одного из своих. По меркам своего народа Имхотеп был дефектным, не правильным, да и старился он гораздо быстрее остальных. Потому страх смерти опутал душу жреца своими щупальцами, а, как известно, страх способен на самые ужасные поступки.       Имхотеп не мог читать манускрипты, найденные в одном из сундуков, а потому и не знал, что именно от него требуется. Не ведал он, что ему придется навсегда остаться рядом с океанидой, которая теперь его больше пугала, чем восхищала. Ее нрав был отнюдь не кроток, Калипсо представляла собой воплощение водной стихии, бушующая, страстная, иногда несдержанная в высказываниях. Она была заточена на много лет на острове, но не лишена своих особенных сил. И в минуты раздоров делалась страшнее, чем сам кракен.       Обряд должен был быть проведен на закате, когда появится зеленый луч. Довольно редкое явление, по поверьям разных народов его появление означало либо возвращение души из загробного мира, либо перемены, несущие безграничное счастье. Лунный камень забирал жизненные силы и должен был находиться всегда у Калипсо, а солнечный — отдавал, и принадлежать должен был Имхотепу.       Они сделали все, как было написано в манускриптах, и легли спать. Не знала океанида, что отсутствие страха у человека позволяет ему делать все, что вздумается. Имхотеп бежал с острова глубокой ночью, на плоту, который смастерил заранее, и прихватил с собой пару манускриптов.       Еще пару десятков лет Имхотеп жил припеваючи в Хамунаптре, служил Таш и переводил древние письмена, на которых была записана древняя магия. Он не знал, что предав Калипсо, подписал себе приговор, продал свою душу и стал обреченным на вечность в муках.       Муки начались, когда жрец влюбился в жену эмира. Ему, служителю храма с грязной кровью, нельзя было просто семью заводить, а смотреть на женщину вождя вождей тем более. Но жена эмира тоже воспылала страстью к бедному Имхотепу, чем погубила их обоих.       Жреца заживо мумифицировали. Это были еще те времена, когда в песках делались захоронения, а тела не сжигали на кострах. Его погрузили в каменный ящик и накрыли тяжелой плитой сверху на пятидесятом году жизни.       А Калипсо так и осталась пленницей проклятого острова на тысячу с лишним лет. Возненавидев всех людей, она связала все свое богатство, попавшее к ней с приливами, с камнями луны и солнца, и прокляла. И каждый, кто посмел взять хоть одну бляшку, был обречен на вечные муки и скитания.       Она ступала босыми ступнями по скрипящим половицам. С верхней палубы доносились крики, лязг клинков и выстрелы, но все эти мелочи были такими незначительными. Она прошла в пустую каюту, предназначенную капитану, огляделась и стала ждать. Он должен был придти, она чувствовала.       Тысячу лет она ждала этого дня, когда свершится час расплаты. Ей не было знакомо чувство усталости, холода и голода, только жажда отмщения за убитую любовь. Что делает эта чертовка с девичьими сердцами? Сначала укрощает, приручает, заставляет полностью раскрыться и довериться мужчине, а затем пылает от гнева и ярости, испепеляя все те светлые воспоминания, не оставляя от них ничего, кроме ненависти.       Имхотеп появился на корабле в весьма плохом расположении духа. Он по каким-то причинам не мог самостоятельно войти в пещеру, будто что-то или кто-то ему запрещал. Магия, не иначе. Раскидав пару-тройку мертвецов, жрец прошел в свою каюту и оторопел, застыв в дверях.       Перед ним в свете ночных ламп стояла она, богиня и повелительница океана, хозяйка острова мертвых, ведьма — у нее было много имен. Перед ним была Калипсо.       — Тысячу с лишним лет. Я ждала этого дня тысячу лет, — заговорила богиня. — И вот, мы снова встретились, моя любовь.       — Калипсо, — с придыханием прошептал мужчина, когда она подошла к нему слишком близко.       Калипсо не была просто женщиной, она лишь предстала в этом человеческом обличии, в каком помнил ее Имхотеп, если помнил. Он был тогда человеком, жрецом, служившим самому жестокому богу из всех, а у людей, как известно, память с годами пропадает. Теперь же он человеком не являлся, Калипсо и сама понять не могла кто он. Не живой, но не мертвец, словно подаренное ему бессмертие смешалось с проклятием и превратило его в чудовище. Либо же боги сжалились над бедной океанидой и выявили истинную сущность Имхотепа.       — Ты ведь не думал, что будет так просто попасть в мою обитель? — она обошла жреца кругом и стала напротив. — А если думал, то ты глуп. Один раз я уже впустила тебя, и второй раз не посмела бы.       — Зачем ты пришла?       Калипсо улыбнулась, ласково проведя рукой по щеке мужчины, спускаясь к сердцу.       — Чтобы забрать то, что по праву мое. — Она прислушалась, и тут же лицо ее стало недовольным и печальным. — Только ты не принес его с собой. Хотя какой толк от твоего сердца, если оно не способно любить. Ты стал чудовищем.       — Ты меня сделала таким!       — Твое предательство тебя сделало таким! — резко ответила океанида, сверкнув злым взглядом. — Я любила тебя, подарила вечную жизнь…       — Ты обрекла меня на вечные муки! — протестовал Имхотеп.       — Нет, — она помотала головой отрицательно, — я лишь дала тебе желаемое, взамен попросив о малом. Только твое сердце, но ты пошел на поводу страхов и алчности. Ты ничем не отличался от других людей, такой же монстр.       — Я любил тебя, — Имхотеп сделал шаг к ней и, не касаясь, провел ладонью перед лицом океаниды. — Lerato la ka (сесото. Моя любовь.). Но тот, кого ты видишь перед собой, тебя не любит. — Жрец крепко схватил Калипсо за шею, и протащил по каюте, пока она не оказалась прижата к стене. — Зачем ты пришла?       Океанида бы начала задыхаться, будь она простой смертной, заключенной в теле женщины, но растянувшись в коварной улыбке, она схватила за запястье жреца и, с силой надавив, заставила его ослабить хватку.       — Я намного сильнее тебя. Или ты забыл, — глаза ее стали темными и злыми, а сама женщина чуть подросла, нависая сверху над жрецом. Лицо ее вытянулось, а зубы заострились, превращая Калипсо в невиданного монстра, — какой я бываю в гневе?       — Я повторю еще раз, — он не отступал и не испугался. Имхотепу нечего было бояться, он распрощался с этим чувством еще, будучи человеком. — Зачем ты явилась?       Океанида вновь стала маленькой хрупкой девушкой, но не было в ней больше того пленительного очарования.       — Чтобы увидеть твой конец, — океанида растянулась в коварной улыбке, а глаза ее сверкнули в темноте победным огнем. — Он совсем близко.       — Мы связаны, или ты забыла? — жрец подошел к ней очень близко, устрашающе глядя в ее невинное личико. — Умру я, умрешь и ты. Обряд связал нас навечно.       — Я смерти не боюсь, моя любовь. Лучше стать морской пеной, нежели оставаться заточенной на треклятом острове, в надежде, когда-нибудь еще увидеть тебя. — Калипсо обошла стороной Имхотепа и, оказавшись у него за спиной, продолжила. — Этот день должен был настать рано или поздно. За то, что нарушили естественный круг жизни, мы обречены на скорую гибель. Но я ни капли не жалею, что отдала когда-то свое сердце тебе.       — Ты меня ненавидишь.       — Да, — отозвалась она шепот уверенно. — Но ненависть лишь обратная сторона любви. Они идут рука об руку. Я ненавижу тебя так сильно, что желаю тебе смерти. Но и люблю настолько, что уйду за тобой следом.