На руинах

      Синева растворилась, будто из камня вытянули все краски. Тусклый и серый, он напоминал тот же материал, из которого сделали кольца Вонголы, только чуть более светлый. Пламя на нём не загоралось ни от стараний, ни от гнева, ни от чистого желания драться — никчёмная безделушка без отблеска волшебства.       Мукуро вытянул правую руку по столу и поднёс ладонь к лицу Талбота. Тот сощурился и кивнул.       — За неделю починишь, будет как новенькое. Только место там нехорошее.       Савада, до этого молча слушавший разговор, встрепенулся, резко вытянулся и беспокойно спросил:       — Нехорошее? Почему нехорошее?       Талбот улыбался, а Саваду едва ли не било дрожью. Мукуро с трудом удержался, чтобы не толкнуть его локтём в бок, — даже ему, не причислявшему себя к Вонголе, стало неуютно от этой паники: почти стыдно за неудачника-лидера. На людях Савада научился держать себя в руках, и Мукуро, видевший его в основном на собраниях, давно отвык от этого жалкого вида — хотя последние месяцы, с той самой «радостной» вести на общем сборе Хранителей…       — Водится там… — выдерживая паузу, Талбот наверняка издевался, — всякое. Вдвоём вы точно справитесь.       — Вдвоём? — Савада отшатнулся, чудом не опрокинув стул, а потом неловко изобразил спокойствие. Он теребил манжету рубашки, и в его широко раскрытых глазах отчётливо читался страх — в достоинство ему можно было поставить лишь то, что он не пытался сбежать. — То есть я помогу, конечно, но… но что нас там ждёт? Я…       Невыносимо. За неделю с ним Мукуро рисковал сойти с ума — от нытья, паники и неловких разговоров о дружбе. Сегодняшние причитания его уже утомили, а ведь ещё и трёх часов не прошло. Все детские страхи, долгие годы отравлявшие Саваде жизнь, вернулись к нему с беременностью жены — а теперь, когда речь зашла о чём-то совсем непривычном, будто ещё и усилились.       Отношения делали людей слабыми, Мукуро понимал — но в своём выборе он исходил не из личных привязанностей.       — Не стоит, — великодушно прервал он, одновременно выставив ладонь в просящем о молчании жесте. — Думаю, вдвоём с Хибари я тоже справлюсь?       Лучше было бы, конечно, поехать одному, только Савада ведь — не там, где нужно — упрётся ведь и попросит Талбота молчать: не говорить, где находится нужное место.       — Нет! — воскликнул Савада, и Мукуро скривился. — Вы же убьете друг друга раньше, чем… — он оборвался на полуслове. Про опасности они пока толком ничего не узнали.       — Чем наткнутся на чудищ, — услужливо подсказал Талбот.       — Вот! Чем наткнётесь на… — Савада сглотнул и переступил через себя, чтобы закончить фразу: — них.       — Чудища, — громко повторил Мукуро и тут же устало вздохнул — плечи Савады вздрогнули от одного только слова. — Да не нападёт на меня Хибари. Он ведь любые грехи простит, чтобы подраться с чудовищами, а первым я к нему не полезу.       Савада с надеждой посмотрел на Талбота, и через пару долгих мгновений тот кивнул:       — Они справятся.

* * *

      Спустя два часа езды от аэропорта — отнюдь не в сторону города — Мукуро понял: дальше дороги не будет. До этого она, неровная и узкая, упрямо вилась через стоявший на некрутой горе лес, но впереди на неё повалилось широкое и ветвистое дерево. Объехать не получалось — буйная зелень, росшая чересчур плотно, и без того лишь чудом не заползала на проезжую часть.       Да на какую проезжую часть — на тропинку из гравия.       Кёя остановил машину незадолго до препятствия — молча и равнодушно, даже не вздохнув из-за превратностей судьбы. Навигатор, последние минуты нещадно путавший лес и дорогу, секунд двадцать назад сообщил, что до цели оставалось сто пятьдесят метров; такое расстояние они без особого труда могли пройти пешком даже с вещами.       — Что-то мне не очень нравится такое начало, — всё равно бросил Мукуро. — Я ожидал от злых духов любой подлости, но не испорченной дороги. Это нечестно.       — Не думаю, что это их проделка, — ответил Кёя без тени иронии.       Мукуро тихо рассмеялся, прикрыв рот тыльной стороной ладони, и внимательно на него посмотрел. Не похоже, что он шутил.       — Ты что, веришь, будто они здесь есть?       Кёя пожал плечами.       — Талбот обычно не врёт. Пойдём.       Мукуро потянулся, сложил пальцы в замок и громко ими хрустнул. Немного размявшись, он открыл дверь и вышел на улицу.       Снаружи пахло свежей травой, в чаще безбожно шумели птицы, а ветви огромных деревьев откидывали неподвижные чёрные тени. Полумрак раскидистых крон превращал изогнутые стволы в зловещие силуэты. Здесь было неуютно находиться, а значит впечатлительный бродяга, впервые наткнувшийся на это место, просто обязан был выдумать для него мистическую историю — и с монстрами, и с маньяками, и с чем угодно. Мукуро боялся лишь одного: того, что Талбот грязно обманул его насчёт проведённых к домику электричества и водопровода. Если так, то уж лучше было прямо сейчас развернуться обратно, чем неделю жить в глуши без должной к тому подготовки, — они с Кёей рассчитывали жить вдали от магазинов, но не от любых проявлений цивилизации. Даже в таких условиях пакеты с бытовыми мелочами и едой заняли всё заднее сиденье — и это не считая двух чемоданов с одеждой.       — Разведаем сначала дорогу? — предложил Мукуро, обойдя машину и нащупав в кармане выданные Талботом ключи. Кёя уже открыл было дверь, чтобы выбраться наружу, и даже подался в её сторону — но вернулся на место, откинулся на сидение и прикрыл глаза.       — Разведай.       Если бы Мукуро не знал, что Кёя обычно перекладывал вождение на Кусакабэ и садился за руль машины лишь в исключительных случаях, он бы настоял на совместном походе — увы, нелюбимые занятия и правда утомляли слишком быстро. Сам Мукуро часами мог сражаться с равными противниками и двигаться на протяжении битвы так же ловко, как в первые минуты после её начала, но от генеральной уборки он при этом уставал почти что мгновенно.       Едва ли навигатор солгал, что последние метры им предстояло двигаться по прямой: машина бы дальше не проехала, но в направление Мукуро верил. Огибая деревья и отмахиваясь от насекомых — те лезли к нему так настойчиво, будто впервые увидели человека и мечтали побольше о нём разузнать, — он упрямо шагал через лес. Домик не пришлось долго искать: вскоре среди зелени показались ровные стены — светло-жёлтые, немного облезлые. Мукуро уже видел эту поляну на фотографии, и на ней домик выглядел гораздо приятнее, чем в жизни, — скорее всего, его засняли лет пять-десять назад, причём сразу после ремонта.       Вот бы внутри он сохранился лучше, чем снаружи.       На второй ступеньке крыльца Мукуро обдало неожиданным холодком; до этого ветер не дул, после — тоже. Уже возле двери Мукуро вытащил из кармана ключ и поднёс его к замочной скважине; тот пошёл внутрь неохотно, словно цепляясь за каждую неровность. В какой-то миг он отказался проворачиваться дальше; Мукуро вытащил его и повторил попытку — тоже бесплодную. Он протёр ключ, будто это могло помочь, упрямо вставил его в замок, и у него опять ничего не вышло. В душу закрались нехорошие подозрения, что Вонгола опять ошиблась, на этот раз в таком очевидном и дурацком моменте — но Мукуро не отступил. С четвёртого раза замок поддался.       Наконец открыв непослушную дверь, Мукуро выдернул из скважины ключ и перешагнул порог. Темно, тихо, воздух тяжёлый. Очень пыльно — до затхлого запаха. Даже снимать обувь было бессмысленно — здесь же всё равно убираться придётся дольше, чем жить.       Из маленькой квадратной прихожей на кухню вёл правый проём. Холодильник на кухне стоял, только работающим он не выглядел — идеальную тишину не портил едва заметный гул. Подозрения оправдались — Мукуро потянул легко поддавшуюся дверцу за ручку, открыл верхнее отделение и не почувствовал холод. Запоздало он увидел наверху электронную панель — потухшую, разумеется. Едва ли бы кто-то привёз холодильник туда, где он заведомо не мог работать, но за то время, которое люди здесь не появлялись, что угодно бы вышло из строя, не только сложная техника.       А потом Мукуро заметил выдернутый из розетки шнур.       Холодильник работал нормально — температура в нём не опустилась мгновенно, но панель приветливо загорелась зелёными цифрами, отображавшими градусы Цельсия. Если повезёт, то к тому моменту, когда они с Кёей перенесут сюда продукты, камера до конца остынет.       Мукуро подошёл к раковине; вода из крана сначала полилась ледяная, но потом — после тихого щелчка — она всё-таки потеплела. Что ж, Талбот не соврал — необходимые для жизни условия здесь присутствовали.       Выйдя из дома, Мукуро не закрыл дверь на улицу: диких животных — если они здесь водились — он не боялся, а вот замок его не радовал. Потратить ещё пару минут на его открытие или вовсе остаться снаружи — перспектива в любом случае не прельщала, так что проще было им вовсе не пользоваться. Всё равно погода стояла тёплая и безветренная, а люди здесь не ходили. Снаружи, примерно на том же месте возле порога, Мукуро вновь окатило прохладой — странно. Неужели сквозило откуда-то снизу? Из подвала?       Отложив вопросы на потом, Мукуро зашагал обратно к машине. Пока он перелезал через преградившее дорогу дерево — не обходить же по дуге, — Кёя как раз вышел на улицу.       — Заблудился?       Ну да, прогулка заняла чуть больше времени, чем следовало ожидать.       — Там ужасный замок, а я хотел посмотреть, что внутри.       — Комнаты, — подсказал Кёя с такой интонацией, будто Мукуро полез в таблицу умножения, чтобы узнать, сколько будет дважды два.       — Грязные даже по моим меркам, — уточнил Мукуро, чтобы затянувшийся поход не выглядел таким бесполезным.       — Впечатляет.       Под ногой у Мукуро хрустнула ветка, и уже развернувшийся к нему спиной Кёя на миг почти незаметно напрягся. Савада на его месте уже бы сбежал.       — Да нету здесь никого, — снисходительно напомнил Мукуро, опустив на землю один из чемоданов. — И Сёгацу-сан не существует, и ёкаев придумали люди, и в Хэллоуин на тебя не нападут призраки, представляешь?       — А ещё волшебные источники не чинят волшебные кольца. Знаю.       Мукуро наклонился, чтобы опереться ладонью о большой чемодан, и улыбнулся.       — Волшебные источники не противоречат моему мировоззрению в отличие от монстров, — туманно объяснил он, почти напрашиваясь на вопрос.       — Чем тебе не угодили именно монстры?       Перед тем, как ответить, Мукуро выдержал короткую паузу.       — Они разрушают идею о том, что на Земле нет тварей опаснее, чем люди.       Кёя без капли одобрения хмыкнул.       — Позёр.       В первый заход Мукуро потащил один только чемодан — он был тяжёлым и застревал в траве, не желая катиться; Кёя же взял свой ощутимо меньший чемодан и пакет с бытовой химией. Мукуро немного ему завидовал, но он уже опоздал с тем, чтобы оставить часть вещей в Кокуё-ленде. Порцию издёвок он получил ещё при встрече, так что сейчас Кёя не насмехался над излишеством — пары несмешных шуток ему хватило.       С другой стороны, с запасными вещами под разные погодные условия Мукуро мог через неделю сразу отправиться куда-то ещё. Если захочется избежать обратной дороги с Кёей.       Когда они вошли внутрь дома, Мукуро насладился недовольством-недоумением на лице Кёи — будто бы тот впервые увидел такое скопление пыли в одном месте. Найдя на стене выключатель, Кёя нажал на него и озарил гостиную ярким светом; с лампочками за годы простоя ничего не случилось. Теперь не скрытая полумраком грязь бросалась в глаза: от каждого шага внизу поднимались облачка пыли, диван неравномерно поблёк, а цвет пустых настенных полок уже не угадывался — они выглядели едва ли не серыми. Мукуро подошёл к окну; оно было слегка приоткрыто — всего на пару сантиметров. Похоже, несмотря на сетку против насекомых, ветру хватило и такой щели, чтобы постепенно сделать своё чёрное дело — превратить комнату в кошмар аллергика на пыль. Мукуро ничем подобным не страдал, но чихнул.       — Давай я перетащу пакеты, а ты пока начнёшь здесь убираться? — быстро предложил он. Один только объём предстоящих работ его пугал, и он очень надеялся, что первые результаты Кёиного труда помогут с ним примириться.       — Давай, — легко согласился тот. Мукуро пошёл к двери и, поравнявшись с Кёей, приобнял его одной рукой, чтобы через миг поцеловать в щёку. Не оценив жеста, Кёя сунул ему в ладонь ключ от машины и несильно его оттолкнул. — Вали, пока я не передумал.       — Ты лучший.       За спасение от уборки Мукуро признал бы и не такое.       С пакетами он не торопился, но и время нарочно не тянул — в последний раз, когда Кёя заметил ложь, дело кончилось испорченным с точки зрения Мукуро свиданием и дракой вместо похода в ресторан. Не желая опять нарваться на лишние трудности — в тот раз ещё терпимые, а сегодня грозившие уборкой самых труднодоступных мест, — он делал всё с обычной скоростью. Унести все пакеты разом не получилось: Мукуро справился лишь за три подхода, и уже это защитило его от части работы.       Комнату он не узнал.       Пыль словно испугалась Кёиного гнева и исчезла раньше, чем успела его разозлить; не только пол, но и стены уже засияли чистотой. Проходя мимо, Мукуро незаметно провёл по одной из них пальцем — подушечка не посерела.       — Скажи, чем тебе помочь, — попросил он, подойдя к Кёе со спины и положив руки ему на талию. Не то чтобы он мучился совестью, когда не помогал с уборкой, просто надеялся, что ему зачтётся: услужливость могла пробудить милосердие. Вместо ответа Кёя несильно, будто бы даже случайно толкнул его локтём в ребро — неужели настолько увлёкся, протирая мутное оконное стекло, что не услышал шаги?       — Не лезть под руку.       — То есть заняться кухней?       — То есть не мешать. Поищи родник, если тебе нечем заняться.       Мукуро не сразу поверил ушам, но спорить не стал даже из вежливости — Кёя мог и передумать.       — Спасибо, — кивнул он и послушно отстранился. Промедление даже ради объятий грозило всё испортить — Кёя не отличался терпением, особенно когда его приказов не слушались. Перед тем, как уйти, Мукуро только сунул ключ от машины в его карман; на этот счёт возмущения не последовали.       Сидеть в пока ещё грязной спальне или на кухне не хотелось, в гостиной возился Кёя, а бесцельно шататься по лесу казалось идеей похуже даже прогулки до родника. Всё равно ближе к ночи ему и так предстояло его искать — уж лучше прогуляться сейчас, чем при свете фонарика спотыкаться о каждую корягу. Второй раз идти будет легче.       Интернет давно пропал — связь здесь не ловила, — но загруженные в навигатор карты по-прежнему работали. На нужном месте стояла метка; Талбот выдал и словесное описание дороги, вот только современные технологии указывали маршрут более наглядно и точно. О заряде батареи Мукуро больше не беспокоился: это в дороге он опасался, что при неосторожных растратах энергии он мог остаться с разряженными и телефоном, и внешним аккумулятором — Кёя, правда, захватил похожий и почти им не пользовался, но его пришлось бы просить им поделиться.       Густые кроны неохотно пропускали солнечный свет, поэтому, несмотря на дневное время, Мукуро шёл в полумраке. Мягкая темнота, не особо мешавшая идти, лишний раз убедила его, что ночью без фонарика здесь будет делать нечего: даже свет телефона и открытая карта не спасут от долгих блужданий и, при всей осторожности, пары падений. Наверно, к фонарику стоило взять ещё и запасные батарейки — едва ли пригодятся, но если основные сядут, то дальше идти будет тяжело, почти опасно.       Дорога до родника, как подсказали часы на телефоне, заняла шестнадцать минут. Здоровью на пути угрожали в основном лежащие повсюду камни, об которые легко было споткнуться. Мукуро старался запоминать, где прятались самые опасные из них, чтобы и ночью их обойти. На указанном месте он рассчитывал увидеть трещину, из которой бы понемногу текла вода; на деле источник напоминал маленький водопад. Камни — огромные и не очень — лежали горой; из одного широкого зазора между ними выплёскивался основной поток, из остальных вырывались струйки поменьше. Все они стекали в будто бы нарочно выточенную каменную чашу — метра в два длиной-шириной и глубиной примерно до пояса, — а уже из неё, переливаясь через края, разбегались на ручейки. Сняв с шеи цепочку с кольцом, Мукуро на пробу положил её на дно, но течение быстро унесло её в самое широкое русло; за двенадцать часов она могла оказаться совсем далеко. Легко поймав её, Мукуро присмотрелся к камням и нашёл место, за которую цепочку удалось зацепить, потом немного её подёргал — держалась крепко. Кольцо полностью оказалось в воде, и это было главным — про цепочку Талбот ничего не говорил. Вновь её вытащив, Мукуро сделал ещё одну мысленную заметку — принести с собой утром полотенце или платок: сейчас он мог нести цепочку в руке и ждать, пока металл сам обсохнет, но Талбот говорил, что утром цепочку нужно будет как можно быстрее надеть на шею.       Предположив, что Кёя ещё не закончил с уборкой, Мукуро решил прогуляться вниз по большему из ручьёв. Вода тихо журчала, листва шумела, а откуда-то слева — только с одной стороны — трещали ветки, раскрывая суетливые шаги. Судя по звукам, в чаще прятался кто-то относительно крупный, но Мукуро при всех стараниях никого не замечал. Дойдя до первой преграды — крутой скос высотой до плеч, при желании бы перелез, — Мукуро направился обратно. Он шёл той же дорогой, только назад, а незаметный зверёк перебрался на другую сторону леса — шум по-прежнему доносился откуда-то слева.       На кухне стоял запах чая; Кёя сидел за столом спиной ко входу, а от его чашки шёл пар. Судя по тому, что пакеты больше не стояли на полу, еда уже оказалась на полках. Грязи нигде не было. Мукуро подошёл к Кёе сзади и положил руки на его плечи.       — Устал? — заботливо поинтересовался он, несильно сжав ладони.       — Нет, — отозвался Кёя и слегка подался назад, напрашиваясь на ласку. Мукуро охотно её дарил, разминая мышцы сквозь ткань рубашки. Вскоре он поднялся чуть выше, к открытой шее, чтобы приласкать и её. Кёя ощутимо расслабился, и Мукуро забрался большими пальцами под воротник его рубашки, надавил на позвоночник. — Ты ведь не думаешь, что я согласился на эту поездку ради всего лишь массажа?       — Поэтому я и спросил про усталость.       Мукуро не хотел и не рассчитывал услышать нечто подобное, но досаду не показал. Он понимал, что любые дороги, по которым он шёл вместе с Кёей, всегда вели к дракам, но рассчитывал на отдых хотя бы до завтра. Не то чтобы он сильно утомился — убирался и вёл машину не он, — но пара часов безделья послужила бы отличной наградой за последние недели суеты и за ту драку, которую не смогло выдержать даже кольцо Вонголы.       «Человек, который всё портит, против кольца, которое невозможно сломать. Я в тебе и не сомневался», — не удивился Кёя, когда узнал. Растерянность в тот миг ещё не схлынула до конца и путала мысли, поэтому Мукуро не напомнил ему, у кого из Вонголы пожизненно возникало больше всего проблем с самоконтролем, — да и всё равно детское «лучше за собой следи» прозвучало бы неубедительно. Кёя со своим мощным Облаком регулярно ломал запасные кольца, если ради секретности оставлял главное в кармане или дома, но Мукуро одним махом побил любые его прошлые и будущие рекорды — жаль только, что гордиться победой не получалось.       Мукуро отскочил от удара и — Кёя ещё не переборол инерцию — замахнулся в ответ. Промедление грозило испортить атаку, Мукуро это знал, но всё равно потратил ценные мгновения на то, чтобы развернуть трезубец острием к себе, — в итоге рукоять лишь зацепила бок Кёи. Кёя ушёл в сторону и удобнее перехватил тонфы; пока что он удерживал дистанцию, не бросаясь в бой, но и не скрывая напряжения — всё могло перемениться одним рывком.       — Не той стороной, — подсказал он, едва заметно кивнув на трезубец.       — Больница слишком далеко.       Мукуро понимал, что Кёя провоцировал его на разговор и отвлекал от главного, но не промолчал — уклонился от тонфы и так, а через миг оказался у Кёи за спиной и напал оттуда. Не сбив его с ног очередным ударом, Мукуро всё же пошатнул его равновесие; теперь Кёя нуждался в считанных секундах, чтобы выровняться, вернуть инициативу и продолжить бой, но Мукуро, наступая жёстко, их не давал. Ещё пара быстрых атак — Кёя теперь лишь защищался, неудачно отшагивая назад, — и Мукуро закончил бой: уронил Кёю на спину и упал следом за ним. В планы падение не входило, просто Кёя плохо выставил блок. Трезубец развеялся дымкой ещё в коротком полёте, и Мукуро невозмутимо упёрся ладонями в напряжённые плечи, ничем не выдав своё замешательство.       — Доволен? — улыбнулся он, глядя сверху вниз. Длинный хвост соскользнул с шеи и упал, задев подбородок; Кёя наконец разжал пальцы и выпустил из них тонфы, чтобы накрутить волосы на ладонь.       — Нет, — и дёрнул вниз. Мукуро послушно наклонился, устроился головой на его плече и закрыл глаза, не боясь неожиданного продолжения: честные победы Кёя уважал, даже когда на словах их не признавал. Его ладонь сместилась на затылок, погладила; Мукуро бездумно вслушивался в биение сердец и глубоко дышал, приходя в себя. Голова немного кружилась после резкой остановки — по-хорошему стоило для начала немного пройтись, а потом уже отдыхать, но Мукуро лежал слишком уютно, чтобы прислушиваться к голосу разума. Он потёрся щекой о рубашку — пиджак Кёя снял заранее, — отлично чувствуя сквозь неё жар распалённого тела. Идиллию портили лишь слегка выпиравшие кости — впрочем, не сильно-то и портили. Поёрзав и устроившись со всем возможным комфортом, Мукуро незаметно зевнул.       Почти незаметно.       — Даже не думай, — холодно прозвучал голос Кёи, но Мукуро не открыл глаза. Он бы не задремал, даже если бы вместо горячего, но твёрдого тела под ним оказался матрац: с переполняющим его адреналином он бы скорее свернул горы, чем ненадолго уснул. — Мукуро, — в этот раз осуждение пробилось словно сквозь вату. Недоумение — неужели сонливость и правда одолевала настолько? — победило: Мукуро без лишнего упрямства поднял веки, но светлее не стало. Тьма не пугала — пугало то, что причин для неё не было. Неожиданная слепота заставила сердце биться ещё чаще, чем недавняя драка; Мукуро надавил ладонью куда-то на ребро Кёи, понял, что его рука провалилась в пустоту, и, растерянно озираясь, подскочил на ноги. Ничего. Со всех сторон его окружала лишь тьма: не такая, как глубокой ночью, когда едва угадывались движения и силуэты, — абсолютная.       — Кёя? — растерянно позвал Мукуро, цепляясь за последнюю ниточку, связывавшую его с реальностью. Ничего. Он осторожно двинул ногой, рассчитывая наткнуться ею на бедро, но его встретила всё та же пустота, что давила на него отовсюду. Страшно. Мукуро ущипнул запястье, не щадя кожи, — не помогло, лишь уничтожило надежду на то, что всё закончится просто.       Это не было хорошей идеей, но других в голову не пришло, и Мукуро пошёл вперёд, отсчитывая шаги; потом назад, налево, направо. Если бы он по-прежнему находился в реальности, он бы непременно наткнулся бы на какое-нибудь дерево — даже ему не могло настолько не везти. По всему выходило, что он попал в иллюзию — в том месте, где только он и владел Туманом на должном уровне. Он не знал, что ему делать, но чувствовал острую необходимость делать хотя бы что-нибудь: пускай и всего лишь ходить, считая шаги. Борьба отвлекала от паники.       Хотя какая борьба — ничем его блуждания не помогали.       Мукуро пытался верить в лучшее: его страх — страх иллюзиониста, в обычное время придававший ему силы, — сейчас мог усугубить положение: из-за него он мог ненамеренно укрепить иллюзию. На всякий случай он снял кольца — ожидаемо не помогло. На такую ловушку, способную его захватить, сил хватило бы разве что Деймону, да и то — при неожиданном нападении. Никто другой похожего уровня в голову к Мукуро не пришёл, но это не поколебало его уверенность в том, что этот мир был всего лишь иллюзией: он напоминал реальность так же, как Фран напоминал сильнейшего Хранителя Тумана, — даже окажись это правдой, Мукуро отказался бы в неё верить.       Рискуя запутаться в собственных нитях Тумана, он осторожно попытался хоть сколько-нибудь исправить этот мир, и тут же наткнулся на преграду: Пламя рассыпалось на мелкие искорки. Мукуро будто пытался построить замок из сухого песка, заменившего привычную пластичную глину.       Через миг его окатило холодом.       Он дёрнулся, вырываясь, ударился кистью обо что-то твёрдое и встряхнул ею от боли. Ледяная вода лилась и гремела.       — Да хватит! — выкрикнул он, безуспешно пытаясь сбросить руку с плеча. Мокрая одежда сковывала движения, а ладонь сжимала крепко — исход предрешился заранее. Спустя где-то десять долгих секунд Мукуро почувствовал, как ушло давление , тут же выбрался из-под бившего прямо в лицо душа, поднялся на ноги и гневно обернулся. Кёя равнодушно вытирал полотенцем ладонь, и ничто в его облике не выдавало мук совести, а Мукуро чудом не трясся от бешенства — только от холода. Ещё и выглядел он, должно быть, жалко: с налипшими на щёки мокрыми волосами, просвечивающей рубашкой и неуместной — сопротивляться-то он не мог — яростью на лице. Короткая мысль о недавней глубокой тьме слегка усмирила его злость: даже под холодным душем было не так плохо, как там. И всё же зря Кёя затянул водную процедуру — мог ведь обойтись меньшим временем. — Спасибо, конечно, что привёл меня в чувства, но… — Мукуро выдохнул и взял себя в руки, — спасибо.       — Если ты разденешься и встанешь под горячую воду, тебе станет теплее. Я принесу одежду.       Кёя ничего не спросил — это подкупало, но Мукуро не поблагодарил его за отсутствие лишних вопросов: в конце концов, на его месте он бы поступил так же.       Мукуро слегка запрокинул голову, чтобы мокрые волосы не елозили по спине. Кёя сам предложил помощь с их сушкой — равнодушно, будто из вежливости. После издевательского душа он действительно принёс одежду, причём выбранную на редкость разумно; если бы в его голосе ещё и промелькнула забота, Мукуро точно бы списал его поведение на навалившееся раскаяние. Вместо этого он заподозрил Кёю в чём-то нехорошем, но всё же не отказался от предложения — слишком уж оно его прельстило.       Чтобы воспользоваться помощью, сушку волос пришлось ненадолго отложить: сначала Кёя тоже принял душ и — смотреть на него было холодно — переоделся в тонкую чёрную юкату. Ожидание себя оправдало: пользуясь освободившимися от фена руками, Мукуро удерживал в них телефон и читал заранее скачанную книгу. Это было удобнее, чем самому просушивать прядь за прядью, но где-то на середине пути Мукуро всё равно захотел сменить позу: шея начала затекать.       — Долго ещё? — спросил он, слегка запрокинув и повернув голову. Он хотел просто взглянуть на Кёю и заодно размяться, а в итоге случайно задел его плечо и, потому что вздрогнуть и отстраниться было бы неловко, прижался к нему затылком. Кёя направил струю тёплого воздуха ему на щеку, заставив зажмуриться и отвернуться.       — Долго, если ты будешь мешать. — Мукуро с подчёркнутым недовольством вздохнул и отстранился. — Минут семь.       Отложив телефон на подлокотник, он завёл руки за спину и опёрся ими о диван. Мышцы сразу отозвались удовольствием — будто Мукуро не слегка изменил позу, а развалился на мягкой кровати после бесконечно долгого тяжёлого дня. Стараясь не мешать, он осторожно повернулся лицом к Кёе и — как же редко они теперь разговаривали — спросил:       — Чем ты занимался в Италии, пока я тебя сюда не позвал?       Кёя больше месяца не появлялся в Намимори — обычно он так делал, когда занятость не оставляла ему другого выбора. При этом важные дела не помешали ему сорваться в глушь — он то ли очень вовремя с ними закончил, то ли ставил Мукуро на ступеньку выше любимого города.       — Искал коробочку Ада.       Мукуро удивлённо приподнял брови. Кёя нередко охотился за артефактами, но обычно ради себя — за Облачными. Туманом он практически не пользовался, и вряд ли он им увлёкся, когда узнал чуть больше о сильнейшем комплекте. Даже если он трудился на благо Вонголы, всё сводилось к одному:       — Для меня?       — Можно и так сказать, — по ухмылке Мукуро понял, что его ждал подвох — например, какое-нибудь запредельное ответное требование. — Для тебя. Чтобы ты её никогда не получил.       Вызов принят.       — Мне, в общем-то, всегда хватало и одной. Я не искал новую, но вот у тебя я отберу её с удовольствием.       Кёя перекинул очередную тёплую высушенную прядь через плечо.       — Значит, мы будем сражаться чаще.       Интересный способ привязать — плюс за фантазию, минус за саму идею. Мукуро не собирался опять тонуть в этом болоте, но внутренний протест затаил и ответил спокойно:       — Попросил бы.       Пока его волосы постепенно избавлялись от лишней влаги, он пытался разузнать хоть что-нибудь полезное: искать коробочку — неблагодарное дело, и Мукуро не хотел ввязываться в него без каких-либо зацепок, но вот Кёиными наработками он бы воспользовался; с ними он мог отобрать коробочку у владельца быстро — быстрее, чем у Кёи. Ещё это сошло бы за игру: Кёя признавал победы лишь в драках, но умением добывать информацию они могли бы помериться не хуже, чем силой. В равных начальных условиях, разумеется, — Мукуро присоединился к гонке с опозданием, поэтому заслуживал гандикап в виде сведений.       Вытянуть из Кёи подробности не получилось: он откидывался общими фразами, откровенно наслаждаясь вниманием — или, скорее, превосходством в знаниях и возможностью этим дразниться.       Когда шум от фена затих, Мукуро с наслаждением потянулся, повернулся и хотел было уже встать, но Кёя твёрдо положил руку ему на плечо.       — Сиди.       После этого он ушёл в соседнюю комнату и вскоре вернулся без фена, зато с расчёской в руке и с чёрной тонкой резинкой на запястье; обе вещи лежали не в его чемодане, но Мукуро не возмутился.       — Решил поиграть в парикмахера?       — Пользуюсь тем, что мы здесь одни.       Мукуро сразу захотел уйти. Никто посторонний не увидел бы шедевр на его голове, но позор даже перед одним только Кёей его не вдохновлял, да и увидеть в отражении зеркала нечто жуткое он тоже желанием не горел. С другой стороны, обычно Кёя не страдал ребячеством — может, он собирался соорудить из волос что-то красивое, просто не верил в хороший результат на все сто процентов. Ладно — не запутает же он волосы так, что их потом спасут только ножницы. Мукуро вновь устроился на краю дивана спиной к подлокотнику — на сам подлокотник сел Кёя, чтобы смотреть на волосы сверху. Обычно Мукуро предпочитал видеть находившихся рядом с ним людей, чтобы понемногу собирать информацию и не опасаться возможной атаки, но к Кёе это относилось в меньшей степени: зная о нём почти всё, Мукуро не мог извлечь ничего нового из его обыденного поведения, а их драки уже давно не начинались без предпосылки: или взаимного согласия, или настойчивой провокации.       Кёя играл неправильно: обычно парикмахеры не массировали затылки и шеи клиентов перед тем, как приступить к работе. Его поведение слегка раздражало: на голове, прямо под хохолком, сразу после сушки снова воспрявшим, лежали неровные шрамы, из-за которых причёска и отличалась своеобразием. Мукуро не помнил, как он их получил, а значит с наибольшей вероятностью их оставили Эстранео. Он скрыл их иллюзией ещё во время сушки, поэтому Кёя при всём желании их бы не нащупал, и всё же тот пробегал по ним пальцами будто прицельно. Напряжение выдало бы секрет с потрохами, поэтому Мукуро донельзя расслабился, позволяя делать со своими волосами и головой что угодно. Закончив недолгий массаж, Кёя взял расчёску; физически ощущения теперь нравились меньше, но лучше уж так, чем прикосновения к шрамам. Пригладив волосы, Кёя разделил их на несколько частей, и по следующим его движениям Мукуро легко угадал общий замысел:       — Ты плетёшь мне косу?       — Это должно быть удобно, разве нет?       Мукуро с осуждением покачал головой, и Кёя несильно дёрнул его за волосы. Мукуро замер.       — Ты просто хочешь посмотреть, как я буду с ней выглядеть, — упрекнул он, но спорить не стал — он не любил, когда ему скучно лгали, но сама по себе коса его устраивала.       — Угадал.       Конечно угадал — только дурак поверил бы в альтруизм, так что дело оставалось за малым: соотнести пару фактов и вынести вердикт.       Когда Кёя дошёл до середины длины, Мукуро опять помешал ему движением — пересел так, чтобы оказаться лицом к лицу, и перекинул волосы через плечо. Пальцы завораживающе порхали над тремя ровными прядями, а Кёя никогда не отращивал волосы, отношений у него — сам говорил — раньше не было, фанатом кукол он не выглядел, и парикмахерское дело его никогда не интересовало; Мукуро всё это знал. Младшая сестра — они не обсуждали дела семейные, — или?..       — Фонг научил?       — Я готовился к поездке.       Мукуро очень живо представил, как Кёя сидел за рабочим столом, задумчиво перебирая плюсы и минусы неожиданного предложения, а потом записал в левую колонку «я смогу заплести ему косу» — и достал чемодан, попутно развернув ноутбук экраном к шкафу и открыв на весь экран видеоурок.       — Твоя улыбка меня отвлекает.       — Не можешь оторвать от неё взгляд?       — Хочу её стереть.       Впереди лежала ещё неделя наедине друг с другом, и если бы не это обстоятельство, Мукуро бы точно нарвался на поединок — осознанно, взвешенно. В большинстве случаев их противостояние или заканчивалось ничьей из-за поджимавшего времени, или прерывалось кем-нибудь из Вонголы, но сегодня победитель и проигравший определились безоговорочно — это вдохновляло на новые свершения. Кёя наверняка мечтал о реванше; обычно сильная мотивация придавала ему сил, но вместе с тем толкала на необдуманные поступки. Мукуро высоко оценивал свои шансы на вторую победу — и всё же сдержался. Он не возражал против очередного сражения, но планировал перенести его на завтра: хороший отдых позволил бы им снова сражаться на пределе возможностей. Время не поджимало, так к чему было довольствоваться малым?       Мукуро провёл по своим губам большим пальцем, будто стирая с них грязь, и одновременно с тем придал лицу серьёзное выражение.       Коса получилась тонкой — регулярно ходя на стрижку, Мукуро отращивал лишь малую часть волос, и теперь ей, аккуратно собранной, ощутимо недоставало объема. Ещё и длина не впечатляла: в обычном состоянии его волосы доставали до пояса, сейчас же они поднялись от достигнутого идеала сантиметров на пять, если не больше. В целом Мукуро не мог сказать, что причёска вышла уродливой или прекрасной, — всего лишь непривычной.       — Я удовлетворил твоё любопытство?       — Да. Тебе идёт.       Возможно, Мукуро сделал выводы о косе слишком рано; пожалуй, стоило для начала посмотреть в зеркало: Кёя отличался не худшими вкусами, а значит причёска имела все шансы выглядеть даже лучше, чем хвост. Отложив это на потом, Мукуро подался вперёд и заговорил:       — Тогда поможешь мне разобраться с моей потребностью? Чуть более низменной.       — Потребностью в сексе?       — В пище, но твоя идея мне тоже нравится. Пожалуй, я бы даже начал с неё. — Мукуро ладонью опёрся о бедро Кёи и, закрыв глаза, потянулся за поцелуем. Кёя надавил рукой на его ключицу.       — Я тоже проголодался.       Мукуро прикинул, когда последний раз они ели. Получалось, что ещё утром, — в безлюдной придорожной кафешке. Теперь, когда Кёя вспомнил о нарушенном режиме питания, пререкаться с ним было бессмысленно, поэтому Мукуро без энтузиазма проследовал за ним на кухню.       Их борьба за лидерство, распространявшаяся почти на все сферы жизни, никогда не касалась лишь одной области: быта, с которым Кёя управлялся объективно лучше. Не настолько лучше, насколько он думал — просто Мукуро иногда ему подыгрывал, — но разница всё равно была очевидной. Они никогда не жили вместе, разве что изредка ночевали под одной крышей, поэтому у них в принципе возникало не так много бытовых споров. Следуя просьбе Кёи, в его доме Мукуро не готовил — даже не жарил полуфабрикаты, потому что в процессе он мог что-то случайно поставить не на своё место, испачкать или испортить. Теперь он выяснил, что Кёе не собирался подпускать его и к уборке. Месяца три назад Мукуро ещё поверил бы в заботу; сейчас же с тоской понимал, насколько Кёя ему не доверял. Впрочем, его это устраивало: сближаться с Кёей — себе дороже, проверено опытом, а возиться с бытом Мукуро не хотел даже ради того, чтобы доказать наличие у себя талантов в любых делах. Кёя мог сколько угодно верить в свою исключительность: Мукуро только выигрывал от того, что ему не приходилось заниматься нудной работой.       Когда-то давно у них появилась маленькая традиция, согласно которой Мукуро читал вслух что-нибудь из малоизвестной японской классики, пока Кёя занимался делами по дому. Мукуро отказался от неё в одностороннем порядке, и одна из унылых недочитанных повестей до сих пор занимала место в памяти телефона. В очередной раз её не открыв, он уже собирался вернуться к другому, куда более интересному роману, чтобы прочесть пару его глав про себя, но Кёя ему не позволил:       — Что у тебя нового?       По одному только отсутствию уточнений Мукуро догадался, что речь шла о самом очевидном варианте — о нескончаемой работе. Без особого восторга он кратко рассказал ему всё, что касалось его последних боёв и переговоров; обедали же они молча — за исключением вежливых слов в начале трапезы. Закончив с едой, Кёя предложил:       — Разберём чемоданы?       Мукуро пожал плечами. Место, далёкое от городской суеты, плохо на него влияло: делать ничего не хотелось. На фоне недавней спешки ему казалось, будто в сутках вдруг стало в два раза больше часов, и со всем этим запасом времени он не видел смысла куда-то спешить. В качестве благодарности за еду он вполне мог порадовать Кёю, любившего порядок во всём, разложенными по местам вещами. Использовать чемодан в качестве комода до конца недели Мукуро в любом случае не планировал.       — Почему бы и нет.       Шкаф в комнате стоял только один — высокий, но узкий; впрочем, в их ситуации хватило бы и меньшего — наверно, предшественники жили здесь дольше.       Разумнее было бы, наверно, раскладывать-развешивать одежду по очереди, чтобы не мешать друг другу, но и вместе у них всё получалось нормально. Так Мукуро считал изначально, а затем он, укладывая рубашку, ненароком задел руку Кёи своей и тут же поймал на себе тяжёлый пристальный взгляд. Школьники-хулиганы от таких лепетали что-то невразумительное и пытались сбежать, но Мукуро, не отводя взгляд, приподнял бровь. «Гипноз», которым Кёя внушал своим жертвам страх, на него не действовал.       — По-твоему я должен испугаться? Извиниться? Отойти в сторону? Что?       — Ты неправильно складываешь рубашки, — объяснил Кёя. Не дав возможности как-то ответить, он выхватил рубашку из неплотно сжатых пальцев. Мукуро слегка растерялся, но, не подав виду, проследовал за ним к письменному столу; остановившись рядом, он с интересом наклонил голову. Кёя сгибал ткань с ювелирной точностью, будто он пользовался при этом видимыми только ему пунктирными линиями; мелкие складки он разглаживал так же изящно. Когда он закончил, Мукуро придирчиво оценил результат и решил, что сам он складывал одежду лишь немногим менее аккуратно. Мысленно он сделал заметку — вот и начались абсурдные придирки, а ведь и дня не прошло. Он изначально предполагал, что так и будет, поэтому едва ли не обрадовался лишней работе — благодаря ней он почувствовал гордость за свою правоту.       В сущности, Кёя всего лишь укладывал рукава по-другому и больше старался, поэтому упрямиться Мукуро не стал. Порекомендованный алгоритм вполне его устраивал; без лишних споров он перенёс рубашки на стол и начал укладывать их по-новому: на ровном месте ловить возмущённые взгляды ему не хотелось — настроение было не тем. Мукуро и так бойко расправлялся с несложным занятием, а потом к делу, даже не спросив разрешения, присоединился ещё и разобравшийся со своими вещами Кёя. Вдвоём они покончили с работой ещё быстрее; последняя неправильно сложенная рубашка досталась Кёе, а все остальные к этому моменту уже лежали на полках.       На ходу размяв плечи, Мукуро приблизился к нему со спины. Устроив руки на его талии, он наклонился к открытой шее и поцеловал верхний из позвонков, губами скользнул по коже. Кёя отложил рубашку на дальний угол стола и, не оборачиваясь, ладонью на ощупь отыскал щёку, неловко её погладил. В ответ проведя ладонью по его боку, от рёбер вниз, Мукуро с удивлением замер на твёрдом бедре и несильно его сжал, чтобы проверить неожиданную догадку. Точно — под юкатой не было лишней ткани. Если дома Кёя ходил так всегда, то Мукуро многое терял, почти не оставаясь у него на ночь: стоило только задрать подол, чтобы взять Кёю прямо на этом столе; такой доступный, открытый и — это заводило ещё сильнее — принадлежащий лишь одному человеку на свете. Мукуро вновь коснулся губами шеи; на этот раз для того, чтобы оставить на ней маленький яркий след, подобный налипшему лепестку сакуры. Мукуро трогал Кёю сквозь ткань, отлично чувствуя и крепкие мышцы, и жар, исходящий от тела. Касаться оголённой кожи было приятнее, но его ладони всё равно упрямо скользили по груди, животу и бёдрам; они давили, щипали, гладили, а потом Кёя вдруг несильно толкнул его в плечо. Через миг Мукуро понял, что тот запрокинул голову, — и больше уже ни о чём не думал.       Ещё раз приняв душ, Мукуро устроился на диване. Он лёг на спину, хотя его поясница немного побаливала: сидя на столе, в какой-то момент Кёя так сильно прижал к его бокам ноги, будто хотел оставить синяки. Ни в драках, ни в сексе — нигде он себя не сдерживал; даже своими вечно короткими ногтями он оставлял на плечах такие царапины, которые могли не сходить потом и неделю, а уж если его губы приближались к шее, то прятать её под иллюзиями или высокими воротниками приходилось и того дольше. Впрочем, Мукуро не слишком-то верил в его страстность — скорее Кёя причинял боль осознанно. Когда-то он почти отучился от этой привычки, но без постоянных напоминаний опять к ней вернулся. Зря Мукуро ему сегодня не помешал. Сейчас, когда разум прояснился, ошибка стала до обидного очевидной — жаль, что поздно. Эгоистичный и жестокий, Кёя не заслуживал ни понимания, ни человеческого отношения.       — Подвинься, — потребовал он, когда тоже вернулся из ванной. Мукуро лениво перевёл на него взгляд — Кёя опять надел юкату, но в этот раз другую: предыдущую они испачкали. Та же участь грозила и этой, но Мукуро планировал её благородно спасти.       Для этого, во-первых, он не должен был ложиться куда-либо рядом с Кёей — особенно на узкий диван.       — И что же будет, если я не подвинусь?       — Окажешься на полу, — Кёя подошёл ближе и опасно сжал ладонь на плече Мукуро — на том плече, что находилось дальше от края. Мукуро не напрягся, но свободной рукой на всякий случай отложил мобильник на тумбочку — он не был предсказателем, но вероятные исходы этого спора видел, и в каждом из них невинный телефон ощутимо страдал.       Кёя нажимал пальцами так, будто он хотел оставить под ними цепочку синяков; Мукуро поморщился и без особых надежд повёл плечом — он и сам понимал, что от хватки он мог избавиться только физической силой. Как ни странно, но Кёя уменьшил давление, пускай так и не убрал руку. Мукуро не расслабился — правильно сделал: через миг Кёя дёрнул его на себя. Своевременно упершись ногами в диван, Мукуро помешал ему; только благодаря этому он и не повалился на пол. Вскоре они почти упали туда вдвоём, когда Мукуро привстал и оттолкнул Кёю свободной рукой, а тот упрямо продолжил тянуть его за плечо, — они направили усилия в одну сторону и в неё же невольно качнулись. Сидение освободилось, и Кёя тут же разжал пальцы, чтобы с видом победителя устроиться на отобранном месте. Напрасно Мукуро до последнего не верил в то, что ему угрожала подлость.       Теперь он должен был должен был уйти в соседнюю комнату. Не оставаться и не навязываться.       Покачав головой, Мукуро сел рядом рядом. Он откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза, стараясь не засмеяться над тем, как глупо всё вышло, и получил тычок в бок — незаслуженный.       — Эй, — возмутился он, поймал запястье Кёи и грубо его сжал. Кёя вывернулся и перехватил обе кисти в ответ, а затем, потянув Мукуро на себя, улёгся на спину. — И это мне тоже не нравится.       — Проигравших никто не спрашивает.       — Ты обманщик, — напомнил Мукуро, приподнявшись на локте. — Я не осуждаю, в какой-то мере я даже восхищён, но с каких пор в твоей картине мира это выглядит честной победой?       — Ты думаешь, я виноват в твоей недальновидности?       — Думаю, что я плохо на тебя влияю. Пусти.       Ладони по-прежнему крепко держали его запястья. Кёя погладил их большими пальцами и после недолгой паузы медленно, будто бы нехотя убрал руки.       — Только попробуй уйти, — запоздало пригрозил он. Мукуро развернулся и устроился затылком на его плече, не слишком заботясь о том, было ли Кёе удобно: тот ведь сам попросил — приказал — остаться.       Вообще-то Мукуро не так уж и возражал против его общества — совсем не возражал, хотя должен был. Это давало ещё одну причину тем или иным способом оказаться на расстоянии от Кёи. Дело было не в том, что Мукуро зарёкся опять с ним сближаться — вернее, не только в этом.       Одна только возможность совместного быта с Кёей всегда его настораживала — даже в лучшие времена они зачастую останавливались в соседних номерах отеля, чтобы поменьше быть рядом и побольше отдыхать друг от друга: находясь вдвоём в одном помещении, они могли драться, трахаться или подолгу что-нибудь обсуждать — ни одно из этих занятий не способствовало продуктивности на следующий день. Раньше Мукуро представлял свою возможную совместную жизнь с ним исключительно в тёмных тонах: Кёя непременно будил бы его каждый день в шесть утра, потому что это дисциплинированно, заставлял бы регулярно есть всякую гадость, потому что это полезно, уговаривал бы на ежедневные спарринги, потому что это интересно, и вообще принуждал бы к отвратительному распорядку дня, потому что для него это было бы удобно. Очень живо представляя бесчисленные невыносимые правила и непрекращающиеся сражения, Мукуро по возможности избегал оставаться у него даже на ночь, хотя предложения на этот счёт поступали регулярно. Они казались наивно расставленными сетями — рассчитанными на любопытство и глупость добычи, даже без наживки внутри.       На деле жить с Кёей оказалось не так плохо: он не действовал на нервы дурацкими придирками — его мнение насчёт рубашек почти не считалось, — удовлетворился одной схваткой, взял на себя большую часть быта и, что важнее, не утомлял присутствием так же, как остальные люди.       Это пугало сильнее всего. Мукуро успокаивало лишь то, что Кёя, тоже не отличавшийся любовью к людям, и сам не ушёл в соседнюю комнату. Ему по-прежнему хотелось быть рядом.       Может, в разлуке он даже скучал.       Мысленно выдав себе пощечину, Мукуро оборвал эту мысль. Даже не нуждаясь в каком-то особом отношении со стороны Кёи, он всё равно его позорно выдумывал. Мукуро не был к нему привязан — по крайней мере уже не был.       Когда он попробовал отстраниться, Кёя положил руки на его талию и надавил посильнее. Жалкая попытка удержать ещё раз подсказала, что пора было уходить, пускай даже всего лишь в другую комнату — куда угодно, лишь бы не испытывать это липкое чувство, когда Кёя заявлял на него права. Мукуро ненавидел такие моменты едва ли не яростнее тех, когда он сам не хотел уходить.       — В чём дело, Кёя? — вкрадчиво спросил он. — Ты ведь помнишь, о чём мы с тобой договорились, верно?       Кёя опасно сощурился, но заговорил подчёркнуто сдержанно:       — Я не напомнил тебе об этом, когда ты попросил меня сюда поехать, но да, я помню.       Что бы он ни говорил, он поехал сюда без пререканий по единственной причине: дело напрямую касалось Вонголы. С присущей ему наглостью Кёя ставил себе в достижение то, что сделал бы любой из Хранителей на его месте. Чаша терпения наполнялась капля за каплей — медленно, издевательски, — и это само по себе напоминало пытку. Была ведь такая — водой. Кёя злил, но не настолько, чтобы Мукуро мог выплеснуть эмоции, не сойдя при этом за невротика.       — Я ведь тебя не держу, — безмятежно напомнил он, держа лицо. — Машина у тебя есть, сам я тоже как-нибудь отсюда выберусь. Уезжай, если хочешь.       — Не для этого я десять минут успокаивал Саваду. Я уже помог тебе, теперь твоя очередь делать то, что я захочу.       На пару мгновений Мукуро умолк, а затем издал обрадованный звук.       — Извини, я не сразу понял, что ты не пытаешься меня вывести. Я наслаждаюсь одиночеством, вот и не подумал, что тебе может быть от него плохо. Конечно я побуду рядом, раз ты этого хочешь.       Кёя почти выполнил обещание: Мукуро не уступил ему диван добровольно и теперь почти оказался на полу из-за резкого толчка. Он кое-как встал на ноги, хотя неожиданность ситуации почти этом помешала; Кёя поднялся следом, небрежно отдёрнул рукав юкаты и направился в другую комнату. Возле порога он обернулся через плечо, издевательски улыбнулся и с брезгливым холодом бросил:       — Я хотел ещё раз потрахаться, в этот раз с долгой прелюдией. Жаль, что ты не понимаешь намёков.       На пару мгновений Мукуро беспомощно умолк: и расстроился из-за упущенной возможности — обычно Кёя возражал против затянутых ласк, — и оскорбился из-за абсурдного обвинения, и растерялся, не имея ни малейшего представления, как он вообще должен был догадаться о неочевидных намерениях.       — Ты знаешь, что такое намёки? — только и смог выдавить он, но Кёя молча закрылся в соседней комнате.       Мукуро медленно потёр лоб, и, встряхнув головой, запоздало понял, как долго же он вглядывался в закрытую дверь. Отвернулся. Он привык, что окружающие часто вели себя нелогично, и всё же сейчас удивился. Ситуация разочаровывала — чего стоило ждать от других людей, если самый дисциплинированный, разумный из них поступал так глупо?       Впрочем, странный поступок хорошо вписывался в картину мира, где Кёя был таким же, как и все.       — Я пойду с тобой.       Мукуро обернулся. Кёя стоял в лёгком сером пальто, хотя и пиджака ему бы за глаза хватило — не настолько к ночи падала температура. Такой ответственный к своему здоровью, а в половину двенадцатого всё равно не в кровати.       — Я думал, ты давно уже спишь, — последний час Мукуро не заходил в спальню и старался потише вести себя в гостиной, чтобы ему не мешать, — похоже, зря. Не ответив, Кёя направился к выходу, но возле двери Мукуро положил руку ему на плечо, удерживая на месте, и с невинным видом напомнил: — Ты забыл надеть шапку.       — Если мне будет жарко, я расстегну или сниму пальто. Если тебе будет холодно, это будет твоя проблема.       Мукуро мимолётно закатил глаза, но ладонь разжал. Поёжившись на второй ступеньке — уже входило в привычку, — он спустился с крыльца.       Он не хотел идти к роднику с Кёей — скорее всего, взаимно. Увы, обстоятельства сделали выбор за них — когда подкинули ту ловушку из чистой тьмы. Мукуро не знал, что именно вытолкнуло его в тот мир и не грозила ли ему опасность во время сна, но понимал, что Кёя со своей зашкаливающей ответственностью этого так не оставит, — скорее переступит через себя, чем рискнёт своим лучшим спарринг-партнёром.       Поэтому они шли в тишине.       Мукуро выдумал бы с десяток тем для разговора, и с половиной из них ему бы даже не пришлось изображать интерес, но он упрямо молчал, потому что вдвоём им не могло быть лучше, чем по одиночке. Они с Кёей всего лишь не виделись две недели, поэтому и не устали друг от друга мгновенно.       Маршрут Мукуро запомнил, поэтому в дороге он даже не открывал карту; лишь один раз он дёрнул Кёю за рукав, не дав ему упасть, но тот, скорее всего, устоял бы на ногах и без этого.       Родник журчал и блестел. По водной глади бегали отблески широкой луны, сияя так ярко, будто сам источник светился. Теперь, когда время приближалось к полуночи, он выглядел мистически; мелкие брызги от падающей воды переливались, как ртуть, а там, где гладь замерла в неподвижности, она напоминала серебро. Подождать ещё четыре минуты, оставить кольцо — и обратно. Мукуро опёрся ладонью о камень и закрыл глаза. Он не то чтобы наслаждался прохладой, но мог убедить себя, что она была не так уж плоха.       Почувствовав на плечах нагретое теплом Кёи пальто, Мукуро с недовольством открыл глаза. Он не просил об одолжении — и не собирался признавать, что из них двоих это он оделся не по погоде.       — Мне и так нормально, — возразил он против непрошенной щедрости и тут же снял с себя пальто, но Кёя отшагнул, не приняв дар обратно.       — Мне тоже. Не хочу с ним таскаться.       Удовлетворившись ответом, Мукуро вновь накинул пальто на себя, застегнул его на верхнюю пуговицу и снова закрыл глаза.       Прошла, кажется, пара минут перед тем, как Кёя привлёк его внимание:       — Смотри, — интерес в его голосе появлялся редко, и Мукуро с любопытством послушался. Над родником поднялась белая дымка, тяжёлая и плотная, как далёкий туман, только она была совсем рядом. Пелена не двигалась, но густела, и когда вода как будто покрылась ледяной толстой коркой, зазвенел поставленный ещё дома будильник — ровно полночь.       Мукуро присел на корточки, желая подвесить кольцо на выбранное ещё утром место. Марево потянулось к его рукам и щипнуло кожу морозом. Закрепив цепочку, Мукуро отодвинулся от родника и с небольшого расстояния продолжил наблюдать за происходившим на его глазах действом: к кольцу устремились толстые белые нити. Покрывший водную гладь фальшивый лёд растворился быстро — минуты не прошло, как он исчез. Представление кончилось, и вода опять засверкала в лунном свете.       — Ты не заснул? — спросил Кёя.       — Нет.       Мукуро качнул головой, вставая.       — Жаль. В прошлый раз мне понравилось тебя будить.       Взяв Кёю за плечи — тот не сопротивлялся, — Мукуро развернул его спиной к каменной чаше и открытыми ладонями мягко надавил на его ключицы.       — Ты держал меня под душем дольше, чем требовалось. Не боишься, что теперь я отомщу?       Кёя положил руки на талию Мукуро и прижал его к себе.       — Давай.       Это не считалось объятиями — в конце концов, Кёя лишь защищался, — поэтому Мукуро простоял так чуть дольше, чем ему позволяла гордость. Потом он убрал руки, и Кёя тут же последовал его примеру. На пару секунд он неосторожно открылся, и в этот момент Мукуро мог бы при желании без мгновенных последствий уронить его в воду — но, конечно, этого делать не стал.       В спальне стояли две довольно широких кровати, но если бы Мукуро расправил вторую и лёг на неё, это бы выглядело, словно обида, — настолько явно он отстраняться не стал: всего лишь не обнял Кёю перед тем, как заснуть.       Мукуро это точно было не нужно.