Soap

Хосок не послушался совета Намджуна и не сказал Юнги, что любит его. Тот уже достаточно запутался, и Чон не хотел усложнять это все еще больше. Он собирался ждать, пока Юнги к нему сам придет. Наступил вторник — значит, официально прошла уже неделя с тех пор, как Юнги его поцеловал. Хосок встал пораньше, чтобы пойти в колледж, но на эмэйл пришло сообщение о том, что профессор отменил пару сегодня. Рыжий обрадовался тому, что сегодня у него очередной неофициальный выходной, но что-то ему подсказывало, что это все не просто так и еще ему вернется. Вчера Хосок наконец-то починил свой душ и подключил горячую воду назад. К хосокову удивлению, починка оказалась бесплатной, потому что арендодатель юридически обязан нести ответственность за ущерб в квартире. Точно так же, как и два месяца назад, Хосок хотел с разбегу вмазаться головой в стену. Он ненавидел быть взрослым. Чон тяжело вздохнул, вышел из погруженной в пар ванной и шлепнулся на диван. Принятие горячего душа все еще было лучшей в мире вещью для Хосока. Каждый день, на пятнадцать минут, он мог забыть обо всем. По крайней мере, так было, пока его телефон не издал звук входящего сообщения. От никого иного, как Мина Юнги. У рыжего сердце, по ощущениям, пробило грудную клетку, когда он прочитал его. «Если ты меня еще не ненавидишь, давай встретимся в парке около дома в 5:30. Нам надо поговорить». Хосок, кажется, реально отложил пару тяжеленных кирпичей, когда увидел на часах время 16:56. Он, конечно, знал, что этот день рано или поздно настанет, но сейчас все, о чем он мог думать, так это то, будет ли хорошим решением снова сбежать от своих проблем.

***

Чона удивляло, как его ноги еще не разорвались на атомы от такой сильной дрожи, пока тот проходил короткий путь до парка. Он точно знал, о каком парке говорил старший, ведь однажды ночью, два месяца назад, они как-то не могли уснуть и пошли туда, катались на старых качелях и ушли только под самое утро, около трех часов. Все, что Хосок помнит об этой ночи, так это то, что они слишком долго смотрели друг на друга уставшими глазами и слишком много о чем говорили, не задумываясь о том, пожалеют ли они об этом на следующее утро. И, разумеется, никто не жалел. Это только сблизило их еще больше. — Блять, блять, блять, что я буду делать? Что я ему скажу? — бормотал он сам себе. Перед уходом он скинул Намджуну смс-ку, но все, что получил в ответ, так это «удачи». И подумал, что надерет ему задницу за это немного позже. Солнце медленно садилось на западе, отчего небо было розовым с многочисленными всплесками оранжевого. Хосоковы шаги, кажется ему, становились все быстрее с каждой минутой. И, кажется, даже несмотря на то, что он сейчас боялся до усрачки, он понимал, что встретиться с Юнги нужно сейчас или никогда. И даже если чувства его хена не окажутся взаимными, Хосоку все равно нужно будет дать ему знать, как сильно он его любит. Хосок неуверенно ступил на мягкую ярко-зеленую траву, и понял, что сейчас он максимально близок к своему любимому человеку. Все в животе скрутилось в узел, пока он осматривал местность в поисках парня: он увидел кучу гуляющей малышни, подростков, и их родителей, но не Юнги… Пока не заметил его сидящим на лавочке вдалеке. Единственное, что смутило Хосока, так это то, что волосы у старшего теперь были черные. Тот сидел, прикрыв лицо руками, отчего Хосок ничего не мог толком разглядеть, и Чон уже было собирался пойти искать Юнги дальше, пока черноволосый вдруг не вздернул подбородок и не поднял взгляд, открывая лицо. Хосоково сердце упало куда-то на дно живота. Даже с такого расстояния он узнал мягкие черты лица его хена: и пухлые губы, и аккуратный носик. Было очевидно, что это Юнги. Рыжий просто застыл на месте с маленькой улыбкой, расплывающейся на его лице. Он и правда видел его в последний раз аж целую неделю назад, и один только короткий взгляд на него в два раза умножил чувство тоски по парню. Он решил наконец сделать пару движений и подойти, но ноги его будто стали ватные. А потом их взгляды встретились. Хосок мог поклясться, что его сердце нахуй остановилось, и легкие отказали и перестали работать совсем, когда Юнги на него посмотрел. Но его неотрывный взгляд послужил толчком, отчего Хосок, сам того не понимая, наконец пошел к нему навстречу. Юнги же совсем не знал что чувствовать. У него уже случилась паническая атака перед приходом сюда, и сейчас его чувства будто перезапустились, но почему-то совсем неправильно — так, что он не ощущал совсем ничего. Пусто. Но ему показалось довольно забавным то, как бешено заколотилось его сердце от одного только вида Хосока. Он встал со скамейки и остался стоять на месте, сталкиваясь лицом к лицу с Хосоком, который стоял всего в паре метров от него. Лучи заходящего солнца идеально ровно ложились на его темные, бордово-рыжие волосы и загорелую карамельную кожу, отчего сам Чон казался закатом в человеческом обличии. — Привет, — выдохнул Хосок шумно, и понял, что ничего другого он сказать не в силах. — Хэ-эй, — запнулся Юнги, молча обматерив самого себя за то, что сразу же выдал, как напуган он был. Хосок опустил взгляд на землю, провел носком кроссовка по траве рядом, а потом снова посмотрел старшему в глаза. — Ты, уф, покрасил волосы, — неловко сказал он, и ему буквально стало противно, ведь весь этот разговор выглядит так, будто они впервые встретились. — Да, покрасил, — ответил тот, и удивился тому, как ему удалось сохранить свой голос спокойным. Юнги провел руками по волосам и показал Хосоку прядь: — Просто меня буквально лишили собственной личности, так что я подумал, почему бы не сделать тоже самое с моими волосами. Юнги не хотел звучать так жестоко, но он определенно точно увидел, как изменилось хосоково лицо с этой фразой, чего он совсем не хотел. — Юнги, я… Старший помахал головой, перебив его: — Я знаю, что ты хочешь сказать. И не стоит. Не извиняйся. Прости, я прозвучал как мудак, и я не хотел. И теперь была очередь Хосока его перебивать. Он отвел глаза и сказал: — Нет, Юнги, думаю, ты меня не понимаешь… Прости меня. За все. Оцепененные юнгиевы чувства наконец проснулись. И дали о себе знать первым делом разбив его сердце. Он не мог не подумать о худшем смысле слов Хосока. — Т-тебе жаль? Всего? — он сжал пальцами лежащий в большом кармане худи конверт. У младшего сердце заколотилось и глаза широко открылись от удивления. Блять, думает он. — Нет! Нет, нет, я не это имел в виду. Я не жалею о нашей дружбе, я жалею о поцелуе… — и выражение лица Юнги стало еще хуже. — Погоди… Блять, забудь! Я жалею, что запутал тебя и не держался в пределах своих границ… — Хосок… — Я абсолютно понимаю, что тебе некомфортно рядом со мной, и что ты хочешь перестать общаться. Я понимаю, что ты возможно меня ненавидишь, и мне придется с этим жить, но просто знай, что я безумно ценил нашу дружбу… — Хосок… — прошептал Юнги, боясь говорить громче, чтобы не сломался голос. — Я тебя не за этим позвал. Хосок совсем замолчал, не издавая ни звука. Он боялся последующих слов Юнги, но тот ничего не говорил. Вместо этого он сунул руку в карман своего черного худи и достал оттуда конверт, с аккуратно написанным спереди хосокововым именем. — Прочитай это, пожалуйста. «Дорогой Чон Хосок, будучи моим другом в течение последних нескольких месяцев, ты должен знать, как отстойно у меня получается выражать свои чувства словами, так что я подумал, что текстом у меня выйдет лучше. Мне стоит признать, что эти несколько месяцев были лучшими для меня. Я провел их со своим лучшим другом, с тобой. А потом я тебя поцеловал, и внезапно почувствовал, как все вокруг меня… Рушится? Меняется? Я знаю, что ты наверное меня ненавидишь за то, что мне потребовалась целая неделя, чтобы все прояснить, но мне нужно было время. И теперь, когда я все обдумал, я, кажется, понял, что мне нужно тебе сказать. Когда ты впервые появился у меня на пороге, я, честно, подумал, что у меня не может быть более противного соседа. Ты был такой упорный, очень упорный, и мне это сразу не понравилось, ведь я обычно сразу давал людям от ворот поворот, но ты… Ты оказался другой. Казалось, будто я не могу сказать тебе нет. Когда я увидел, насколько ты был искренне счастлив и благодарен мне, когда я просто разрешил тебе воспользоваться своей ванной, я не мог не подумать, что было бы неплохо иметь тебя рядом с собой постоянно. Так что я предложил тебе стать моим другом. Дни сменялись друг другом, мы становились все ближе. Будто я был готов открыть тебе всю свою жизнь. Я мог болтать с тобой как с Чимином или Сокджином, а я буквально знал их с самого детства. Это было странно, но мне нравилось. Ты мне нравился, но, как мне казалось, только как друг, но, опять же, дни сменялись один другим, и я понял, что это совсем не так. И в то же время, я не хотел этого признавать (и, если честно, даже не знал, как). Я помню, как впервые понял, что твое присутствие мне нравится больше, чем чье-либо другое. Это было в среду, в одиннадцать часов вечера, мы лежали у меня в кровати. Я не мог уснуть, потому что чувствовал, как тебя колотит от страха из-за грозы. Я подвинулся ближе, чтобы обнять тебя, и когда сделал это, ты растаял в моих руках. Ты больше меня, но пока тебе было комфортно, пока ты чувствовал себя в безопасности, меня ничего больше не волновало. Ты тогда довольно быстро заснул, а я — нет. Я не мог перестать думать о том, какое теплое твое тело, как ты согревал меня, и как твоя спина упиралась в мою грудь от каждого вздоха. Я в ту ночь, на самом деле, вообще не спал, вышел на прогулку в пять утра, пытаясь обдумать все снова. И тогда все кончилось тем, что я себя убедил, что бабочки в животе — это нормально, мы ведь друзья. А потом была чиминова вечеринка. Да, я все помню, но я бы не сказал, что соврал тебе о том, что все забыл. Когда ты ушел из моей комнаты, мне снился сон. Ну, не то что бы сон. Наступила та часть ночи, о которой я забыл, потому что нажрался в дрова. Я помню, как почти поцеловал тебя, помню, как танцевал с тобой, помню свои чувства… я все помню. Я никогда не признавался тебе в этом, потому что я был больше, чем просто смущен. Я думал, ты меня возненавидишь, и слишком боялся потерять нашу дружбу, так что я сделал вид, что ничего не случалось. Но после этого я больше не мог игнорировать свои чувства. Потому что пьяные действия — это трезвые мысли, разве не так? Но тогда, — если перенестись к нашему поцелую, — да, я испытывал себя. Испытывал всего на секунду, но, оказалось, это понравилось мне куда больше, чем я рассчитывал. Всего лишь пару дней назад я все еще не понимал, почему чувствую все это. Всю свою жизнь я думал, что я натурал. И до тебя мне нравились только девочки, я целовал только девочек, спал только с девочками… Но потом ты, Чон Хосок, взъебал всю мою жизнь и заставил чувствовать все это — все то, что, как я думал, никогда не смогу испытывать к парню. Я устал распинаться, так что слушай сюда. Когда я с тобой, я будто в невесомости. Я люблю, когда ты обнимаешь меня, как сцепляешь руки в замок на моих плечах, как я утыкаюсь тебе в шею и от тебя еще пахнет мылом. Люблю, как ты всегда спрашиваешь меня, как проходит мой день, и пытаешься сделать его лучше, если что-то пошло не так, даже если у тебя все не так хорошо. Я люблю, когда ты покупаешь мне мороженое, когда мне грустно, и обнимаешь меня, и мы смотрим фильмы всю ночь напролет. Это обычно мое любимое времяпрепровождение. Люблю как ты смеешься, и все вот эти звуковые спецэффекты, что ты делаешь, когда сильно возбужден — такие громкие, что жалуются соседи. И, как бы сильно мне не хотелось этого говорить, у меня колени подкашиваются, когда ты улыбаешься. Ты можешь затмить само ебучее солнце, ничто не может испортить твоего счастья. Люблю как ты поешь мне колыбельные, когда я ловлю тревожные атаки. Твой голос меня успокаивает, он был единственным, от чего я мог уснуть во время таких моментов. Мне стало куда тяжелее засыпать не услышав твой голос ни единого разу за день. Люблю, как ты рассказываешь о своих родителях и сестре, или о танцах, и то, какой ты страстный в отношении этого. Я даже люблю твои монологи обо всем подряд в три часа ночи. И я всегда тебя выслушивал, не желая идти спать, чтобы подольше послушать твой голос. Люблю просыпаться и видеть твои пожелания доброго утра на экране телефона, потому что ты всегда просыпаешься раньше и пишешь мне первым. Но больше этого я люблю только просыпаться рядом с тобой. Я никогда не любил утро как часть дня, но с тобой, Хосок, только рядом с тобой мне это нравится. Получилось как в романтических комедиях? Ха, на самом деле, мне уже все равно. Я живу в настоящей эйфории и ты тому причина. А теперь посмотри на меня и дай мне сказать тебе кое-что еще.» Хосок поднял взгляд. Его переполняли эмоции, в большинстве, если бы пришлось выбирать, счастье. Но если ему сейчас нужно будет ответить Юнги, он не сможет. Казалось, что собственные легкие взорвались, от чего он не могу ни говорить ни даже дышать. Рыжий посмотрел на Юнги слезящимися глазами, и, казалось, тот тоже был готов вот-вот расплакаться. Хосока трясло с ног до головы, пока Мин сдерживал слезы из последних сил. — Я люблю… Я тебя люблю, Хосок. Я этого больше не боюсь, — выдохнул Юнги, едва заметно посмеявшись дрожащим голосом. Он всхлипнул и быстрым движением стер со щеки упавшую слезу. — Я не жалею, что поцеловал тебя. Все, о чем я жалею — так это то, что не сказал этого всего раньше. Бабочки были везде. Он был так счастлив, но был абсолютно пуст, и все, что его заботило, это только мысль о том, что Хосок любит его тоже. Юнги даже думать не мог нормально, его словно перезагрузили. Признайся в ответ! , кричали хосоковы мысли, но все, что ему оставалось — как рыба открывать и закрывать рот снова и снова, хватая воздух. — Я… Внутри Юнги уже несколько раз умер, он почти выжил из ума из-за отсутствия реакции на свое признание. Он не понимал, плачет Хосок от счастья, грусти, или же, может быть, из-за чувства вины от того, что он не чувствовал к хену того же. Юнги умирал в предвкушении, но в то же время чувствовал, как его вот-вот накроет очередная паническая атака. — Хоби? Это милое прозвище, что Юнги дал ему, кажется, вернуло рыжего наконец на землю. Хосок посмотрел на готового заплакать навзрыд парня, сидящего напротив, но в этот раз уже от грусти. Губы чуть скривились от обиды, и, как и в любой другой момент, Хосок хотел поцеловать их, чтобы стереть это выражение с его лица. Поэтому именно это он сейчас и сделал. Хосок, не думая, инстинктивно взял в ладони юнгиево лицо, провел большими пальцами по челюсти и поцеловал его в губы. Старший, замерев на секунду, в итоге не стал терять времени и сжал в руках ткань легендарного рыжего худи Чона и притянул его ближе. Рыжий постарался уместить в этот поцелуй все свои чувства, каждое несказанное ранее слово, все его желание, все свое счастье. После ожидания в месяцы он больше не собирался сдерживаться. Хосок отстранился на секунду, чтобы набрать побольше воздуха в грудь: — Я тебя люблю, — сказал он на выдохе и тут же улыбнулся. Он увидел, как у Юнги перехватило дыхание, но это его не остановило. Он снова оставил мягкий поцелуй на его губах и пробормотал, — Так чертовски сильно. Юнги, в эйфории, засмеялся и широко улыбнулся. На глазах застыли слезы счастья. Он неотрывно смотрел на улыбающегося Хосока, а тот потянулся и поцеловал кончик его носа, и лоб. — Я тебя люблю, Мин Юнги. — И что теперь это все значит? — спросил черноволосый, улыбаясь, и показывая жестом на них обоих, — Мы? Хосок тут же, не задумываясь, сказал: — Будешь моим парнем? Я реально сейчас стою на самом краю пропасти, да? Ха-ха, дико. — Да. Конечно, придурок, — отвечает Юнги, хихикая. Он покраснел и встал на носочки, чтобы чмокнуть младшего в губы, отчего у того улыбка расползлась от уха до уха. Чон обвил руками его тонкую талию и крепко обнял, прижимая к себе, не дав даже пошевелиться. Они просто стояли так, пока Хосок не заговорил снова. — Я, кстати, починил свой душ. — Не-е-ет, — заныл Юнги, растягивая гласную. Он уткнулся в шею своего парня и замотал головой. — Теперь у меня не будет предлога заманивать тебя в свою квартиру каждый день. — Юн, ты теперь мой парень, — засмеялся младший, чуть наклонил голову и поцеловал того в макушку. — Ты вправду думаешь, что я больше к тебе не приду? — Ну, теперь, кажется, нет. — Вот именно, — Хосок положил подбородок на юнгиеву голову. — Думаю, теперь мы просто будем метаться из квартиры в квартиру, потому что теперь у меня есть горячая вода, и ты сможешь пользоваться душем, когда останешься на ночь. И я буду у тебя. Надеюсь, мы разберемся. Старший ухмыльнулся Чону в грудь и, то ли в шутку, то ли нет, сказал: — И я смогу присоединиться к тебе в душе? Хосок от такого неожиданного вопроса лишь засмеялся ему в волосы. А затем наклонился к его уху и прошептал: — Если принесешь мыло.