Год рождения Химеры. 24–25 августа. Полночь.
Рвется черное небо на части от скальпелей молний, И белесая кровь протекает на стаявший лед. Захлебнуться ошибками прошлого и не запомнить Пустоту, что с клюкой в старый дом одиноко войдет. Там развесит синельные нити напрасной надежды, Выбьет клинопись в камне без смысла и даже без слов И прочтет в старых свитках о том, что сейчас, как и прежде, Победивших не судят. И клякса в конце. Просто кровь. Пустота заберет все разбитые об пол ошибки, Кракелюры на стенах и в пыль завернет зеркала, Станет сор выметать из избы костной крошкой от пытки Тех, кто прежде здесь жил, справедливость когда умерла. Пусть приходит. И так слишком пусто, и больше не страшно, Что омытая ливнем и кровью очнется земля… А три розы на пепле покажутся вдруг чем-то важным И важней, чем венец потерявшего трон короля.
Грохот расколотого железа прокатился по небу грозовым раскатом, уже подернутым свежей, но горькой ржавчиной. Он мог бы заставить вздрогнуть, как будто крик черного ворона на обочине заросшей колким бурьяном дороги, если бы кого-то еще могли волновать суеверия далеких времен. Кривое дерево очередной молнии проросло на перегнивших тучах, сбрасывая искристую листву, и вслед за ней само осыпалось прахом. Наверное, именно так в голову, лежащую на плахе, приходят ответы на все вопросы, прежде чем вместе с ней упасть в пыльный мешок, чтобы никто не узнал, не вспомнил и не вернулся… Ненастная погода на севере Сирреса была не редкостью. Обычно в конце лета эта страна захлебывалась ливнями, как будто черное небо на манер палача придумало эту пытку, пытаясь уличить землю во всех преступлениях, а земля не признавалась, понимая, что после этого станет еще больнее, а вода сменится расплавленным свинцом. Буря ломала хрупкие древесные кости, срывала вывески с торговых лавок, и было бы странно, посмотрев в окно, увидеть темную фигуру, идущую чеканным шагом по вымощенной лужами дороге. Тем более, он меньше всего походил на бездомного бродягу, оставшегося без приюта в эпицентре грозы. Лорд Эйенми Акума всю жизнь ненавидел дождь. Впрочем, сама мысль о том, сколько ему могло быть лет, не задерживалась на худом лице, словно выточенном из бессмертного мрамора. Эмоции точно так же, как и возраст, просто не сочетались с его каменной кожей и ледяным взглядом желтых глаз, которые гипнотизировали и вызывали суеверный, почти неосознанный страх, сжимающий сердце холодными пыточными клещами. Всё одеяние лорда Акумы с первого взгляда выдавало знатного аристократа, чего он совершенно не собирался скрывать, а напротив, подчеркивал дорогими вычурными украшениями. В густых волосах со странным, но отчетливым зеленоватым оттенком сверкала тиара, длинные серьги в форме изогнувшихся кобр спускались почти до самых плеч, на ухоженных пальцах сияли перстни с массивными драгоценными камнями, камзол был расшит золотыми узорами не то змей, не то все тех же ядовитых побегов. А уж легкий плащ из драконьей кожи, отороченный мехом магического зверя гулона, вполне мог стоить дороже, чем жизни многих жителей Сирреса. Не исключено, что для лорда Акумы так оно и было. В жилах дворянского рода, к которому он принадлежал, текла темная и густая кровь древних существ, которые жили на этих землях задолго до милесиан и дану. Их называли фоморианцами или фоморами, пережитком первородного хаоса. Внешне они были или чудовищно уродливы, или невероятно красивы, у них не получилось бы выделить какие-то общие признаки, они отличались от других, но отличались по-разному. Многие фоморианцы обладали чертами животных, какими, например, были пронзительно-желтые глаза лорда Акумы, а их магические способности зачастую превосходили возможности других народов, включая высокомерных властелинов, принадлежавших к молодой расе дану. Врожденным силам фоморов нельзя было обучиться, вот только эта темная и зачастую проклятая кровь не всегда пробуждалась, вскипая вулканической лавой, а если и пробуждалась… кто мог знать, не породит ли это монстра? Причем не обязательно внешне. Намного чаще бывало, что внутренне. Одной подобной мысли хватило бы, чтобы ни один безумец не решился заступить лорду Акуме дорогу. Только в промежуток между громовыми раскатами попал слабый голос, который со странной естественностью вплелся в полотно грозы. — Лорд Акума, только что снова приходили воины Владыки лендлорда, они… — этот юнец, по всей видимости, выбежал из пристройки, где ждал у окна возвращения главы клана, чтобы сообщить ему дурные и срочные вести. Напрасно. — Знаю. Это бесполезно. Они ничего не получат, — Акума небрежно обернулся через плечо. Его племянник Меганэ был непривычно бледным, как будто капли молока отпечатались на еще по-детски гладких щеках, и нервно сглотнул под этим равнодушным взглядом. — Да, мы тоже им сказали, что они ничего не получат, но они угрожали… — …угрожали, что если не получат свое, то убьют нас всех. Это я тоже знаю, — тонкие губы безразлично и обыденно продолжили фразу Меганэ, не дав ему договорить. Акума счел бы эти пустые сбивчивые объяснения забавными, если бы в принципе умел смеяться. А так, к чему бессмертному лорду фомориан было продлевать свою и без того вечную жизнь? Два парных обелиска из красного камня возвышались у ворот, напоминая окровавленные клыки в пасти ненасытного хищника. Мягким скользящим шагом ступив на лестницу поместья, лорд Акума коснулся дверной ручки, бросив через плечо: — Тебя это так волнует, племянник? Если мне не изменяет память, лендлорд заявлял то же самое и в прошлый раз, по поводу переворота в Леерсии, и в позапрошлый… — Лорд Акума, но ситуация не та же, что в прошлый раз! Их больше, а наш клан ослаблен той проклятой охотой на Теневого Дракона… мы просто не выдержим прямой атаки! — от этого отчаянного крика голос Меганэ почти сорвался. Наверное, он считал себя умным, раз так точно оценил силы, но для этого и не нужно было особого ума. С захватом Теневого Дракона любой ценой Акума ошибся. Он сам не отрицал этого, знал всё, что с таким надрывом пытался сказать ему племянник, выплевывая столько лишних последних слов. Что он понимал, этот Меганэ? Теневой Дракон был сильнейшим из девяти вестников хаоса, мистических существ, появившихся одно за другим не так давно, около девяти месяцев назад. Лорда Акуму часто занимали мысли о том, чем было вызвано подобное событие, которое, несомненно, представлялось обывателям катастрофой, когда при появлении Огненной Саламандры просыпались давно мертвые вулканы, а дыхание Пепельного Василиска превращало речную воду в смертельный яд… и это было лишь начало назначенного на первый день осени конца света. А может, и конца тьмы. Порождения хаоса действительно могли уничтожить все вокруг, но вовсе не потому, что были злы, а потому, что такова была их природа. Они питались болью, смертью, отрицательными эмоциями живых существ. Как волк убивал зайца не потому, что он жесток, а потому, что банально голоден. Почему-то многие глобальные катастрофы начинались именно с банальных причин. И что, наверное, было самым худшим, убить вестника хаоса в его истинном облике не мог никто. Но, если значительно ослабить его во время боя, как выяснилось, особый ритуал мог позволить заключить это существо, как в темницу, в тело носителя, соединив два сознания. Тому, кто сумел это придумать всего лишь через несколько месяцев после появления вестников, впору было ставить памятник… увы, уже посмертный. Но факт оставался фактом: шестой вестник хаоса Призрачный Цербер, пусть и до основания разрушив половину пограничного города в Рэдхолде, все-таки первым попал в эту западню. Импровизированной тюрьмой для него стал безродный сирота, чьих родителей разорвал тот самый Цербер. Просто самым лучшим носителем был именно новорожденный ребенок, иначе ритуал мог пройти нестабильно, хотя настолько мрачная ирония судьбы была оценена только Акумой. Заключить Призрачного Цербера в мальчишку, чья семья погибла от его когтей, надо было додуматься… Вот только, видимо, об этом мало кто вообще думал. Как бы то ни было, такая неожиданная победа магов над хаосом очень вдохновила все страны Альянса, которые на тот момент боролись не столько с чудовищами, сколько с нарастающей паникой народа, в каждом закате солнца уже видевшего приближение Огненной Саламандры. Естественно, эта техника заключения дорогого стоила, особенно для носителя, которому предстояло жить с этим… но когда пытаются построить счастье, благополучие и безопасность для всех, то на судьбу каждого отдельного жителя правителям бывает легко закрыть глаза. Но лорд Акума пошел дальше, сумев заключить сущность Теневого Дракона не в живое существо, а в подходящий артефакт, который тоже достался ему дорогой ценой. Это была великая охота. Там, в горах на границе с Леерсией, выросло много кровавых анемонов. Небо тогда точно так же бездумно смахивало с рваных ран дождевые капли, молнии сбрасывали длинные тени, как змеиную кожу, а лужи на камнях не просто казались красными от отражений огня. В тот день само время плавилось неподъемными чугунными стрелками. Рассвет просто забыл, что солнцу следовало давно появиться, как будто оно погасло от широкого взмаха кожистых крыльев Дракона. Акума хорошо помнил девятого вестника хаоса. Это было необыкновенное, невероятно величественное создание, если смотреть со стороны, и неизбежная смерть, если увидеть его вблизи. Черная, как будто эбонитовая, чешуя Дракона переливалась резкими огненными сполохами, он словно сиял изнутри негасимым пламенем, разжеванные лепестки которого срывались с кривых клыков и текли из глаз, убийственно желтых, до краев наполненных холодным заревом опадающих комет. А ведь, если подумать, было между Теневым Драконом и самим Лордом Акумой какое-то сходство: яркий броский облик и вместе с тем невероятная опасность. Наверное, в случае Акумы это было даже вернее. Из битвы против Теневого Дракона вернулась хотя бы часть Вечного Клана. — Лорд Акума, подождите, это ведь серьезная угроза! Они уже назвали время. Если через час Теневой Дракон не будет у лендлорда, то они пойдут в атаку! Лорд Акума непроизвольно нахмурился, и между зелеными бровями пролегла тонкая складка. У него не получалось сосредоточиться, постоянно слыша крики Меганэ и спешные шаги, когда тот старался не отставать от Акумы в сумрачных коридорах поместья. Позади остался воющий дождь. Он отчаянно ударил в створки захлопнувшихся дверей, которые оторвали влажные пальцы, оставив лужи на паркете и очередной вопль грома, странно остро воспринимавшего чужую боль. Монотонный шум бури приглушила каменная кладка, настолько широкая, что в ней можно было бы замуровывать трупы. Ведь, даже если у стен и были уши, они все равно не умели говорить, только молча и вежливо улыбались искусными очертаниями барельефов. Иногда среди изображенных на стенах змеиных клубков, лоз плюща и ростков белладонны встречались и черты хищных кошек: с увенчанными кисточками ушами, плотно прижатыми к голове, оскаленной в грозном рыке пастью, вздыбленной шерстью на загривке и выпущенными когтями на двух передних лапах. Только на двух, потому что, начиная от выступающих ребер, обтянутых кожей, кошачье туловище, пусть и с немного жесткой для обычных зверей шерстью, перетекало в гибкое и гладкое тело извивающегося кольцами дракона. Это была Химера. Сочетание несовместимого, что единственное было способно дать абсолютную силу. Акума осторожно коснулся одного из этих барельефов кончиками пальцев. Стена была холодной, шероховатый камень не выровняла даже щедрая позолота, разлитая по нему. Острые длинные ногти мягко погладили изображение химеры против шерсти, не оставляя следов. Всё шло по плану. — Сколько уже прошло от этого часа? — Акума вновь обернулся к племяннику, по-прежнему не отрывая пальцев от стены. Его зрачки, казалось, поглощали пульсирующий пресный страх, хотя вовсе не были голодны. — Примерно треть, Лорд Акума… — обреченно сказал Меганэ. Интонации его голоса скорее подошли бы для того, чтобы объявить время, оставшееся до собственной казни. Сейчас за окнами, занавешенными плотными портьерами, тихо, мягкой поступью бродячей кошки отдалялась полночь, а небо, как выколотый глаз, истекало до последней капли дождя. — Времени более чем достаточно, — голос лорда Акумы прозвучал твердо и уверенно. Было бы невозможно в этот момент заподозрить его в лицемерии. С другой стороны, он действительно не солгал, когда говорил: — Обещаю, как глава Вечного Клана я смогу сохранить Теневого Дракона. Золотые глаза Акумы были такими искренними и почти по-отечески заботливыми в этот момент, что Меганэ немного расслабился, совершенно не умея находить двойное дно. Почему-то ему даже не могло прийти в голову, что сохранить Теневого Дракона и сохранить Вечный Клан — это были несколько разные вещи. А лорд Акума отвернулся, уходя от племянника через арку, ведущую в следующий коридор, точно так же увитый барельефами с белладонной, плющом, змеями и химерами. И только одни химеры действительно отличались от всего этого. Может, они были ужасны, но зато они умели летать. Окна вдоль галереи напоминали длинную цепь из дребезжащих стекол, не скрепленную ничем, кроме тонких рам и массивных каменных перегородок. Распахнутые гардины насмехались изгибами драпировок на ткани над чем-то, что было понятно только им одним, вот только фестоны дрожали, зная, что на самом деле надо было плакать. Все было продумано. Черты кошек и рептилий от двух самых древних и чистых по крови фоморианских кланов, происходивших от первородных фоморов, должны были породить существо, способное владеть невероятной магической силой. Акума заведомо назвал его Химерой, и теперь хотел узнать, оправдался ли этот расчет.